Хорошее стало плохим (ЛП)

Его пальцы потерлись о влажную ткань моих трусиков, а затем проникли под них, скользнув между моими шелковистыми складками. — Вот так, Рози. Такая мокрая только для меня.
Его большой палец нашел мой набухший клитор, вырвав из меня вздох.
— Я хочу поиграть, — выдохнула я, — Я хочу, чтобы ты поиграл со мной.
Он ухмыльнулся. — Моя непослушная девочка провела какое-то исследование после того, как я играл с ней много лет назад?
— Да, — прошипела я, когда он погрузил два пальца в мое разгореченное нутро.
— Ты когда-нибудь играла раньше? — острая ревность, словно острие ножа, пронзила мои скованные запреты.
Я любила его ревнивость, я любила то, как он сходил с ума от желания, так как инстинктивно знала, что только я могу заставить его быть таким.
— Нет, но я думала об этом каждую ночь, когда лежала в постели, касаясь своей киски, думая о тебе внутри меня, о твоих пальцах, о твоем члене, о твоем языке.
— Ты хочешь, чтобы я заставил тебя сломаться ради меня, — сказал он, его голос опустился до той низкой октавы, которую я вспомнила, до той самой, которая привязывала меня грубыми веревками к его желанию, — Ты хочешь, чтобы я заработал твою покорность.
Мои ноги подкашивались, и в следующее мгновение я уже была на столешнице, мои ноги широко раздвинуты в его ладонях, чтобы он мог смотреть на мою киску. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза горели факелами.
— Я буду играть с тобой, я даже сломаю тебя с удовольствием, пока ты не будешь кричать мое имя, но когда ты сделаешь это, Рози, ты назовешь меня по имени.
— Да, Дэннер, — выдохнула я, отчаянно нуждаясь в его прикосновении к моей охложденной обнаженной киске.
Он набросился на меня одной рукой и сильно шлепнул меня по киске.
Я вскрикнула и попыталась сомкнуть ноги, но он держал их раздвинутыми своей сильной хваткой, наклонился и дунул холодным воздухом на мой горячий клитор, прежде чем всосать его в рот для полного, влажного поцелуя. Когда он выпрямился, его губы были влажными из-за меня, а его глаза казались ледяными на фоне моей разгоряченной кожи.
— Ты скажешь мое имя, — повторил он.
Я проглотила свое мгновенное сопротивление. Это был защитный механизм, который я хорошо оттачивала годами, выбрасывая дерзкие щиты, чтобы скрыть свою уязвимость.
Я не хотела больше скрывать их от него.
Поэтому я наклонила подбородок и посмотрела ему прямо в его сверкающие красивые зеленые глаза, когда сказала. — Да, Лайн.
Он рвано застонал, потянулся вперед и покрутил вершины каждой груди рукой, прежде чем подарить им обоим посасывающий поцелуй, который направил тепло прямо к моему клитору.
— Я мог бы держать тебя здесь весь день. Моя хорошая маленькая распутница. Я бы съел тебя на завтрак, мучил бы тебя на обед, а потом, когда ты бы изголодалась, я бы трахал тебя весь ужин и подарил бы тебе свою сперму на десерт, — сказал он мне почти непринужденно, пока его рука играла с моей киской, его большой палец скользит по моему набухшему клитору горячими, плотными кругами, два его пальца сгибаются и двигаются внутри.
Мне нравилось, как он играл со мной, как будто я была вещью, которая существовала только для его удовольствия. Это должно было показаться неправильным, может быть, даже унизительным, но это было не так, потому что Дэннер играл на мне так же, как он играл на своей гитаре, мастерски, отстраненно только потому, что ему нужно было сосредоточиться, чтобы правильно играть на каждой струне.
— Ты принимаешь противозачаточные?
Я кивнула, отчаянно нуждаясь в ощущении его обнаженного тела внутри меня. — Да, и, как бы хреново не было это говорить, но я сдала анализы после Крикета, так что я чиста, — сказала я ему.
Его улыбка заставила боль воспоминаний исчезнуть, как призрак. — Я никогда не трахаюсь без презерватива, уже несколько недель ни к кому не прикасаюсь. Ты мне доверяешь?
Мне не нужно было долго думать. — Да, всегда.
Я застонала, когда он отодвинулся, но он только улыбнулся жестокой улыбочкой, которая коснулась меня, как его рот, моей киски и отошел. Я наблюдала с полуприкрытыми глазами, как он выдвигал ящик, наполненный пластиковыми пакетами, резинками, прищепками и другими универсальными штуками.
 
— Что ты делаешь? — спросила я.
Он подавил меня одним недовольным взглядом.
Я закусила губу, когда он вернулся ко мне, держа руки за спиной, пока он не присел на корточки и не обнажил стяжку в одной руке. Он видел, как расширились мои глаза, как вздымалась моя грудь, пока он медленно привязывал мою левую лодыжку к ящику одного шкафа, а затем правую к другому. Я могла видеть намерение в его глазах, блеск лукавства и удовлетворения от того, что я была открыта для него.
Он смотрел, как его пальцы скользят по моей лодыжке, покалывая кожу голени, лениво кружат вокруг моей коленной чашечки и вверх по тонкой коже на внутренней стороне бедра. Когда он достиг голых губ моей киски, его пальцы скользнули по ним до маленького прямоугольника волос над моим клитором, а затем он резко потянул его между костяшками пальцев. Мои бедра дернулись вперед, голова откинулась назад, и я задыхалась от извращенного удовольствия, которое можно было получить от этой боли.
— Это игра доминирования и подчинения, Рози, — сказал он мне, слегка пощипывая меня за подбородок одной рукой, а другой рукой прикрывая мою киску. Это был собственнический жест, удерживающий меня там, его пальцы были нежными, но твердыми, как будто это была его киска, с которой он делал то, что хотел. Я попыталась вращаться вокруг него, получить хоть какое-то давление на мой ноющий клитор, но он остановил меня, погрузив два пальца в меня и, прижав их изнутри движением, которое заставило меня растаять в его руках.
— И это игра, в которую мы играем друг с другом очень долгое время. Только сейчас это сексуально, и мне нужно, чтобы ты поняла разницу. Дело не в боли, — сказал он мне, пощипывая мои соски и заставляя меня шипеть, — Дело не в том, что ты слепо подчиняешься каждой моей команде, потому что чувствуешь, что должна. Это о том, что ты доверяешь мне, зная, что я возбуждаю тебя и оскорбляю тебя своим телом, своими словами и своими игрушками не для того, чтобы причинить тебе боль, а для того, чтобы владеть тобой, чтобы я мог выкинуть все из твоей головы — все плохое, все беспокойство и страх — и принести тебе покой.
Слезы подступили к глазам и защипали нос. Было неловко чувствовать себя такой эмоциональной, когда его рука была во мне, когда мы говорили о такой простой вещи, как секс.
Но это не казалось легким. Мне казалось, что он предлагает мне сны, которые я никогда не могла озвучить, предлагает отвезти меня в место, которое я никогда не смогу даже представить в своей голове.
Мне казалось, что он собирался привести меня туда, где я смогу научиться любить себя.
— Ты понимаешь, что я говорю? — спросил он, и я снова посмотрела на его лицо, чтобы найти его жестким от решимости, его губы были мягкими от желания, а его глаза, более зеленые, чем только что политая трава, были полны любви.
— Да, Лайн, — сказала я.
Его брови нахмурились над его взглядом, превращая его лицо с великолепной интенсивностью за секунду до того, как он прижал руку к моему затылку, потянул меня назад и впился своим требовательным ртом в мой.
Мгновенно мой разум стал пустым.
Для меня не было ничего, кроме моих губ на его губах, теплого, влажного скольжения его языка в моем рту и того, как его щетина скользила по моей щеке, его худых бедер между моими непристойно раздвинутыми ногами, его руки работали между, внутрь и наружу моей киски, извивались, поворачивались, пока каждый мой дюйм не запел от удовольствия.
— Такая мокрая для меня, — простонал он мне в ухо, а затем провел языком вдоль раковины. Я вздрогнула, когда он укусил мочку уха и царапнул ее зубами, — Такая готовая позволить мне поиграть с твоим великолепным телом.
— Боже, — простонала я, когда он впился зубами в мою шею, прокладывая себе путь мягкими покусываниями и твердыми укусами к стыку моей шеи и плеча, где он кусал так сильно и сосал так долго, что это была чистая восхитительная агония. Я знала, что он метит меня, что я буду носить его любовь и принадлежность в синяках еще несколько дней после этого. Это был опасный знак обладания, который я буду носить с гордостью, который мне чертовски нравился, потому что он сделал это из-за безумия, а не по логике, как обычно.