Хорошее стало плохим (ЛП)

Когда последние аккорды стихли, и на записи снова появился голос Джонни, говорящий с заключенными, певец-подросток, наконец, склонил голову в жесте, который сделал бы любой из падших, и сказал. — Тебе нравится Кэш?
Я хотела сказать «да», потому что была влюблена в его красоту. Он был всего лишь мальчиком, и он был так хорош собой, что это казалось смутно женственным, но в его характере его лица была мрачность, тяжесть и строгость, что напомнило мне мужчину.
Но я этого не сделала, потому что я была юна, но я все еще была Гарро.
— Он не дерьмовый, я думаю, но он кантри.
Брови мальчика взлетели вверх, он наморщил лоб так, как мне нравилось. — Ты ненавидишь музыку кантри? Ты из Канады, верно?
Я фыркнула на него, полностью забыв о своей влюбленности перед лицом его вызова. — Э-э, я, наверное, больше канадка, чем ты. Моя семья здесь с незапамятных времен. И к твоему сведению, не всем канадцам нравится кантри.
— Ты живешь в сельской местности, в маленьком городке, как и мы, тебе нравится кантри.
Я фыркнула. — Не знаю, с кем ты тусуешься, но кантри для неудачников.
Он слегка улыбнулся, и это дало мне понять, что он улыбался не слишком часто. — Значит, тебе не нравится Кэш.
Я закусил губу, потому что мне нравился Джонни Кэш. Его голос, такой глубокий и рычащий, напомнил мне голос моего отца, а его кантри-музыка не звучала в стиле кантри.
— По сути, это рок, — сказала я ему, пытаясь оправдаться.
Он прикусил уголок рта. — Правда. Тем не менее, он был крутым парнем, его несколько раз арестовывали за довольно мелкие правонарушения, но он всегда играл в тюрьмах, потому что понимал их проблемы.
Несколько братьев Падших побывали в тюрьме, так что я годами посещала тюрьмы. Мне нравилось это в Джонни, но еще больше мне нравилось, что этому странному мальчику тоже нравилось в нем это.
— Вот, — сказал он, аккуратно укладывая гитару обратно в открытый футляр, а затем укладывая ее во весь рост, — Попробуем в Сан-Квинтене.
Я замерла, когда он подошел ко мне, чтобы засунуть новую пластинку под проигрыватель, только мои легкие трудились изо всех сил, чтобы успокоить мое внезапное прерывистое дыхание. От него приятно пахло свежей вспаханной землей и сеном с легким мускусом человека. Если бы я могла подобраться достаточно близко, лечь и закрыть глаза, он бы пах точно так же, как лежать на нагретой солнцем траве под большим летним небом.
Он присел рядом со мной, чтобы переключить пластинки, и повернулся ко мне, когда закончил, достаточно близко, чтобы я могла видеть начало тонкой щетины на его челюсти. Когда улыбающиеся морщинки возле его глаз разгладились от гнева, я поняла, что он был достаточно близко, чтобы увидеть слабый красный отпечаток руки на моей щеке.
— Кто, черт возьми, сделал это с тобой? — спросил он.
Его голос был подобен взмаху хлыста в воздухе, но его рука была мягкой, как поцелуй бабочки на моем подбородке, когда он наклонил мое лицо, чтобы лучше видеть синяк.
— Какая тебе разница? — спросила я несмотря на то, что моя губа скривилась, а глаза были полны слез.
Какое дело этому незнакомцу, что меня ударили? Я не привыкла к такой чуткой щедрости со стороны людей вне клуба и их семей. Обычно посторонние насмехались над нами или носились вокруг нас, как жуки.
— Какая мне разница? — повторил он, как будто не мог поверить, что я это спросила, — Кто-то бьет милого ребенка, ты думаешь, меня это не волнует? Думаешь, кто-нибудь оставит это без внимания?
— Да, я тебя не знаю. Почему ты суешь свой нос в грязные дела, которые даже не твоя проблема?
Его лицо напряглось от ярости, затем от сочувствия. — Потому что я не из тех парней, которые могут пройти мимо трагедии, ничего не делая с этим, понятно? И я очень надеюсь, что ты тоже не такая девушка.
Я задумалась на секунду. — На прошлой неделе я избила того глупого парня на детской площадке за то, что он назвал мою лучшую подругу Лайлу уродиной. Она не уродлива, мой папа говорит, что она станет настоящей красавицей, когда вырастет.
 
Он снова прикусил край рта, словно пытаясь сдержать улыбку. — Да, я не могу сказать, что насилие — это ответ, но я рад, что ты не позволяешь такому пройти мимо тебя. Мы, как порядочные люди, обязаны заботиться друг о друге, иначе нам всем конец. Итак, я собираюсь спросить тебя еще раз, кто сделал это с тобой?
Я с тревогой жевала свою жвачку, а потом решила ответить ему, надув большой пузырь из Хубба Бубба. Он уставился на розовый шар, когда тот остановился в дюйме от его лица, и покачал головой, когда я лопнула его с громким шлепком.
— Ты не скажешь мне. Мой отец важный человек, я могу уговорить его помочь тебе.
— Мой отец тоже, — гордо сказала я ему, потому что Зевс Гарро был самым молодым кандидатом, за которого когда-либо голосовал клуб.
Он прищурился на меня, его глаза были зеленее светофора, побуждая меня идти, идти, идти и рассказывать ему все свои секреты. — Как тебя зовут?
— А тебя? — я мгновенно выстрелила в ответ.
Еще одна напыщенная ухмылка. — Лайонел.
Я сморщила нос. — Это дурацкое имя.
— Да? Твое лучше?
Я усмехнулась ему в лицо, мне понравилось, что я была достаточно близко, чтобы увидеть более глубокое кольцо зелени вокруг его внешних радужных оболочек. — Да. Харли-Роуз, потому что я байкерша.
Что-то мелькнуло в этих глазах, что заставило меня отстраниться от него.
— Теперь, когда ты знаешь мое имя, не хочешь сказать, кто тебя ударил? — спросил он низким металлическим голосом, в котором я узнала отца и его братьев, когда они больше не дурачились.
— Какого черта ты делаешь с моей сестрой? — голос Кинга раздался позади меня, и через мгновение я оказалась в его объятиях.
Мальчик встал, настолько выше моего младшего брата, что ему пришлось согнуть шею, чтобы посмотреть на нас сверху вниз. — Убедился, что с ней все в порядке. Она ребенок, не должна оставаться одна в магазине даже в таком маленьком городке, как наш. У нас тут живут преступники.
— Ни хрена, — злобно рассмеялся Кинг, — Думаю, мы сможем справиться с ними больше, чем ты.
Я знала, что он судит по красивому наряду подростка, его рубашке на пуговицах под распахнутым блейзером и таким модным штанам, что у них даже есть складка спереди.
— Ты судишь о книге по обложке? — возразил Лайонел, его стрела попала точно в цель, как будто он понимает бунтарей.
Мы не были близки к осуждению, никогда.
Я могла слышать скрежет зубов Кинга надо мной. — Когда больше нечего делать, что должен делать мужчина, кроме как предполагать и действовать, чтобы защитить?
— Мужчина? — Лайонел рассмеялся. — Ты-то, восьми лет?
Кинг выпятил грудь, еще сильнее сжимая меня в тесном кругу своих рук. — Теперь ты судишь по моему возрасту? Мне восемь, но я научился защищать себя и свою семью с тех пор, как научился ходить.
Лайонел поднял руки в жесте капитуляции. — Я не сомневаюсь, что ты сможешь. Просто проверяю маленькую девочку, у которой на щеке остался отпечаток руки.
Руки Кинга дернулись вокруг меня. Он ненавидел это, но он мало что мог сделать. Она была нашей мамой.
— Иногда ты должен играть в долгую игру, — загадочно сказал Кинг, — Не то, чтобы это твое дело.
— Может быть, — пожал плечами мой друг-подросток, — Ты позволил этому случиться. У меня есть средства, чтобы помочь вам двоим выбраться из байкерского логова и доставить вас в более безопасное место.
— Нет ничего безопаснее, чем быть с папой, — сказала я.
— Харли, Кинг, идите сюда, — внезапно закричал Старый Сэм с входа в магазин.
Через несколько секунд на главной улице раздались выстрелы. Я уже слышала безобидный звук поп-музыки и сразу поняла, что это такое и что оно означает.
Смерть.
Прежде чем они успели меня остановить, я вырвалась из объятий Кинга, обогнула протянутые руки Лайонеля и направилась к стеклянной парадной двери, покрытой плакатом. Я прижалась лицом к щели между афишами и выглянула наружу.