Грязные новости (ЛП)

Я всегда приходил на несколько минут раньше. Всегда пытался убедить себя, что это потому, что я не хочу, чтобы Джуд столкнулась со мной по пути к метро, но на практике мне нравилось останавливаться в польской закусочной и наблюдать через окно, как девушка идет к станции с наушниками в ушах. Мне всегда было интересно, что она слушает.
— Ага. Хорошо. — Я возобновил нашу прогулку.
Она трусцой последовала за мной.
— Ты не можешь просто уйти от этого разговора. Ты навещал моего отца и заботился о нем, а мне даже не сказал, — задыхаясь, проговорила она.
Мне нравилось ее затруднённое дыхание. Я хотел, чтобы она так же пыхтела в мою ладонь, когда я трахал ее где-нибудь на публике, где никто не мог услышать.
— Смотри, как я это делаю. Ухожу от этого разговора.
— Селиан, почему?
— Почему хожу? Потому что могу. Потому что у меня есть ноги. Почему я ухожу от этого разговора? Потому что это бессмысленно, и абсолютно не значит то, что ты себе надумала.
Я снова остановился, на этот раз перед старым магазином грампластинок с вывеской на испанском. Я даже не был уверен, открыт ли он, но мне хотелось, чтобы мы перестали разговаривать, потому что не был к этому готов.
Назвать это отношениями — одно.
Вести себя так, будто мы пара, — совсем другое.
Толкнув дверь, я вошел внутрь, и Джуд проскользнула вслед за мной. В комнате было темно, виднелись только виниловые пластинки. Человек, похожий на Мита Лоуфа (певца, а не блюдо), храпел за прилавком, пуская слюни на экземпляр New Musical Express (прим. английский музыкальный журнал). Джудит немедленно заткнулась и принялась осматриваться.
«Отличный ход, придурок».
Затащить ее в музыкальный магазин было все равно, что дать ребенку соску. Только горячее, потому что я все еще помнил ее плейлист и бесчисленное количество раз представлял, как трахаю ее под него, пока мы были близки к тому, чтобы убить друг друга в офисе.
— А ты знаешь, что Барри Манилоу не писал свою песню I Write the Songs? — Она вытащила пластинку упомянутого певца из стопки, ухмыляясь мне.
Я этого не знал, и мне это понравилось. Мои общие знания обычно превосходили знания всех остальных в моем окружении — пришли с созданием новостей и необходимостью знать все обо всем. Но Джуд так же, как и я, жаждала информации, что делало ее еще более привлекательной. Не говоря уже о смертельно опасной.
— Ты знаешь, что Jingle Bell изначально был написан на День благодарения? — парировал я.
— Быть не может. — Девушка сделала потрясенное лицо, ее челюсть отвисла.
Я рассмеялся. Она ткнула меня кончиком пластинки, которую держала.
— Британский флот использует песни Бритни Спирс, чтобы отпугнуть сомалийских пиратов. Я не вру.
Мы сейчас играем?
— Пианино, на котором играет Фредди Меркьюри в Bohemian Rhapsody, то же самое, на котором Пол Маккартни играет в Hey, Jude, — возразил я, наклоняясь к ее лицу и щелкая по ее маленькому носу. — Эй, Джуд.
Я что, флиртую? Точно. Но почему? В этом не было никакого смысла. Она уже была моей во всех отношениях, которые имели значение. Она была в моей постели. Я совал пальцы в каждую дырочку в ее теле. Зачем я это делаю?
Девушка прошла по проходу, задев плечом мою руку, и положила пластинку на место, выбрав вместо нее другую. Я не видел, что это было, и решил, что мне все равно.
— Queen и Джимми Хендрикс никогда не выигрывали «Грэмми». Зато выиграл Джастин Бибер, — прошептала Джуд, и ее улыбка означала, что она думает, что выиграла битву.
— Я не вернул тебе айпод, потому что хотел сохранить частичку тебя, — признался я.
И победил.
И проиграл.
И какого хрена?
— Что? — Ее улыбка исчезла так быстро, что можно было подумать, будто я сказал ей, что последние несколько недель давал ее отцу плацебо.
Я взял пластинку, которую она держала в руках, и подошел к кассе, чтобы расплатиться.
Джудит Хамфри не хотела, чтобы я покупал ей красивые вещи. Но это не помешало мне это сделать. Потому что, по правде говоря, меня никогда не учили проявлять привязанность. Меня учили ее покупать.
 
Продавец даже не проснулся, когда я положил ему на прилавок купюру, взял пластиковый пакет и положил пластинку внутрь.
Альбом «Pet Sounds» от The Beach Boys. Недооцененный. Романтический. Особенный.
Как Джуд.
Я никогда не представлял женщину своим родителям.
Лили Дэвис посещала тот же загородный клуб, те же школы, и у их семьи был летний домик рядом с нашим в Нантакете. Они знали ее с самого детства. Лучшая подруга мамы была крестной матерью Лили, и наши семьи ожидали, что связь между нами сработает, так как могли видеть потенциальный доход от такого союза.
К черту родителей-вертолетов. Матиас и Айрис Лоран были родителями, летающими на частном самолете. Они хотели, чтобы я женился на принцессе «Newsflash Corporation», Лили Дэвис, прежде чем я узнал, что мой член годится не только для того, чтобы пи́сать.
Я не нервничал. Не о чем волноваться. Что касается Джудит, то её не собирались подвергать оценке или осуждению. Я сказал ей, что у моей матери сложилось впечатление, что она приехала сюда, чтобы помочь мне с моими профессиональными обязанностями.
Мама, конечно, жила в пентхаусе. Богатые люди любили устанавливать дистанцию между собой и приземленными людьми. Золотой мрамор и пальмы небоскреба не произвели впечатления на Джудит, которая была занята фотографированием разноцветной рептилии ее новым телефоном. В ту же минуту, как мы вошли в вестибюль, нас встретила свита персонала. На Джудит было скромное черное платье и простые черные конверсы, а волосы она завязала сзади. Я был в брюках и обычной рубашке.
Мама предпочла бы увидеть меня со страпоном и кляпом в форме шарика, чем в повседневной одежде. Что, естественно, добавило немного садистского удовольствия к моему слишком скромному образу.
В лифте — почему все произошло в этом чертовом лифте? — Джуд повернулась ко мне и сказала:
— Если она начнет говорить с тобой о Лили, я уйду.
— Не хотелось бы прерывать твой праздник вины, но я расторг помолвку не из-за тебя.
— Я знаю. Но все же.
«И все же в твоем мизинце больше нравственности, чем во всем теле Лили».
Мама сидела на своем троне — кремовом диване Дэвида Майкла, все еще украшенном болтающимся ценником в десять тысяч долларов — поверх персидского ковра. Полагаю, что задержавшийся ценник был ужасной ошибкой, но не той, которую я хотел бы исправить, поскольку она заслуживала смущения, когда ее друзья молча осуждали ее.
Моя мать была красива внешне. Точно так же, как я представлял себе Лили лет через двадцать. Она была слишком ухожена и слишком туго обтянута кожей, с недавно обесцвеченными волосами.
Я не мог винить ее за желание выглядеть моложе. Мой отец обращался со своими женщинами, как владелец автосалона. Каждые несколько лет появлялась новая, более блестящая модель. Волосы мамы были идеально уложены феном, и на ней было атласное платье в серебряных тонах.
— Мой прекрасный сын, — промурлыкала она, даже не потрудившись встать с дивана.
Я неторопливо подошел к ней и поцеловал в обе щеки. Джуд встала позади меня и помахала рукой.
Я сделал знак рукой к своей спутнице.
— Это Джудит Хамфри.
Не было никакого смысла называть ее моей сотрудницей, потому что она была чем-то большим, или моей девушкой, потому что я не был уверен, была ли она таковой. Губы мамы изогнулись в загадочной улыбке, и она подняла руку, жестом приглашая Джуд подойти поближе.
 
— Я не кусаюсь, дорогая.
— В отличие от сына… — пробормотала себе под нос Джудит, проходя мимо меня.
Девушка пожала руку моей матери. Через несколько минут экономка подала нам фисташковое песочное печенье и кофе, и мы все сели. Вместо того чтобы ходить вокруг да около, я решил затронуть тему, ради которой пришел сюда.