Пораженец (СИ)

— Ну что же, пойдемте заниматься дальше, — вернул Митю из созерцания Лебедев.
Проторенная Медведником тропинка пригодилась еще раз, уже набивший руку Пал Палыч готовил второго кандидата к экзамену на офицерское звание. Занимались они всю дорогу и даже в Бухаресте, где группу офицеров Главного штаба задергали местные коллеги. За два дня остановки румыны устроили, кажется, три или четыре банкета, вино, будто мало его выпили за столом, слали и слали в вагон корзинами. В глазах мелькали аксельбанты, яркое шитье, золотые и серебряные нашивки вместо звездочек у лейтенантов и майоров, так что когда пришла телеграмма о дальнейшем маршруте, все вздохнули с облегчением.
Шестая балканская “держава”, Румыния участвовала в войне исключительно в качестве моральной поддержки, но пыжилась куда больше остальных, затмевая блеском загула военные успехи союзников. Митя вспомнил богато разодетую даму на вокзале, вокруг которой вились офицеры. Это оказалась любовница одного из королевских министров, получал он весьма скромное содержание, но имел доступ к государственному бюджету. И туалет дамы, ее роскошная парижская шляпа, кольца, бриллиантовые серьги и пять оборотов жемчуга вокруг точеной шеи со всей несомненностью это подтверждали.
Болгарскую границу пересекли на дунайском пароме из Журжево в Русе, где группу ожидал другой вагон, на этот раз до Софии. Собирались-то ехать напрямую, через Тырново на Стару Загору, но в горах у Айханли что-то случилось с полупостроенными путями и пришлось делать крюк через столицу. Время коротали в разговорах.
— Коалиционная война нескольких союзников без предварительного договора! Даже без попытки предусмотреть и прописать результаты хоть минимально точно! Это настоящее безумие! — в очередной раз кипятился Лебедев.
— Да, икнется болгарам после окончания, — меланхолично поддержал его Болдырев.
— Почему? — удивился Митя.
— Сейчас у всех союзников один враг — Турция. Стоит ее побить, начнется раздел завоеванной территории, без драки не обойдется.
— Это я понимаю, почему именно болгарам икнется?
— Видишь ли, Митя, у всей Балканской лиги, кроме Черногории, есть что делить с Болгарией. Грекам хочется Фракию, сербам Македонию, даже румынам Добруджу.
— Да, Румыния ощущает большую потребность в присвоении того, что плохо лежит, — иронично заметил Медведник.
— Бисмарк вообще считал, что румын — это профессия, — кивнул Лебедев.
— А вы знаете, господа, как начинается каждый рецепт в румынской поваренной книге? — неожиданно всунул голову в купе еще один офицер миссии и торжествующе закончил: — Украдите кастрюлю!
После шуточек о румынах Митя упрямо свернул разговор обратно:
— Но ведь такое поведение союзников нечестно! Болгария — хребет коалиции, она несет главные потери…
— И будет в наибольшей степени ослаблена. Вот и накинутся как псы, и Турция влезет, не удержится.
— Псам хоть можно кость кинуть, а тут…
— Кость? Кость… Хм. А пойдемте-ка, Пал Палыч, посекретничаем, — и Болдырев оставил Митяя вдвоем с Егором.
— Война, Митя, вообще нечестная штука. Вся стратегия суть учение о том, как скопом бить слабого.
— Ну и зачем?
— А ты у отца спроси, зачем он меня в Главный штаб после Сахалина определил.
***
В Софии все прошло на удивление быстро, наверное, оттого, что в стране не сложилась аристократия. После освобождения от турок место элиты заняли не боярские потомки, как в Румынии, а люди “с земли”, не успевшие еще обрасти амбициями.
Лебедев нырнул в военное министерство, а Митю оставил ждать рядом, в скверике. Буквально через пять минут к нему подошел хорошо одетый господин, отрекомендовался военным корреспондентом газеты “Киевская мысль” и начал расспрашивать, упирая на русское влияние в Болгарии. Митя отнекивался и репортер отстал, успев всучить свою карточку с фамилией Бронштейн и просьбой написать ему с фронта, как он выразился, “подать мнение образованного человека”.
Покрутив визитку в руках, Митя вдруг сообразил, что он видел этого человека раньше, в Швейцарии и что Вельяминов называл его Троцким.
 
— Вольноопределяющийся! — внезапно начальственно проревели сзади.
Митя чуть не выронил карточку, развернулся и встал во фрунт перед незнакомым интендантским подполковником, который даром что не топал ногами. Видимо, увлекшись воспоминаниями, Скамов-младший пропустил появление старшего по званию, чем вызвал его гнев. Впрочем, увидев на боку у Мити кобуру, пуще прежнего интендант вздурился и принялся орать, что вольноперам револьверы не положены. Митя спокойно рассматривал его, как биолог редкий экземпляр козявки и от этого взгляда, без тени испуга или почтения, подполковник сатанел еще больше.
Лебедев появился из дверей министерства очень вовремя и спас положение. Он буквально двумя словами угомонил раскипятившегося вояку, клятвенно пообещал, что револьвер изымут, подхватил Митю и скрылся с ним в ближайшей улочке.
***
Миссия Болдырева двигалась вместе с колонной болгарских войск под дождем, вернее, в холодной липкой мороси, которую изредка разгонял ветер.
Муравейник из людей и телег, растягиваясь и сжимаясь, медленно выползал из густого тумана и обратно пропадал в его вате без шума, криков, ржания лошадей, даже телеги обоза, казалось, двигались беззвучно. Только время от времени с востока долетали редкие пушечные выстрелы, но тоже так тихо и глухо, будто рвется истлевшая ткань.
Но вот вдоль бредущих людей и повозок пролетела команда и все мигом изменилось — фигуры в шинелях разбрелись по сторонам дороги, кто прилег на траву, успев подложить ранец под голову, кто потащил хворост из кустов. Еще пара минут — и от головы до хвоста колонны разожгли несчетные костры; струи молочного дыма потекли вверх, смешиваясь с туманом. На дороге остались только редкие посыльные, все больше верхом, но проехал и бедолага на велосипеде, увязая в разбитой сапогами грязи.
Из мглы вынырнула большая группа всадников, видимо, из шедшей правее кавалерийской колонны. Сверкнули золотые погоны и полковник Лебедев, вглядевшись, негромко сказал:
— Господа, это начальник дивизии генерал Сираков.
Все, от Болдырева до последнего денщика, поднялись и встали в подобие строя — офицеры спереди, нижние чины позади.
Один из болгар развернул коня в их сторону и уже издалека громко спросил:
— Къде е бригадният командир?
Митя понял, что тот обознался, форма-то почти одна и та же, разве что болгары свои сабли носят на таком низком подвесе, что они волочатся по земле.
Недоразумение сразу же развеялось, стоило порученцу подъехать поближе и вот уже вслед за ним придвинулись офицеры штаба и Лавр Максимович приветствовал начдива. Среди его свиты Митя заметил и напыщенного интенданта, тот оглядел вольнопера, убедился в отсутствии револьвера, грозно хмыкнул, будто он тут самый главный, и пять минут спустя ускакал вслед за остальными.
Через полчаса на дороге зазвучали команды “Стани! Стани!”, войники с обочин собрались в подобие строя. И снова зашагали в промозглой сетке осеннего дождичка согнутые под ранцами фигуры, скользя сапогами и постолами-цервулями по грязи. Прежнего порядка уже не было, роты перемешались, несмотря на старания поручиков и подофицеров. “Трета рота!”, отчаянно кричали из тьмы, “Трета рота!” и ему отзывались “Там, по-далеч трета!”, и так вдоль всей колонны потерявшиеся в тумане искали своих.
Наутро бригада входила в населенный болгарами фракийский городок. При виде войск во всех церквях зазвонили колокола, полковые оркестры играли марш за маршем и вскоре вся эта плотная масса, грозная и веселая, щетиня примкнутые ножи, как их зовут болгары, вступила на неожиданно пустынные улицы.
 
Но по мере приближения к городской площади стал слышен громкий и беспорядочный гомон и вот уже начало колонны утонуло в людском море, видны остались только сверкающие на солнце штыки. Крики, приветствия, даже аплодисменты, общий подъем в такт военной музыке — солдаты шли радостно и так геройски топали ногами по булыжникам мостовой, что сами дивились своему молодечеству.