Ночь Бармаглота (ЛП)
Не должно было быть.
Хэнк войдёт и скажет: «Что за чушь с тем чердаком? Я ничего не нашёл». Иегуди. Человечек, которого там не было. Я человечка у перил увидел, но он там не был. Сегодня нет его опять, эх, хочу его прогнать...
Это предопределено; так и будет. Я видел большую часть закономерности. Имя Иегуди — не случайность. Думаю, уже тогда вспышка озарения показала мне большую часть закономерности, если не всю её. Знаете, как бывает, когда ты пьян, но не слишком, и чувствуешь, что дрожишь на пороге чего важного и космического, ускользавшего от тебя всю твою жизнь? И — очень едва ли — ты стоишь там на самом деле. Думаю, я стоял — в тот момент.
Затем я оторвал взгляд от карточки, и нить мыслей оказалась потеряна, потому что на меня взирал Кейтс. На сей раз он повернул ко мне только голову, а не всё своё скрипучее вращающееся кресло. Взирал он на меня сумрачно и с подозрением.
Я старался не замечать этого; я пытался восстановить ход своих мыслей и позволить им вести меня. Я был близок к чему-то. Я видел человека на лестнице. Пухлый зад Иегуди Смита, взбирающегося по чердачной лестнице прямо передо мной.
Нет, мёртвого тела с искажённым лицом — бедного куска хладной глины, когда-то бывшего милым парнем с прочерченными смехом морщинками вокруг глаз и в уголках рта, — не будет на чердаке, когда там появится Хэнк Гэнзер. Не может быть; его присутствие там нарушит закономерность, которую я всё ещё бессилен был разглядеть или понять.
Визг вращающегося кресла, Рэнс Кейтс поворачивал тело, дабы оно соответствовало положению головы.
— Эту визитку вам дал тот парень?
Я кивнул.
— Как его полное имя?
Чёрт с ним, с Кейтсом.
— Иегуди, — сказал я. — Иегуди Смит.
Конечно, оно не настоящее; уж это-то я теперь знал. Я встал и подошёл к столу Кейтса. К несчастью для моего достоинства, я слегка пошатывался. Но проделал это, не упав. Я положил карточку прямо перед ним, и вернулся, и снова сел, стараясь на сей раз держаться прямо.
Он смотрел на карточку, и потом на меня, и снова на карточку, и опять на меня.
И тогда я понял, что должен быть сумасшедшим.
— Док, — спросил он, тише, чем когда-либо на моей памяти, — какой у вас номер жучка?
Глава одиннадцатая
А Плотник молвил: «Хорошо
Прошлись мы в час ночной.
Наверно, Устрицы хотят
Пойти к себе домой?»
Но те молчали, так как их
Всех съели до одной.
Я просто сидел и смотрел на него. И в который раз за последний час думал, что либо он сошёл с ума, либо я. Какой у вас номер жучка? Что за вопрос человеку в моём положении. Какой у вас...
Наконец, я смог ответить.
— Хм? — сказал я.
— Номер жучка. Вашей этикетки.
Я понял. Всё-таки я не сошёл с ума. Я знал, про что он.
Я управляю профсоюзным предприятием, то есть подписал контракт с Международным типографским союзом [20] и плачу Питу, моему единственному работнику, надбавку за членство в профсоюзе. В таком маленьком городке, как Кармел-Сити, можно обойтись и без этого, но я верю в профсоюзы и нахожу профсоюз печатников хорошим. В силу членства мы ставим этикетку союза на всей своей продукции. Это маленькая овальная штучка, такая маленькая, что даже с хорошим зрением шрифт едва можно разобрать. А рядом — такая же крошечная цифирка, комер моего предприятия среди других предприятий профсоюза в этом районе. По сочетанию названия места в этикетке и номера предприятия рядом с ней можно определить, где выпущена любая продукция профсоюза.
Но не входящие в союз печатники называют этот маленький овальный логотип «жучком». Должен признать, он действительно походит на крошечного жучка, ползающего по нижнему углу листа. А номер предприятия рядом с «жучком» не входящие в союз называют «номером жучка». Сам Кейтс не был печатником, хоть в союзе, хоть вне его, но теперь я припоминаю, что двое его братьев в Нилсвилле занимались этим делом вне профсоюза, и, естественно, он перенял от них язык и предубеждения.
— Мой номер — семь, — сказал я.
Он бросил визитную карточку на стол перед собой. Он буквально фыркнул; часто читаешь, как кто-то фыркнул, но редко слышишь это сам.
— Стэгер, — сказал он, — вы сами отпечатали эту штуку. Всё это — розыгрыш. Чёрт бы вас побрал...
Он привстал, затем снова сел и посмотрел на лежащие перед ним бумаги. Затем вновь перевёл взгляд на меня, и, думаю, он хотел сказать мне, чтобы я убирался куда подальше, но затем решил, что лучше дождаться, пока вернётся Хэнк.
Он перебирал бумаги.
Я сидел там и пытался переварить тот факт, что, по крайней мере, визитная карточка Иегуди Смита была напечатана в моей собственной типографии. Я не встал проверить это. Почему-то я был совершенно готов поверить Кейтсу на слово.
Почему нет? Это составляло часть закономерности. Я и сам должен был догадаться. Не по шрифту; «Гарамонд» восьмого размера есть почти везде. Но из того факта, что в пузырьке «ВЫПЕЙ МЕНЯ!» был яд и что Иегуди не будет там, когда придёт Хэнк. Это соответствовало закономерности, и теперь я знал, в чём она заключается. Это закономерность безумия.
Моего или чьего? Я был испуган. В ту ночь я уже не раз пугался, но этот испуг был иным. Я боялся самой ночи, её закономерности.
Мне нужно было выпить, очень нужно. Я встал и направился к двери. Вращающееся кресло скрипнуло, и Кейтс сказал:
— Куда вы, чёрт побери, идёте?
— Вниз, к машине. Взять кое-что. Скоро вернусь. — Я не хотел с ним спорить.
— Садитесь. Вы никуда отсюда не пойдёте.
Я захотел с ним поспорить.
— Я арестован? И по какому же обвинению?
— Вы ключевой свидетель в деле об убийстве, Стэгер. Если там, как вы говорите, оно произошло. А если нет, то это станет пьяным хулиганством. Выбирайте.
Я выбрал. И снова уселся.
Он загнал меня в угол, и я видел, что ему это нравится. Я пожалел, что не пошёл в редакцию и не позвонил в полицию штата, невзирая на последствия.
Я ждал. Заметив «номер жучка», Кейтс заставил меня задуматься, как он мог появиться и с чего бы визитной карточке Иегуди Смита быть напечатанной в моей типографии. Если задуматься, не то чтобы это «как» было столь уж неразрешимым. Я запираю дверь при уходе, но простеньким дешёвым ключом. Такие продают по две штуки за десять центов. Да, Кто Угодно мог войти. И Кто Угодно, кем бы он ни был, мог отпечатать эту карточку, ничегошеньки не зная о печатном деле. Нужно знать регистры, чтобы установить верный размер шрифта, но кто угодно может подобрать дюжину букв, чтобы методом проб и ошибок набрать «Иегуди Смит». Маленький ручной пресс, на котором я печатаю карточки, так прост, что ребенок, во всяком случае, старшеклассник разобрался бы, как им пользоваться. Да, он сохранит не лучшие воспоминания и потратит кучу карточек в поисках результата. Но Кто Угодно, если он как следует потренировался, может напечатать отличную карточку с именем Иегуди Смита и поставить внизу мою профсоюзную этикетку.
Но зачем Кому Угодно это делать?
Чем больше я думал об этом, тем меньше оставалось смысла, хотя появилось кое-что, делавшее всё ещё более бессмысленным. Было бы куда легче напечатать эту карточку без профсоюзной этикетки, чем с ней, значит, Кто Угодно приложил некоторые дополнительные усилия, чтобы указать на тот факт, что карточка напечатана в «Гудке». Не считая смерти Иегуди Смита, всё это могло быть закономерностью чудовищного розыгрыша. Но розыгрыши не включают скоропостижную смерть. Даже такую фантастическую, какая выпала Иегуди Смиту.
Почему Иегуди Смит умер?
Где-то должен быть ключ.
И это напомнило мне о ключе в моём кармане, и я достал и изучил его, задаваясь вопросом, что я могу им открыть. Где-то должен был быть соответствующий замок.
Ключ не выглядел ни знакомым, ни незнакомым. «Йели» всегда такие. Возможно, он мой? Я мысленно перебрал все свои ключи. Ключ от парадной двери моего дома, был того же типа, но не той же фирмы. Кроме того....