Шведская сказка

Российский посланник Николай Васильевич Репнин и объявил в сейме:
- Такова воля императрицы! – Поляки было вспыхнули, но… сорок тысяч русских штыков у границ и 4 миллиона 400 тысяч рублей взяток были серьезными аргументами за кандидатуру Станислава-Августа .
 Корона Польши, так нечаянно упавшая на голову сыну мазовецкого воеводы Понятовского и его жены Констанции, урожденной княгини Чарторыйской, стала ему безразлична, как только он понял, что былого не вернешь.
Теперь он был легкомыслен, безбожен, предан веселой, развратной жизни, совершенно неподготовлен к той роли, которую ему навязали. Его мало интересовала судьба Польши, навязанная ему вместе с короной, он так и не сумел снискать расположение поляков, которые видя его равнодушие под конец возненавидели его. Страной управлял Репнин. Даже театральные представления в Варшаве не начинались до тех пор, пока свое место в ложе не займет русский посланник, и даже король был вынужден ждать.
Собранный сейм 1766 года должен был по указке из Петербурга решить вопрос о диссидентах . Россия потребовала уравнять их в правах с католиками и даже ввести в законодательные учреждения. Это вызвало бурю возмущения среди польских магнатов и католической верхушки. Король слабо протестовал:
- Убедите императрицу, - доказывал он Репнину, - что ее последние приказания, как гром среди ясного неба, и для меня лично, и для всей Польши.
- Ее императорское величество не понимает, какую опасность для короля, и для всей Польши, будут представлять диссиденты, допущенные к законодательной деятельности. – Репнин передавал слова Екатерины, но у самого кошки скребли на душе. Настроение в Польше было таково, что без введения русских войск дело закончиться не могло.
Он отписывал в Петербург: «Здесь множество безумных и беспутно-отчаянных голов, которые говорят, что лучше до крайности дойти и потерпеть разорение от русских войск, чем пойти на принятие диссидентства. Клянутся скорее погибнуть, чем допустить какое-нибудь послабление».
Каждая встреча короля с Репниным заставляла Станислава морщиться, как от зубной боли.
- Как мне все это надоело! – думал про себя несчастный король, - католики, протестанты, православные. Почему я должен все время приспосабливаться? Я же обещал Репнину провести через сейм религиозную веротерпимость, а им все мало! О, Екатерина, во что ты меня втянула…
- Я другого не могу даже представить! – произнес Станислав вслух, что рассердило Репнина:
- Ее императорское величество всегда будет желать благосостояния Польше, но в тех, кто противиться, она видит злодеев не только спокойствию вашей страны, но и своей собственной особе. Я буду вынужден арестовать епископов краковского и виленского, как первых противников дела и возмутителей здешнего покоя.
- Но вы этим лишь оскорбите меня и нанесете вред мне! – попытался возразить король.
- Очень жаль, если вы так понимаете, - жестко парировал Репнин, - но я должен дать, наконец, почувствовать гнев ее императорского величества тем людям, которые пренебрегают собственным благосостоянием. Ваша родня, Чарторыйские уже открыто заявляют, что скорее выгонят диссидентов, чем согласятся на уравнивание их прав.
- Я постараюсь их образумить. – Вяло отвечал Станислав-Август. Но Репнин его уже не слушал:
- И я хочу, что ваше величество, понимало, те государства, что ныне только просят о правах диссидентов, придут сюда с вооруженной силой и скорее перевернут всю Польшу, нежели откажутся от своих требований. – Разговор был окончен.
В страну вошли русские войска. Корпус Салтыкова встал подле Торна на Висле, Нуммерс расположился в Литве, и Кречетников в Волынском воеводстве, между Львовым и Сандомиром.
Варшава бурлила. Епископ краковский Каэтан Солтык яро громил с трибуны сейма всех сторонников признания диссидентов:
- Я требую удалить все русские войска!
- Дозволям! – кивали паны.
- Я никогда не соглашусь с признанием гражданских прав еретиков!
- Добже! – слышалось в ответ.
- Я требую смертную казнь для тех еретиков, кто посмеет просить помощи у иностранных держав!
 
Его поддержал епископ киевский Залусский, воевода краковский Венцеслав Ржевусский, да сын его Северин:
- Вольность для диссидентов – то затея дьявольская!
Остальные кивали:
- Бардзо добже! Согласны!
- Дозволям!
Репнин понимал, что сейм нужно закрыть, а главных коноводов арестовать. Ночью 2-го октября 1767 года в предместье Варшавы - Прагу ворвался эскадрон ахтырских гусар подполковника Пишкевича. Оставив эскадрон, командир поспешил к дому русского министра. Репнин уже дожидался Пишкевича, нервно расхаживая по двору посольства. Усатый серб, волоча длинную саблю по земле, кривоного переваливаясь, приблизился к министру:
- Готов ли ваш эскадрон к походу? – начал без предисловий Репнин. Получив утвердительный кивок гусара, продолжил:
- Тогда принимайте не мешкая четырех государственных преступников и сопровождайте их до Вильно. Там передадите их под расписку генералу Нуммерсу, который отправит их дальше в Калугу.
Во дворе стояло три большие четырехместные кареты. Арестованных выводили по одиночке. В первую усадили епископа краковского Солтыка, во вторую графа Ржевусского с сыном, и в третью епископа киевского Залусского. Тронулись тут же. Пользуясь темнотой ночи поезд промчался через столицу никем незамеченный. На Праге к нему присоединился эскадрон ахтырских гусар и сотня казаков. Инструкции данные Пишкевичу гласили: «держать в строжайшем секрете, кого везут, следить, чтоб арестанты ни с кем не общались,…на ночлег останавливаться только в глухих деревушках…от арестованных не отлучаться ни днем, ни ночью, в случае же попытки отбить арестантов, отражать нападение оружием и в крайности скорее перестрелять их, чем отдать в руки поляков». Ничего подобного не случилось, и отряд благополучно достиг Вильно.
 Взбешенные поляки явились а Репнину с требованием освободить арестованных, а всем остальным депутатам поручиться за их безопасность. Но ответ князя был хладнокровен:
- Я никому не отдаю отчета в своих поступках, кроме одной моей государыни. Арестованных не выпущу, а безопасность остальных будет зависеть от их поведения!
Твердость Репнина с одной стороны, и страх – с другой, сделали свое дело. Сейм был отложен до 1768 года. Перед его началом через Варшаву проследовали русские полки: Ахтырский гусарский, Нижегородский и Тверской карабинерные, Троицкий и Белозерский пехотные, шествие замыкали пять сотен донских казаков. Дружно топала пехота, шаг впечатывая в брусчатку. Конные ехали, в равнении строгом. Лишь искры брызгали от кованых копыт, да грозно звякала амуниция. А казаки, по-татарски в седлах развалившись, ухмылялись оробевшим варшавянам. Демонстрация вполне удалась, и сейм прошел благополучно. Православные и протестанты получали признание в Польше, притом, что римско-католическая вера объявлялась господствующей, а король и королева должны быть католиками. Правда, королю Станиславу разрешалось жениться только лишь на польке, заключение династического союза с другим государством, могло нарушить все политические планы Екатерины. Но Станислав-Август и не стремился к этому. Помимо множества любовниц, место фаворитки при нем прочно занимала очаровательная Эльжбета Грабовская, подарившая королю двух дочерей и трех сыновей. Рассказывали, что после смерти своего мужа она даже уговорила короля тайно обвенчаться с ней. Сам король всегда впоследствии отвергал это.
А между тем в Подолии, в городе Бар, принадлежащем князю Любомирскому, брат епископа каменецкого Красинский сошелся с адвокатом Иосифом Пулавским:
- Не будет покоя проклятым схизматикам пока жива святая католическая церковь! Ни король, ни сейм московитам покорный не сможет одеть чужие ошейники на верных псов Господних.
Епископ вызвал монаха Марка из Бердического монастыря:
- Вот, - показал конфедератам на изможденную худую фигуру, завернутую в грязную, поношенную рясу. Из-под капюшона, скрывавшего лицо, горели, жгли безумием религиозным глаза. – Вот он! – повторил Красинский, - брат Марк. Истинный пес Рима и нашей святой церкви. Он не просто монах. Это трибун нашей веры. Он мертвого поднимет и заставит слушать святую мессу.