Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит
Когда-то, в прошлой своей жизни, еще до суда, Йомантас Скирдас снял через подставное лицо комнатку в забытой богом коммуналке на Васильевском. Именно там он и спрятал доллары – несколько тысяч, заработанных «непосильным трудом, и волею богов. После провала операции против Врага и его семейства жрец не вернулся в Литву, а остался здесь, в Питере, и решил бы все раньше… кабы одна из жертв не оказалась слишком крикливой! Именно в те времена Йомантас связался с криминалом и познакомился с Витьком – нужны были деньги. Особо не зарываясь, занимался всем понемногу, особый навар давал «левый» антиквариат из Литвы, коим молодого жреца активно снабжал коллега из Каунаса, великий жрец Каринтас, глава языческой секты, пышно именуемой «Дом Пикуолиса». На самом деле никакой не Каринтас, а некий Йозеф Лацитис по кличке Спуогас (Прыщ) – тот еще выжига.
Ну, выжига – не выжига, а дела шли, деньги имелись. Теперь бы их еще забрать! Если до того кто-нибудь не прихватил…
Тайник-то был устроен на славу, под подоконником – кто-то из прежних жильцов постарался, может, еще во времена революции – Йомантас его обнаружил случайно…
Еще с улицы глянув в окно, литовец возблагодарил богов – окно не меняли, никакого ремонта не делали.
Ничтоже сумняшеся, молодой человек вошел в парадную, пешком поднялся на третий этаж и позвонил в знакомую дверь. По очереди, сразу в четыре звонка… Это радовало – значит, коммуналку не расселили…
– Вы к кому? – дверь открыла азиатского вида девушка, брюнетка лет двадцати, с плоским лицом и желтоватою кожей. Одета была по-домашнему – в клетчатую рубаху и шорты.
– А мне бы Серегу, – визитер натянул на лицо самую обаятельную улыбку. – Ну, Еремеева… комната у самой кухни…
– У кухни теперь мы живем… А Еремеев? Не знаю такого… А, тут кто-то из жильцов года два назад умер…
– А вообще, из старых кто-то остался?
– М-м-м… – девчонка задумалась. – Разве что Марья Петровна… Позвать?
– Хм… Ну, пожалуй…
Марья Петровна была та еще змея! Вредная такая старуха, жадная, хитрая… Однако на халяву весьма даже падкая. И рюмочку пропустить любила. Особенно – за чужой счет. Водку Йомантас прихватил, купил еще и шавермы, и чебуреки… Тут же, рядом, в ларьке.
– Ну? – азиатку в дверях сменила заспанная старуха в атласном халате и с закрученными на папильотки волосами, крашенными хною.
– Здрасьте, Марья Петровна! А я хотел к Сереге… Ну, к Еремею…
– Помер твой Еремей. От водки…
– Так, может, помянем? У меня все с собой.
– Помянем? Постой-ка! – старуха прищурилась и вдруг подобрела. – Так это ты, что ль, Литовец?
– Ну, я…
– То-то я и смотрю – рожа будто знакомая. Ну, заходи, посидим… Это… закуска-то у тебя с собой?
– Обижаете!
– Ну и славненько! Серега-то, он парнем добрым был. Жаль, что умер. По зиме как-то напился, да в сугробе во дворе и замерз.
– Судьба-а!
– Не судьба – водка! Ну, чего встал?
Ничего не изменилось! Все тот же длинный обшарпанный коридор, кухня – четыре плиты, столики на чахлых ножках…
– Вон, за угловой стол садись… Сюда все и выкладывай…
– Ага… А комнатка-то моя бывшая…
– Что, ностальгируешь? – с одобрением глядя на выставленные гостем яства, хмыкнула старуха. – Понимаю. Только сейчас там нет никого. А вообще хозяева ее продают – уже почти всю мебель вывезли…
– Ясно… Ну, я это… в туалет. А вы тут пока…
– Не беспокойся – сладим!
Запасной ключ у Литовца был – с прошлой жизни остался, так и лежал себе в бардачке, вернее сказать – валялся среди всякого прочего барахла. Лишь бы замок за это время не сменили…
Не сменили, слава богам!
И тайник не нашли, не вскрыли – опять же, богам слава! Что и говорить, заслужили славную жертву!
Заслужили – получат…
Рассовав доллары по карманам черной джинсовой крутки, Йомантас явился на кухню. Выпил пару стопочек, а потом спешно ретировался, сославшись на дела. Марья Петровна не прекословила – почти вся бутылка ей осталась. И еще шаверма с чебуреками – красота! Как говорится, гуляй, рванина!
Довольный, Йомантас Скирдас вышел на Девятую линию, купил по пути дешевый смартфон и, ускоряя шаг, зашагал к метро. Теперь осталось главное дело – разведка. На месте ли Враг? Не сменил ли место жительства? Ну, даже если сменил – разузнать можно. Главное, чтобы за границу не уехал. Однако и там – достанем! Как там местечко-то называлось? Изумрудный город, вот… Метро там есть ли? А, впрочем…
– Такси! Эй, такси…
* * *– Игорь, по пути хлеба купи! Не забудешь?
Прокричав с кухни, миловидная женщина лет двадцати пяти или чуть больше, уткнулась в экран смартфона. Выбирала Дениске, сыну, школу… Тут, рядом, целых три было! Может, в ближайшую записать?
Тонкая аристократически хрупкая фигура, столь же аристократически светлая кожа, лишь слегка подрумяненная холодным питерским солнышком. Чистое, слегка вытянутое, личико с тонкими нежными чертами, светло-русые локоны, с неописуемым волшебством гармонирующие с ослепительно синим взором и легким румянцем на щеках. Длинные волосы тепловато-мягкого оттенка добавляли к образу некую изысканную женственность и нежность.
– Да не забуду, Олик! Правда, поздно сегодня приду – коллоквиум, а потом – защита. Я ж у Серова оппонентом. Так, что ты Сальку забери. Ничего, что пешком?
– Ничего, как-нибудь справлюсь. А ты не забудь про хлеб. А то в прошлый раз забыл. Как маленький, чес-слово!
Это было Ольгино присловье – «чес-слово»!
Оля – или, по-домашнему, Олик – была самого простого происхождения и всю свою прежнюю жизнь прожила с мамой в однокомнатной квартирке в Ивангороде. Мама работала в турфирме, заодно приторговывая продуктами из расположенной здесь же, за речкой, эстонской Нарвы. Не бог весь что, но на жизнь денег, в общем, хватало. В том числе и на учебу Ольги в РГПУ, где она и познакомилась с тогда еще аспирантом Игорем Ранчисом… ныне – кандидатом исторических наук и и. о. завкафедры истории зарубежной Европы.
Познакомились, потом и поженились, родились дети. По договоренности, мальчика назвала Оля – Денисом, родившуюся же на три года позже девочку – Игорь. Дочку звали Сауле! Красивое имя, по-литовски значит – Солнышко. Молодой ученый все же не забывал свои литовские корни. Отец, Викторас Ранчис, был выходцем из Литвы, дочерей – сестер Игоря – назвал литовскими именами. Старшую – Лаума, что значило – «небесная колдунья», младшую – Лайма – «богиня удачи и судьбы».
Лаума нынче давно уже была замужем за неким налоговым инспектором Дмитрием и воспитывала дочь, младшая же, Лайма, закончив Университет профсоюзов, успешно строила карьеру в одной фирме и о серьезных отношениях пока что не помышляла. Хотя, наверное, было уже и пора – все ж двадцать пять, возраст солидный. Впрочем, кто знает – пора или не пора?
Еще была Елена Васильевна, тетя Лена – мачеха. Мать Игоря умерла при родах, не дожив три дня до своего восемнадцатилетия. Отец сильно горевал, но через год женился. Сначала на одной женщине, с которой не ужился долго, потом на другой – на ослепительной брюнетке Лене, Елене Васильевне, женщине с деньгами и связями. После трагической гибели отца – утонул на рыбалке – «тетя Лена», как называл мачеху Игорь, имея на руках двух несовершеннолетних дочерей и пасынка-студента, умудрилась выйти замуж за человек небедного, потом развелась и открыла свой «Модный дом», делами которого, по мере сил, занимался и сам Игорь, и его сестра Лаума. Ольга же работала социологом в реабилитационном центре.
Они с Игорем представляли очень красивую пару – стройненькая светло-русая Ольга, выглядевшая куда моложе своих лет, и Игорь, высокий блондин с серо-стальным взглядом. Модная аккуратная стрижка, холеные усики и небольшая «шкиперская» бородка, родинка на левой щеке. Игорь был из тех людей, что обычно очень нравятся женщинам, правда, он давно уже оставался верен своей красавице жене…