За решеткой (ЛП)

Одна его нога была вытянута на кровати, вторую он опустил на пол. В руках у него была потрепанная книжка. Белая футболка резко контрастировала с темно-коричневой кожей. Он держал голову опущенной и читал.
Как такой здоровенный мужчина спал на такой крохотной кровати. Если он ляжет, то ноги наверняка свесятся с другого конца. Пусть у давно сидящего заключенного мышцы неизбежно атрофировались, у него они все равно были подтянутыми и очерченными. Подозреваю, что этот парень с умом использовал время досуга.
Я настолько отвлекся на габариты мужчины, которого Хавьер назвал Бишопом, что не сразу заметил другие детали его камеры, отличавшие его жилье от других заключенных. Каждый дюйм комнаты был покрыт рисунками. Не прилепленными рисунками, а угольными набросками, сделанными непосредственно на бетоне.
И они были невероятными.
— Иисусе, — прошептал я едва слышно. — Это он нарисовал?
— Все до единого. Когда он сделал это в первый раз, его заставили отмывать. Выписали предупреждение, и он 90 дней провел без привилегий на втором уровне. Как только он снова поднялся на первый, и ему вернули принадлежности для рисования, он сделал то же самое снова. Он начинает с той стены, которую мы не видим, так что когда он изрисует ее всю и переходит к следующей, проходит месяц или около того. Потом он снова попался. Та же история. Снова и снова. После пятого или шестого раза Рей доложил начальнику тюрьмы. Тот сказал забить. Он никому не вредит. Ну и вот результат.
— Вау.
— У чувака талант. Жаль, что он остается за решетками.
Сложно было различить все через зарешеченное окно, но от того, что я видел, перехватывало дух. Там были птицы и цветы, бабочки и деревья, дома с тротуарами и машинами, люди молодые и старые. Мир, которого у Бишопа больше не существовало.
Волоски на моей шее встали дыбом, и я перевел взгляд на мужчину на кровати. На меня смотрели абсолютно черные глаза. У Бишопа была бритая голова, квадратное лицо и полные губы. Но именно глубина его внимания выбила меня из колеи. «Пронизывающий» — это неподходящее слово для описания его взгляда. Он как будто смотрел в мою душу, и мое сердце забилось чаще, но я не мог понять, вызвано ли это страхом перед молчаливым гигантом или чем-то другим.
Я отстранился и выдохнул, чтобы скрыть свой дискомфорт, затем глянул туда, откуда мы пришли.
— Значит, дальше душ?
— Ага, дай мне секундочку, — Хавьер нажал кнопку на рации, закрепленной у его плеча, доложил о пересчете заключенных, затем переключился на другой канал и снова заговорил. — Мэйсон, ты свободен?
Рация потрещала, затем раздался голос.
— Иду.
Хавьер пошел обратно к 19 камере, где сидел парень по имени Джеффери. По опыту я знал, что не надо давать обещания заключенным, если ты не собирался их выполнять. Не сдержать слово — лучший способ потерять уважение. Так что я знал, что мы начнем душевые процедуры с него.
— Мы с Мэйсоном занимаемся секциями А и Б в этом блоке. В общей сложности двадцать восемь камер. Здесь четырнадцать. В этом коридоре и в соседнем. И четырнадцать внизу, с той же планировкой. Мы делим меж собой пересчет заключенных и по отдельности наблюдаем за камерами, но любые переводы заключенных обязательно осуществляются двумя надзирателями. Без исключений. Когда мы ведем этих ребят в душ, на досуг, на посещения, к барберу, куда угодно, мы делаем это вместе. Я позволю тебе понаблюдать первые пару раз.
Я кивнул, когда сзади меня раздались шаги по бетону. Мэйсон пришел от лестниц в дальнем конце ряда, и он улыбался. У него были светлые волосы, уложенные гелем, серебристо-голубые глаза и гладко выбритое лицо. Он был на несколько сантиметров ниже меня, от силы метр семьдесят семь ростом. Не особо мускулистый, но явно следящий за собой.
— Тренирую новичка, — сказал Хавьер, махнув в мою сторону.
Мэйсон протянул руку, и мы обменялись рукопожатиями.
— Еще один белый. Джеффери будет в восторге. Я Мэйсон.
Я улыбнулся и крепко пожал его руку в ответ.
— Энсон Миллер. И да, он уже выразил свой восторг по этому поводу.
  
— Не сомневаюсь. Приятно познакомиться, Энсон. Я так понимаю, мы сегодня знакомим тебя с рутиной?
— Похоже на то. Я не совсем новенький, так что знаю основы, но в отсеке смертников впервые. Проработал десять лет в Ай-Макс в Мичигане.
— Хорошо. Значит, у тебя фундамент получше, чем у последнего новенького. Он продержался... сколько? Шесть, семь недель? — Мэйсон поднял глаза к потолку и посмотрел вправо, подсчитывая.
— Без малого семь недель, — сказал Хавьер.
— Точно. Ладно, итак... — Мэйсон хлопнул в ладоши и потер их друг о друга. — Кто первый?
— Я, если вы, девчули, закончили трепаться, — сказал Джеффери из-за двери.
Я усмехнулся, а Мэйсон заулыбался во все лицо.
— Ох, Джефф, приятель, ты сегодня позволишь двум белым мальчикам позаботиться о тебе?
— Выбора-то нет, да? Если я хочу помыться, мне придется страдать с вашими драными задницами и мексиканцем.
— Придется, — сказал ему Хавьер, затем повернулся ко мне. — Ладно, мы сейчас пройдемся по всей процедуре. Это не как с обычными заключенными, где ты открываешь дверь и позволяешь им самим идти в душ или на досуг. Каждый раз, когда заключенный покидает камеру, его раздевают и обыскивают, заковывают по рукам и ногам и доставляют в нужное место в сопровождении двух надзирателей. Каждый раз, когда заключенный возвращается в камеру, мы повторяем процесс в обратном порядке. Мы обыскиваем их перед уходом и возвращением и обязательно надеваем наручники.
Хавьер подошел к одному узкому окну, Мэйсон — к другому.
— И наш мальчик уже голенький и ждет нас, — сказал Мэйсон.
— Я же сказал, я первый, — заявил Джефф из-за двери.
— Обычно мы приказываем им раздеться. Джефф сэкономил нам время, — сказал Хавьер через плечо. — Ладно, Джефф, давай посмотрим на тебя, — Хавьер не отрывал взгляда от окна, продолжая объяснять. — Обычно они знают процедуру и не нуждаются в инструкциях. Им надо показать все свои складки, впадины и полости. Подмышки, задница, рот изнутри. Если что-то не рассмотрел, просишь повторить еще раз. И за этим наблюдают два надзирателя. Всегда.
Пока Хавьер объяснял, я посмотрел через его плечо, заметив, как Джеффери добровольно открыл рот, раздвинул пальцами щеки и пошевелил языком вверх-вниз. Затем он поднял руки, повернулся по кругу и дал нам хорошенько посмотреть на его задницу и заглянуть под болтающиеся яйца.
— Как только мы закончили, они надевают тоже осматриваемый тюремный комбинезон. Ладно, Джефф, показывай.
Мэйсон отпер замок на небольшом люке ниже уровня пояса и опустил дверцу.
Джеффери передал через люк свой комбинезон, и Хавьер, надев износостойкие перчатки, осмотрел одежду, пока Мэйсон следил, что Джеффери остается в центре камеры. Как только Хавьер убедился, что все чисто, он вернул его Джеффери через люк.
— Одевайся.
Мы втроем наблюдали, как Джеффери надевает осмотренный комбинезон. Как только он оделся, Мэйсон следил за Джеффом, а Хавьер повернулся ко мне и продолжил инструктировать.
— Теперь Джефф подойдет к люку, держа руки за спиной.
— Давай, Джефф. Покажи новенькому, какой ты профи, — сказал Мэйсон, снимая наручники со своего пояса.
— Джефф просунет руки через люк, — объяснил Хавьер, когда Джефф подчинился, — а Мэйсон наденет наручники.
Когда появилось две руки, Мэйсон быстро защелкнул наручники на обоих запястьях. Между ними было ограниченное пространство, и это существенно ограничивало свободу движений Джеффери.
— Встань в центре камеры, — сказал Мэйсон, закрыв и заперев люк, но не отводя глаз от окна.
— Теперь мы открываем дверь и выпускаем его из камеры, чтобы надеть кандалы на лодыжки.
Я сделал шаг назад и смотрел, как два надзирателя выводят Джеффа из камеры. Закрыв дверь, они поставили его лицом к стене и приказали поднимать ноги по очереди, пока они завершали процесс. Как только заключенный был закован по рукам и ногам (наручники на руках и запястьях соединялись меж собой цепочкой), Мэйсон взял его за одну руку, Хавьер за другую, и они повели его по коридору.