За решеткой (ЛП)

Я не слышал его ответа, но когда его губы зашевелились, я понял.
— Ради тебя, — сказал он. — Я сделаю это ради тебя.
Я привлекал к себе внимание. Вокруг раздавалось бормотание, люди шуршали чем-то. Из других камер меня звали голоса. Зная, что мне надо отступить, иначе будут проблемы, я отошел от окна Бишопа и только потом понял, что так и не убедил его поговорить с братом. Эту проблему придется отложить на другой день.
Та неделя состояла из беглых моментов вместе и разговоров украдкой, пока никто не смотрел. Не то чтобы надзиратели никогда не говорили с заключенными, но сложно было сохранять разговоры нейтральными. Мы давно миновали этот этап. Когда мне хотелось наблюдать, как Бишоп создает искусство с помощью маленького комочка угля, я не мог. Когда накатывало желание спросить, как дела у его бабушки, я гасил его и уходил. Когда он читал вслух подаренные мною книги, я бы предпочел прислониться к стене у его двери и слушать.
Он был совсем рядом, и все же с каждым днем расстояние между нами становилось все больше.
На следующей неделе меня опять назначили в другую часть блока. Ночные смены в секции Г. У Хавьера были утренние смены в ряду Бишопа, но я знал, что нельзя просить его поменяться со мной. Поскольку мой режим сна был дерьмовым, я пригласил Хавьера к себе после его смены и предложил пожарить стейки на гриле, если он принесет пива. Он ухватился за эту возможность.
Дневной жар все еще был испепеляющим, но полуденная тень на моем заднем дворе давала хоть какое-то облегчение. Ветерок колыхал листья на деревьях и остужал пот на шее сзади, пока я разводил огонь и чистил гриль.
— Привет?
— На заднем дворе, — крикнул я через дверь-сетку.
Послышался легкий грохот, пока Хавьер убирал пиво в холодильник, затем он присоединился ко мне на террасе. Он предложил мне открытую бутылку, затем поднес свою ко рту и сделал несколько больших глотков. Задрав подбородок, он закрыл глаза и вздохнул.
— Ветерок приятный. Бл*ть, ну и жара.
— Надо было переодеться перед приездом.
Он все еще был в униформе, за минусом ремня с принадлежностями и рации.
— У меня есть кое-что в машине. Переоденусь. Дай сначала допью. Адский выдался денек.
— Что ты имеешь в виду?
Хавьер усмехнулся и плюхнулся на садовый стул, широко расставив ноги, сгорбившись и глядя на двор.
— Расслабься, твой мальчик всегда хорошо себя ведет. Ты это знаешь.
— Он не мой мальчик. И я не об этом спрашивал.
— Хрень собачья. Именно об этом. Я упоминаю тяжелый день, и твои плечи в панике взлетают к ушам, потому что ты знаешь, что я работаю в его ряду.
Я не потрудился отвечать, потому что он был прав и знал это. Сосредоточившись на пиве, я подкорректировал температуру на гриле и сел рядом с ним.
— Я имел в виду нового парня.
Я выпучил глаза и подался вперед.
— Иисусе, он такой жуткий фрик, да?
— Вот именно! Черт, он думал подловить меня, когда мы сегодня вели его в душ. Одной ногой обхватил ногу Маркса и сбил его с ног. Моя хватка на его руке была слабой, потому что я такого не ожидал, и он выскользнул из моих рук прежде, чем я его остановил. Этот Леон минимум трижды боднул Маркса в лицо, прежде чем я успел его оттащить. Я пригвоздил мудака к полу, а Маркс вызвал КНЭР.
— Вот дерьмо. Маркс в порядке?
— Расквасил ему нос, но кости не сломал. Синяки будут знатными, это точно.
— Что он пытается доказать, черт возьми?
— Понятия не имею. Для некоторых парней это демонстрация власти. Они делают это, чтобы доказать, что могут. У меня такое чувство, что этот ряд только что превратился из хорошего местечка в дерьмище.
— Супер.
Я вскочил к стейкам, оставив полупустую бутылку пива на подлокотнике садового стула.
— Ты иди переодевайся, а я брошу мясо на гриль.
Я вынес из дома приправленные специями стейки и положил их на горячий гриль, наслаждаясь шипением и легким запахом пряностей в воздухе. Пока Хавьер был внутри, я смотрел, как жарится мясо, и думал о Бишопе, сидящем в своей камере. Один. Всегда один.
Если ситуация не изменится, то у него никогда не будет такого вечера, где друзья-парни собираются, чтобы пожарить стейки и выпить пива. Все вещи, которые я делал на повседневной основе, теперь выделялись. Начиная с ветра, слегка трепавшего мои волосы, и заканчивая следом самолета на небе. Выбор того, что приготовить вечером на ужин, возможность закрыть дверь, когда идешь посрать, включить тупую комедию и поваляться на удобном диване, когда надо расслабиться.
  
Мне не приходилось стирать трусы в туалете или терпеть одинаковую температуру воды в душе. Ничто больше не оставалось незамеченным. Все стало роскошью, которой не было у Бишопа.
И это было ненавистно.
— Эй, помнишь того парня, с которым тебя хотела свести Мелани? Медбрата?
Я дернулся и развернулся, увидев, что Хавьер прислоняется к косяку, одетый в шорты карго и простую белую футболку, а его глаза скрыты солнцезащитными очками.
— Что насчет него?
— Почему бы тебе не сходить с ним на свидание? Узнаешь, какой он. Мелани может организовать. Видимо, он милый — ее слова, не мои.
— Нет, спасибо, — я переключил свое внимание на стейки.
— Энсон, эта твоя история с Бишопом, чем бы это ни было — это ненормально. Это ни к чему не приведет. Это увлечение. Думаю, тебе стоит забыть об этом.
— На этой неделе я встречаюсь с серьезным адвокатом. Синтия Бэллоуз. Она согласилась на консультацию. Если она посчитает, что у дела есть шанс, то может согласиться на оплату в случае успешного исхода. Видимо, невиновные граждане, отсидевшие в отсеке смертников более 12 лет как Бишоп, имеют право на огромную компенсацию, если их оправдают. Так что победа принесет ей большую выгоду. Она первая, кого мне удалось убедить хотя бы взглянуть на дело. Я встречаюсь с ней утром в четверг.
Хавьер вздохнул и вышел на террасу, открыв вторую бутылку пива и снова опустившись на свое сиденье.
— А если она ознакомится с делом и не возьмется за него.
— Не знаю. Я все еще работаю над этим.
— Энсон...
— Не надо. Я знаю, как это выглядит. Я знаю, как это все звучит, но в данный момент не могу сидеть и ничего не делать. Даже если не смогу все исправить. Даже если в итоге ему назначат дату и... я хочу знать, что я сделал все возможное.
— А если он виновен? По-настоящему. Что, если все это ложь ради тебя, и он заслуживает такой судьбы?
— Нет. Это не так.
— Энсон, ты не знаешь.
— Знаю! — рявкнул я, и все мои внутренности словно дрожали. — Знаю, ты думаешь, что я выжил из ума, но это не так. Ты когда-нибудь...? Черт, не знаю, как это описать. Ты когда-нибудь чувствовал себя так, будто потерялся, блуждаешь, не знаешь, куда утекает жизнь и в каком направлении тебе двигаться?
— Думаю, мы все испытывали такое в какой-то момент.
— Ну вот, Бишоп вывел меня из этого тумана. Между нами есть связь. Думаю, мы с ним связаны. Каким-то образом. Мое будущее впервые кажется ясным. Вот только в то же время оно болтается на ниточке. Если эта нить порвется, я потеряю не только его, но и то, что нам суждено было иметь. Я потеряю тот путь, по которому должен был пойти. То будущее, которое когда-то казалось невозможным.
Я глянул на Хавьера, чтобы оценить, понимает ли он. Мужчина поджимал губы, и как только наши глаза встретились, он хрюкнул, прыснув пивом по всей террасе и рассмеявшись.
— Прости. О боже мой, мне очень жаль, — он продолжал хохотать, вытирая рукой мокрую футболку и рот.
— Да иди ты нахер, — я невольно рассмеялся над ним, возмущенно скрестив руки на груди. — Мудак ты.
— Чувак, ты только что выплюнул такое глубокое романтическое дерьмо. Прям поэтично. Я не могу... — он продолжал ржать, не в силах сдержаться.
— Надеюсь, у тебя пиво в нос брызнуло.
— Мы связаны воедино. Я люблю его. Если он умрет, умру и я.
Я пнул Хавьера по ноге и переключил внимание на стейки, не переставая смеяться.