Запрещенные друг другу (СИ)
— Козёл! — набросилась на него с кулаками Марина. — Я думала, ты особенный, не такой, как все… ты… я же люблю тебя, сво-о-олочь…
Замолотила по его груди, заливаясь слезами. Это высшее её сил. Было до невозможного больно, обидно, мерзко. Дура… Какая же она всё-таки дура. Её все предупреждали. Все! А она…
— Прекрати! — перехватил Вал её запястья и так встряхнул, что у девушки клацнули зубы.
Замотала головой, отчего мысли взметнулись безумным смерчем. Начала заикаться, захлебываясь срывающимися с губ обвинениями. Материлась, проклинала, порывалась упасть на колени, умоляя не бросать её. Потом снова подымалась, норовя расцарапать лицо. Не ведала, что творила, окончательно слетев с катушек.
— Да успокойся ты, дура! — жёстко стряхнул её за плечи Вал и, приподняв над полом, плотно окольцевал руками, подавляя истерические конвульсии.
— Отпусти меня! — вырывалась с такой силой, что его футболка трещала по швам. И если ещё недавно он был готов психанунь, выставив истеричку за дверь, то сейчас реально испугался. Таких нельзя оставлять без присмотра. Не ровен час, учудят с собой какую-нибудь дичь, а ты потом живи с этим всю жизнь. Нееет, так не пойдет. Пока не успокоится, не примет человеческий облик — никуда он её не отпустит.
— Урод? Пусти-и-и…
— Угу, конечно. Вот только искупаю как следует — и сразу отпущу.
И не успела Марина пискнуть, как оказалась переброшенной через плечо. Вал быстро взбежал по лестнице в спальню и, не особо церемонясь, выгрузил матерившуюся Военбург под холодный душ. Пока она хватала ртом воздух, задыхаясь под обрушившейся сверху массой воды, Вал проворно выскочил из душевой и привалился спиной к двери, вытирая краем футболки мокрое лицо.
— Аааа, тва-а-арь… — рванула Марина к двери, пытаясь вынести её плечом. — Открой!!
Вал скрестил на груди руки и только сейчас заметил расцарапанные запястья. Неглубокие борозды слегка кровоточили, оставляя ощущение неприятного жжения, но это были сущие пустяки по сравнению с метаниями Военбург. С*чка. Пускай только разобьет что-нибудь, он ей таких п*зд*лей выпишет, мало не покажется.
— Я ненавижу тебя! — засадила она ногой по стеклопластику, дрожа от холода.
Правильно, с ненавистью куда проще. Пускай лучше ненавидит, чем признается в любви. Ему бы со своей любовью разобраться, не говоря уже о чьей-то ещё.
Постепенно лившаяся потоком ругань сошла на нет, и Вал повернулся к притихшей под дверью девушке. Она тряслась, как осиновый лист на ветру, выбивая зубами такую дробь, что было слышно даже через перегородку. Зато взгляд стал осмысленным, вменяемым. Уже хорошо. Вал прошёл к шкафу, достал из ящика огромное полотенце и, открыв дверь, набросил ей на плечи. Марина тут же выскочила из душевой и принялась стаскивать с себя мокрую одежду.
— Я ду-ма-ла… ты… не такой… как все-е-е, — тряслась, растирая озябшие плечи. — А ты… ещё тот мо-ра-ль-ный уро-о-од…
Вал облегченно выдохнул.
— Помнишь, я говорил тебе, чтобы ты не спешила разбрасываться чувствами?
Марина злостно зыркнула на него из-под нахмуренных бровей, и достав с нижней полки небольшую сумку, начала сгружать в неё свои нехитрые пожитки.
— Помню. Ты уже тогда изменял, да?
Вал хотел сказать, что она слишком много на себя взяла, решив предъявить ему факт измены, но вовремя спохватился.
— Для тебя это так важно?
— Да.
Существует чёрная и белая ложь. Посмотрев на застывшее лицо Военбург, так и не смог сказать правду. Не смог признаться, что больше трёх недель находится в самом настоящем бреду. Что влюбился не в молоденькую девушку, как она думала, а в замужнюю тридцатипятилетнюю женщину.
— Нет, не изменял. — И замолчал, обдумывая дальнейшие слова. — Хочешь, верь, хочешь, не верь — я не настолько конченная мразь, чтобы мутить с двумя одновременно. Оказывается, — усмехнулся горько, постучав по груди в районе сердца, — у меня тут тоже кое-что есть.
От его слов Марина замерла посреди комнаты, чувствуя, как на глаза снова набежали слёзы. До чего же неприятно и больно.
— Не жди от меня понимания. Я всё равно ненавижу вас. И ту сучку ненавижу, и тебя, — принялась освобождаться от скопившегося яда, параллельно натаскивая на себя сарафан.
Вал наблюдал за её дергаными метаниями по спальне с застывшей, слегка кривоватой улыбкой.
— А я и не прошу понимать меня. Ты просто успокойся и посмотри на ситуацию с другой стороны. У тебя ещё всё впереди, Марин. С твоей красотой и умением обольщать — будет у тебя ещё целая куча мужиков. Но мой тебе совет: не связывайся с такими как я. Настрадаешься.
— Что, слишком неопытна? — Против всех ожиданий покраснела, вспомнив и свою хваленую девственность, позволившей считать себя едва ли не самой особенной, и рвотные позывы во время первого в жизни минета.
— Слишком наивна. Нельзя быть такой доверчивой. Надеюсь, теперь ты в курсе, что нам, мужикам, от таких, как ты, молоденьких девушек, нужно только одно. И это никак не девственность и уж тем более не любовь, а возможность иметь вас под боком 24 часа в сутки без каких-либо обязательств. Запомни это и никогда не забывай.
Специально жалил больнее, рубя на корню любое возрождение симпатии. Пускай ненавидит, презирает, проклинает, но уж никак не лелеет надежд на примирение.
Марина пошатнулась, как от пощёчины. То же самое говорила и бабушка.
— Ну ты и тварь, Дударев… — подорвала с полу набитую до верху сумку, пытаясь хотя бы сейчас не упасть лицом в грязь.
— Какой есть, — пожал плечами, и не думая отрицать. — Это стоило понять ещё с самого начала.
И пока Марина ломала голову над достойным ответом, забрал из её рук сумку, крепко зажав короткую шлейку в увесистом кулаке.
— Поздно уже, сегодня переночуешь у меня, — объяснил свой поступок, направляясь к двери. Пускай останется до утра, свыкнется с мыслью, остынет, в конце концов, а потом что хочет, то и делает. — Ах, да, — вернулся, вытряхивая из сумки содержимое, — оденься потеплее, а то ещё заболеешь. Как я потом жить буду?
Ушёл, а Марина так и осталась стоять посреди комнаты, уставившись в пустоту. Лёгкая улыбка коснулась губ, возвращая бледному лицу здоровый румянец.
Может, она и наивная, но далеко не дурочка. Просто он ещё не понял, с кем связался.
***— Это такой прикол? — воскликнул Егор пораженно, понимая где-то на подсознательном уровне, что такими вещами не шутят. Он даже хмыкнул, стряхнув головой, будто освобождаясь от нелепых мыслей.
— Нет, вполне серьёзно.
— Да ну на хер, — протянул Студинский пораженно, отказываясь верить в услышанное. Закурил. Не то, чтобы нервничал, просто хотел выиграть время на размышления. — Будешь? — предложил Валу, на что тот отрицательно мотнул головой, бросив на стол прихваченные на подпись документы. Знал бы, что этим всё закончится, проще бы Альбинку прислал.
Уронив на стол руки, сцепил между собой пальцы. Хоть какая-то видимость спокойствия. В душе, в отличие от внешней невозмутимости, второй день шел такой раздрай, что хоть головой об стену лупись.
Изучая реакцию Студинского, задумчиво погладил подушечками пальцев сбитые на вчерашней тренировке костяшки и слегка скривился, втянув сквозь стиснутые зубы воздух. Больно, с*ка.
— Ты в своем уме? — подался к нему Егор, когда понял, что шутить с ним никто не собирается. — Баб, что ли, мало? Какая Осинская?! Очнись! Ты Марину отшил ради какой-то там замужней тридцатипятилетней бабы?.. Я херею…
У Вала от его слов вздулись желваки. Задело, чего уж там. И пренебрежение к Юле, и элементарное нежелание понять. Не надеялся на дружеское участие, не та ситуация, но блдь, мог бы проявить и больше уважения к его выбору. Хотя, это Егор ещё по-божески. Была б жива его мать, та ещё бы и в рожу плюнула, обвинив в сходстве с отцом. Н-да… с чем боролся и на что напоролся в итоге. Может, оно и к лучшему, что родительница не видела его ломок. По-любому бы расстроилась, отговорила, а так хоть какая-то надежда на светлое будущее.