Неблагая

Без эмоций магию нащупать трудно. Я действую наугад, надеясь, что не зачерпну лишнего и не упущу поток волшебства.
Есть. В груди защемило, я ощущаю прилив энергии. Я обращаюсь к той части себя, которая готова откликнуться на зов и глотнуть свежего воздуха после долгого заточения внутри. Которая ждет свободы.
Да!
Нет, — велю я магии, возвращая ее к кончикам пальцев. Полегче. Я сжимаю кулаки, потом снова раскрываю ладони, приводя чары в равновесие. Сосредоточиваюсь на том, в каком виде она мне нужна.
Начнем с ветерка. Я пытаюсь не думать о стекленеющем взгляде Арис, когда я высасывала воздух из ее легких. Теперь вместо того, чтобы насылать яростные бури, я буду действовать точно, прицельно, так же внимательно, как Исольда, когда управляется со своими ножами. Порыв ветра устремляется вперед, радостно проносясь под моими ладонями.
Бутылка на камне шатается, но не лопается и не трескается — ничего такого, после чего мы бы неделю выковыривали из себя осколки стекла.
Я радостно вскрикиваю, выбрасываю кулак вверх. Все вяло аплодируют. Ну, я понимаю, что ничего зрелищного не произошло, но, по-моему, лучше так, чем разбить бутылку. Это — контроль.
— И что не так? — Я оборачиваюсь к своим зрителям. Рейз стоит в полушаге от меня, Олани и Исольда сидят у костра.
Они нерешительно переглядываются, посматривают на меня, на камни за моей спиной. Наконец Исольда берет слово:
— Мы, наверное, ожидали… большего.
Олани скребет по дну миски, ее лицо сосредоточенно.
— Ты очень могущественная чародейка, Сили.
Рейз хмурится:
— Освежающий бриз — это мило, Исилия, но… в бою он никому не поможет. Я вижу, что ты сдерживаешься. Боишься своей силы.
Я зарываюсь левой рукой в складки юбки и сжимаю зубы.
— А ты бы не боялся?
Он внимательно меня разглядывает потом убирает лохмы со лба.
— Ты не представляешь, как много я отдал бы, чтобы иметь то, что доступно тебе. — В его словах звучат горечь и зависть, но они приправлены такой приторной жизнерадостностью, что это задевает меня сильнее, чем если бы он просто на меня наорал.
Я чувствую, что краснею, и надеюсь, что в темноте этого никто не видит.
— Я не хочу никого ранить.
Исольда скрещивает руки, чуть подается вперед.
— Возможно, тебе придется.
— …Особенно кого-то из вас. — Я в упор смотрю на сестру, не обращая внимания на Рейза и Олани. Плевать, что они думают. — Ради всего святого, посмотри на меня! — Я поднимаю руки и задираю рукав, открывая обожженную кожу. У меня до сих пор в голове не укладывается, что раны никогда не заживут, что я не буду такой, как раньше, и от этой мысли у меня сводит живот. — Это все весело и забавно — пытаться подчинить себе магию, сбить бутылку с камня, — пока с кем-то из вас не случится нечто подобное. Оно… — Голос срывается, я делаю глубокий вдох, проглатываю немоту и продолжаю: — Оно того не стоит. И я того не стою.
Тишина. Солнце садится, и с каждой секундой вой ветра в вершинах деревьев становится все более нечеловеческим.
Первой вступает Олани:
— Ты действительно так считаешь?
Я не такая, как она и Исольда. Я не воин и никогда им не буду. Я — опасность, как для себя и всех, кого хочу защитить, так и для наших врагов. К тому же, напоминаю я себе, я не хочу быть воином. Не хочу причинять боль.
Слишком поздно.
Я закрываю лицо ладонями, пытаясь сморгнуть набегающие слезы и расслабить сдавленное горло. Я хочу, чтобы все закончилось.
Но я столько раз это произносила, что уже воротит.
Рейз вздыхает, подходит ко мне. От него веет теплом. Он нежно отнимает мои руки от лица и заставляет посмотреть на него.
— Послушай, — говорит он, наклоняясь, чтобы мне не пришлось задирать голову. В глаза смотреть тяжело, так что я перебегаю взглядом с его почти отросших бровей к плечу. — У тебя все получается. Да, мы не должны были так на тебя давить. Просто… попробуй еще раз. — Он легко сжимает мои ладони и отпускает их. — Мы здесь, с тобой. Пожалуйста, не бойся.
Я быстро заглядываю ему в глаза:
 
— Именно этого я и боюсь.
Тем не менее я поворачиваюсь и сосредоточиваюсь на бутылке.
— Ты сможешь! — подбадривает Олани.
— Да! — вскрикивает Исольда, и ее голос эхом отражается от скал. — Ты же моя сестра!
Я выдыхаю с нервным смешком и снова зову магию. В этот раз я не пытаюсь ею повелевать. Я не сдерживаю ее течение. Я просто задаю ей направление, импульс.
По рукам разливается тепло. Его сила почти сбивает меня с ног, но я отталкиваюсь от нее. Моя магия свободна, и она не может властвовать надо мной.
Чары принимают форму яркого сгустка желтого пламени, который сперва окутывает бутылку, а потом вспыхивает и гаснет. Стекло трескается и лопается с хрустом и свистом.
Я развожу руки в стороны, на лбу проступает мелкий холодный пот. Меня трясет, но я в порядке. И остальные тоже. В кои-то веки я подчинила себе магию, а не наоборот.
Так почему же внутри туго скручивается разочарование, а в кончиках пальцев трепещет желание поджечь весь лес? Я быстро опускаю руки, а голос в голове шепчет: Давай. Прекрати этот фарс с контролем и прими силу.
В глазах окружающих читается разная степень изумления.
— Так лучше? — спрашиваю я, не обращая внимания на дрожь в голосе.
Прилив их восторга захлестывает меня, перекрывает жуткий вой ветра и смывая мои тревоги. Я знаю, что беспокойство отступает лишь на время. Моя тревожность — единственное, что помогает мне выжить. Но приятно на мгновение примерить другой образ.
  
Глава 22
 
Как только я заканчиваю вечернюю тренировку, Рейз и Олани уходят в направлении, противоположном стрелке на указателе, — искать воду, чтобы пополнить наши иссякающие запасы. Мы с Исольдой впервые за целую вечность остаемся одни. Она задумчиво сидит на ступеньках Судьбы, упираясь подбородком в колени, а я залезаю под вагончик, чтобы его заправить.
Аккуратно открываю ящик, пробегаю кончиками пальцев по образцовой латунной отделке. Даже здесь, снизу, где ничего не видно, не найти ни одного гвоздика, изготовленного без должного внимания. Как же я хочу однажды показать вагончик отцу.
Эта мысль удивляет меня, хотя возникает не впервые. Папа любит красивые и добротные вещи — чем практичнее, тем лучше. Он может часами рассказывать, например, о прекрасно сделанной чаше. Но я уже примерно год как перестала воображать наше воссоединение, потому что все это слишком далеко и слишком больно.
— Я волнуюсь, — приглушенно бурчу я из-под вагончика. — Я… мне до сих пор все не нравится. Но теперь мне начинает казаться, что у нас может получиться.
Исольда удивленно смеется:
— Кто ты и что ты сделала с моей сестрой?
— Я серьезно, — смеюсь в ответ. — Я уже забыла, как это — радоваться будущему. Но, Сол, если у нас все выйдет — а это большой вопрос, — мечта перестанет быть мечтой. Она станет реальностью. Я так хочу показать Папе Судьбу. Придется найти дом с конюшней или чем-то таким, чтобы куда-то ее ставить, и, надеюсь, она не обидится, что мы не будем жить в ней постоянно, но Папа будет в восторге. Он, конечно, очень захочет узнать, как она устроена, но побоится нарушить работу хоть одной детальки. Можно будет на ней путешествовать.
Я делаю паузу, осознав, что выдала такую длиннющую тираду и ни разу не запнулась. Исольда по-прежнему молчит. В тишине поет запоздалый соловей.
— Здорово же будет? — добавляю я, пытаюсь не выдать своей неуверенности. Все равно сестра видит только мои сапоги, а остальное скрыто под повозкой.
— Ему понравится, — наконец говорит она.
Я выбираюсь из-под Судьбы; кончики пальцев покалывает после дозаправки. Мы поглощаем магию с такой скоростью, что заправлять вагончик приходится через день, но сколько бы магии я ни вливала, требуется еще и еще. Половина лица Исольды ярко освещена, а вторая покрыта черной тенью.
— Что с тобой? — спрашиваю я и сажусь. — Я радуюсь. Ты должна радоваться, что я радуюсь.