Неблагая

Размотав бинты, Олани ощупывает крепкий череп моей сестры. Ее движения на удивление нежны. Она приподнимает подбородок Исольды и изучает ее зрачки.
— Как, ты сказала, тебя зовут?
— Исольда Грейгроув, — отвечает она. Я так давно не слышала нашей настоящей фамилии, что она звоном отдается в ушах. Может, нам и стоило бы назваться вымышленными именами — однако вряд ли мы сможем играть в эту игру неизвестно сколько дней (или недель). К тому же наше имя не так чтобы известно, в отличие от некоторых, так что какая разница. — А это моя сестра, Сили.
Олани кивает:
— Олани Фулбрейс.
Я не утруждаюсь напомнить, что мы уже знаем ее имя. Я вообще ничего не говорю. Просто рассматриваю свою ладонь, украшенную заклятьем. Кручу рукой и так, и сяк — стрелка все равно поворачивается и указывает в одном направлении. Но куда?
Олани достает из-под плаща сумку и роется в ней. Вынимает баночку с маслянистой субстанцией, мажет блестящую рану на виске Исольды, затем обматывает голову свежим белым бинтом.
— Руку давай.
Исольда подчиняется, подставляя обнаженное плечо.
— Ай! Осторожно!
Олани накладывает на рану мазь из банки.
— Что ты как маленькая? Нельзя научиться драться так, как ты, и ни разу не испытать боли. А тут — ерунда.
Исольда криво ухмыляется:
— Да ну. Прежде мне ни разу не доставалось. — Улыбка ненадолго гаснет, но снова возвращается.
— Я прошу прощения. — Олани не смотрит ей в глаза, сосредоточившись на своих пальцах, которые проворно накладывают повязку.
Исольда пожимает здоровым плечом.
— Не переживай. Давненько никто не выматывал из меня всю душу.
— Думаю, для следующего раза придется хорошенько потренироваться, — мягко говорит Олани. Они обмениваются лукавыми взглядами.
Фантастика, думаю я. По крайней мере, они поладили.
— Так, теперь ты, под… эээ… Сили.
Она проявляет строго врачебный интерес, но я все равно покрываюсь испариной.
— Со мной все в порядке! — возражаю я.
Исольда смотрит на меня так, как когда я все усложняю и веду себя по-детски.
— Сили, не начинай. Посмотри на себя.
Она права.
Когда я безропотно подчиняюсь, они с Олани отходят в сторону, чтобы не мешать моему уединению.
Я со вздохом стаскиваю мокрое и грязное платье. Кожа зудит от долгого пребывания в мокром тряпье, и раздеться — все равно что глотнуть свежего воздуха. Оттереть грязь, которую дождь не успел смыть с головы, лица и ног, — тоже счастье. Проверяю, цела ли моя подвеска, не распустился ли узел на кожаном шнуре, расплетаю волосы, еще державшиеся в подобии косы, и собираю их на затылке.
Дальше тянуть время нельзя. Осматриваю руки.
Все хуже, чем я думала.
На моей коже вытравлены скелеты цветов — выпуклые, тонкие, розовые внутри и багровые по краям. Они тянутся от тыльной стороны рук вдоль плеч, и я даже не представляю, насколько простираются на спину. Провожу по листьям вдоль ключиц, прослеживаю ожоги до точки их появления: прямо над сердцем.
Она могла убить меня.
Эта молния — она могла убить меня, но не убила. Рада я этому или нет — пойму позже.
Взяв себя в руки, я пересекаю комнату и сажусь на край кровати — осторожно, как птичка, которая в любой момент может взлететь. Олани приседает передо мной и внимательно изучает теплыми карими глазами цвета освещенного солнцем вечернего чая. Потом медленно, словно я — дикий зверек, который мгновенно рванет прочь, если его испугать, она кладет изящную руку мне на плечо.
Я застываю, борясь с желанием отшатнуться, и быстро отвожу взгляд. Никто, кроме родителей и сестры, никогда не смотрел на меня так — пытаясь понять, в чем проблема и как это исправить.
— Тебе больно, — сурово говорит она, удивляя меня.
Мои мышцы сведены и болят от напряжения.
— Да.
Ее рука покоится на моем плече. Странное ощущение: я как будто пью что-то теплое и сладкое холодным утром. Когда она проводит другой рукой по кружевным отметинам, боль горячо и ярко вспыхивает с новой силой.
— Мощная магия. До сих пор чувствуется.
Я колеблюсь и не решаюсь взять на себя ответственность за это. Моя же магия обратилась против меня.
 
Из-за нее, напоминает мне нечто злобное из глубины подсознания. Она должна заплатить за это. Гоню мысль прочь.
Олани слегка хмурится, аккуратно водя пальцами по моим лопаткам. Я не знаю, что она делает, но не шевелюсь.
Успокаивающее чувство усиливается, и я в конце концов убеждаюсь: она действительно что-то делает. Покалывание под кожей, ощущение прикосновения чужой магии к моей, что-то мягкое, теплое, а затем… затем, внезапно — облегчение, потому что пронизывающая боль уходит.
Я ахаю.
— Ты… ты…
— Целительница! — заканчивает не менее потрясенная Исольда.
Олани слегка отодвигается и рассматривает нас. Ее безрукавка как будто выцвела по краю, а вдоль торса, по охристой ткани, тянутся тонкие белые черточки. Она глядит на расползающиеся пятна — цену очищающей магии — и немного раздраженно вздыхает.
— Это проблема?
Я разминаю руки и плечи, все еще недоумевая, и качаю головой. Снаружи еще больно, но внутри боль утихла.
Исольда наклоняется, опирается локтями на колени; ее глаза сияют.
— Почему ты не сказала?
На лице Олани мелькает улыбка.
— Волшебство… не мой конек. Это — ну и одно защитное заклинание примерно раз в месяц, — вот и все, что я могу.
— Спасибо, — тихо говорю я. — И прости меня за… ну…
Олани отмахивается.
— Что ты сделала — не важно. Нравлюсь я тебе или нет — тоже не важно. Я не Рейз. — Наши глаза снова встречаются. — Не позволяй ему увлечь тебя, — продолжает она. — Он избалованное дитя, но старается изо всех сил.
Я опускаю взгляд, не желая ничего обсуждать.
— …Мне так кажется, — добавляет она.
— Он тебе платит, чтобы ты так говорила?
Олани снова удивляет меня: она смеется.
— А ты забавная, подменыш. Ой, прости. Сили. Я исправлюсь.
Я ощущаю другое тепло, не то, которое связано с целительной магией. Оно быстро улетучивается, уступая место бурлящему во мне вопросу, который не дает покоя:
— Как думаешь… шрамы будут?
Мой голос едва слышен. Олани собирает сумку, вешает ее на крючок у дверей, рядом с плащом. Она останавливается и странно на меня смотрит.
— Ты… ты никогда раньше этого не делала, да?
Я не отвечаю, но моя напряженная поза и взгляд в пол сообщают ей все что нужно.
— Я не знаю, — честно говорит она. — Была бы это обычная молния… Сами ожоги не выглядят особо серьезными. Скорее всего, они потускнеют. Но магия… менее предсказуема.
Ага, расскажи мне, думаю я, сжимая пальцы в кулак и вдавливая ногти в нежный центр компаса на ладони.
— Магия жадная, — продолжает она. — Она всегда черпает себя из чего-то или кого-то. Даже если ты не видишь, как это происходит. Она не… она не позволит забыть о расплате. — Должно быть, Олани заметила выражение наших лиц, потому что быстро добавила: — Я могу сделать для тебя мазь. Но ничего не обещаю.
По крайней мере, голова не раскалывается, как в прошлый раз. Я хотя бы в сознании. Я рассматриваю руки, испещренные отголосками молний, которые все еще жгут и пухнут от собственной злобы.
И сильнее, чем прежде, ненавижу и себя, и кипящую во мне магию.
  
Глава 13
 
Естественно, одежда, которую добыл Рейз, мне великовата. Вырез кирпично-рыжего платья глубже, чем хотелось бы, и при каждом движении криво сползает на ключицы. Но рукава, милосердно широкие, дают свободу моей чувствительной коже, а узкие плотные вышитые манжеты спускаются ниже запястья, почти закрывая кисти, так что жаловаться особо не на что.
Я все еще чувствую себя неловко, пока мы спускаемся по лестнице, постоянно одергиваю ткань, чтобы платье село как надо, и заправляю подвеску за воротник. Несколько сантиметров покрытой волдырями кожи выглядывают из-под рукавов и ворота. Вместо обгоревшего фартука на мне теперь полотняный пояс, дважды обернутый вокруг талии для лучшей посадки, и мне не хватает привычного ощущения кожаных полос и лент, как могло бы не хватать собственного пальца. Так что остается только теребить вышивку на манжете.