Последний конвой (СИ)

Вдвоем, непрерывно страхуя друг друга, сняли проклятое колесо, покатили под навес, ахнули на бок. Пришлось вернуться под палящие лучи за инструментом, сложить их в ящик и тяжеленную железную дуру тащить волоком по ребристому следу на песке под навес.
Иваныч уже возился с колесом, старый «водила» хорошо знал свое дело. Ловко орудуя поочередно двумя монтировками и молотком, принялся снимать огромную покрышку — разбортировать.
— Вот здесь подержи, сынку, я кувалдочкой шарахну…
* * *
Закончили, когда солнце уже заметно сдвинулось в направлении горизонта. Поставили колесо на место, вытащили огромный и тяжелый домкрат, взявшись за ручки, вдвоем закинули в кузов. Михаил машинально собрал инструменты, сложил в ящик и отволок обратно к прицепу. Привязал к ручке веревку, перекинул через поручень, используя его как импровизированный блок, затащил по ступеням, упираясь коленом в борт. Технология подъема ящика была давно отлажена до мелочей.
Иваныч не спеша возился со старым, V-образным дизелем. Что-то подкручивал, настраивал, долил воды в радиатор. Пожаловался между делом, — «течет зараза, думал сносу ему не будет. А оно во как, раз и потек». Это не удивительно, учитывая сколько лет тягачу.
Потом заправили горючее. Слили из цистерны два десятка канистр соляры и залили под самую пробочку необъятный топливный бак. Иваныч перед экспедицией мечтал установить бак повышенной емкости, но так и не смог найти. Перерыл, наверное, всю Метрополию — не сохранились. Механик предложил сварить самодельный, из пары стандартных, но Иваныч категорически отказался — ненадежно. Вот и приходится всю ночь туда-сюда бегать с канистрами или шлангами.
— Чертов мамонт соляру жрет, как лошадь овес, — частенько приговаривал Иваныч, но машину он обожал и ласково называл — «мой 'Русич». Восьмиколесный седельный тягач КЗКТ-7428 разрабатывался на основе МАЗ-545, и хотя проектировался и выпускался на Курганском автозаводе, в своей сути он все-равно остался МАЗом, и называть его как-то иначе старик отказывался категорически. С Иванычем никто спорить не стал, МАЗ — значит МАЗ. Тем более что запчасти по большей части подходят, а что там вообще осталось «родного» от КЗКТ, теперь известно только всевышнему.
Машина оказалась великолепной, имела шестиместную кабину, роскошное спальное место, а также бронированную обшивку и вместительную будку вместо кузова. МАЗ тащил за собой не менее монструозный прицеп, — почти четвертая часть всего груза конвоя. Иваныч клялся, что были модификации на шестнадцать колес, но Михаил такого мастодонта даже не смог себе представить. Это не машина, а паровоз получается. Вот раньше военную технику делали. На века!
Над кабиной умельцы механики смонтировали подвижный лафет и установили «корд». Шестьсот выстрелов в минуту! Это вам не самодельные «пукалки» из обрезков водопроводных труб, и не «поджиги», залитые свинцом расплавленном на костре. Адская машинка прошивает даже БТР. Попробовали перед выездом на убитой «тарантайке», Иваныч даже прослезился, так его впечатлил результат.
Правда обслуживать пулемет нужно двоим, а в тесном «колоколе», заряжающему ну никак не поместиться. Только если снаружи сидеть «на броне», но тогда это заведомо смертник. Кто же по своей воле согласится? Поэтому боезапас «корда» ограничен одной-единственной лентой на сто пятьдесят патронов. Приходится экономить и стрелять коротенькими очередями по пять — семь патронов за раз. Меньше не получается, слишком уж он зараза скорострельный, если зажать спусковой крючок и не отпускать, хватит секунд на пятнадцать. На борту каждой грузовой машины по две запасных коробки с лентой. Долго не навоюешь.
Впрочем, а «фашисты» тогда на что? Наша задача доставить груз, а у них — защита конвоя. Но с пулеметом на крыше все равно спокойнее как-то…
Михаил поднял голову, многие водители уже проснулись и теперь возились со своей техникой, хотя официально подъем еще не трубили. Мимо быстро прошагал Родион Сергеевич — глава экспедиции. Зычным голосом велел сменить часового на насыпи. Начальник охраны и предводитель «фашистов» попытался возразить, что паренек еще и полчаса не отстоял на посту, и тут, как назло, тот прилюдно грохнулся в обморок. Пришлось тащить в землянку лазарета, к врачихе Лидии Андреевне. Эмиссар замысловато выругался, помянул недобрым словом Африку, и демонстративно ушел помогать водителям.
  
Михаил открыл все четыре дверцы МАЗа, чтобы тот охладился. Но разве он может остыть, если Солнце печет как ядерный реактор? От одной мысли о температуре внутри кабины почувствовал приближающуюся тошноту. Как же они поедут? Движок через полчаса заклинит от перегрева.
С полевой кухни доносились выкрики повара, вкусно пахло дымком. Жамкать хоцца, аж жуть. Итальянца все уважали, поэтому над его разноязыкой речью давно никто не смялся. Эмигранты теперь почти поголовно балакали на «интерлингве» — адской смеси из разных языков. Поговаривали, что ее придумал какой-то программист, рассчитал на компьютере коэффициенты частоты использования корней слов в разных языках, и собрал первые таблицы. Надо же, прижилось почти повсеместно. Еще в Метрополии использовался язык «эсперанто», но он почему-то оказался менее распространен, в отличие от той же Европы или Африки. Со временем люди, наверное, все языки на свете забудут, останется только эта неудобоваримая словесная каша.
А компьютеры давно сдохли, лет десять прошло с тех пор, или больше. Хотя, может в администрации Метрополии еще остались в живых несколько штук. Да остались, наверное, неужели для себя чиновнички не сберегли? Только простому народу к ним доступа нет.
Михаил видел ноутбук только один раз в жизни, да и то издали. Очень хотелось своими глазами посмотреть на знаменитые компьютерные игры. Но, увы, не повезло…
А телики все еще живы, как ни странно. Правда эфир давным-давно пуст, не вещает никто. Даже в Столице последняя радиостанция сдулась. Но зато всегда можно разыскать флешку со старым фильмом, и ткнуть в USB разъем. Это куда интереснее столичных новостей, хотя все фильмы уже давным-давно пересмотрены по несколько раз, а некоторые фразы даже выучены наизусть.
В шесть вечера звякнул рельс. Подъем! Для кого звонили, если все давным-давно на ногах? Кто четыре часа поспал, а кто всего два. Жарко!
Подошел Франсуа, довольный как слон, угостил сигаретой и похвастался новой фарой. Оказалось, выпросил у «Самого». Надо же, не побоялся к Эмиссару пойти и «настучать» на этого жмота и крохобора коменданта.
Михаил к Родиону Сергеевичу ни за что не пошел бы, в крайнем случае, отправил бы Иваныча. Он — мужик серьезный, внушающий уважение и расположение. У такого Эмиссар сам спросит, — «а не нужно ли чего?» А Михаил в свои двадцать три года выглядит как подросток. Ростом не вышел, худой — кожа да кости. Если бы не Иваныч, ни за что бы в экспедицию не попал.
Однако взяли, — «за врожденную любовь к технике и мастерство вождения». А как ему не быть, мастерству, если с шестнадцати лет за баранкой. Батя на своем тральщике в море, а дома жрать нечего.
А водилам, между прочим, спецовка положена, талоны на муку дают, солонину из тюленя. А главное — сигареты выдают ежедневно. Это ходовой товар, всегда обменять можно. Да хоть у того же Иваныча — на патроны, тушенку или шоколад для младшей сестренки. Малая она еще, ничего не понимает, а сладкое любит. Только сахар нынче очень дорого стоит. Его еще попробуй достань, только у «перекупов» на базаре и водится…
Патроны для «Калаша», так вообще универсальный товар в эмигрантских гетто. Оружие в каждой семье есть. А как без него? Времена такие, что без автомата в доме не выжить. А в Метрополии с оружием открыто ходить запрещается, разрешение на ношение нужно получать от властей. «Городовые» для острастки могут в кутузку на пару дней закрыть. Потом выпустят, конечно, и даже ствол вернут, но патроны, изъятые при задержании, могут прикарманить. Плечами пожмут, и скажут: «Так и було. Шагай паря, пока ноги ходють и ветер без камней».