Даханавар (СИ)

Раскинув свои цветные шатры, и заняв все первые этажи окружающих площадь Согласия зданий, рынок гудел, как потревоженный улей. Мимо Фарихи пробегали юркие мальчишки, служившие в лавках, зазывали в свои шатры взглянуть на товары бойкие торговцы, важно шествовали, толкая перед собой тележки со снедью и напитками, продавцы уличной еды. Они предлагали как посетителям рынка, так и его обитателям, горячие завтраки и бодрящие напитки. Фариха особенно любила один из таких напитков, он назывался каваш. Густой, маслянистый напиток из обжаренных ярко-красных зерен, он был похож на густое темное вино, имел приятную горчинку и кислинку, а особенно вкусно было его пить, приправив корицей и медом. По мнению Фарихи в Мирцее готовить и пить каваш не умели. Тут его подавали слишком жидким и предпочитали пить с молоком. К тому же заваривали совершенно неправильно, просто заливая порошок кипятком. В Басуре же каваш варили не спеша, на раскаленном песке, позволяя каждой крупице молотого зерна отдать свой вкус и аромат. Ах, Басура! Увижу ли я еще хоть раз золото шпилей твоих башен, услышу ли священную песнь, разливающуюся над городом с их высоты?! Фарихе было грустно думать, что умереть ей предстоит на чужбине вдали от родных мест, но на все воля Небес.
На каждом рынке всегда найдутся люди готовые поделиться информацией за небольшую плату, увидев одного из таких людей женщина направилась к нему. Слепой на один глаз старик с взлохмаченной бородой и плешивой макушкой сидел, опершись на стену высокого дома с химерами. Перед стариком стояла глиняная щербатая миска, в которой уже было несколько медяков и даже один серебряный кругляш. Это был нищий. Подойдя к старику Фариха, поприветствовала его со всей учтивостью, пожелав ему здоровья, процветания и долгих лет. Старик осклабился щербатым ртом и задорно подмигнул женщине назвав ее "сиятельной красоткой". Фариха едва не фыркнула от наглой лести убогого ловеласа, но сдержалась. Попытавшись изобразить смущение и улыбку, она достала из-за пояса серебряную монетку и положила ее в заскорузлую от грязи руку попрошайки. Тот улыбнулся еще шире признаваясь, что "готов за столь щедрую плату услужить сиятельной госпоже, как она того пожелает". Фариха не стала медлить и задала интересующий ее вопрос. Нищий немного подумал, пожевал кончик своей неопрятной бороды, а потом сунув два пальца в рот залихватски свистнул и заорал "Виктор!" На зов откликнулся один из мальчишек оборванцев, крутившихся неподалеку. Конопатый шкет, до невозможности похожий на старика, хоть их и разделяла пропасть лет, шустро примчался на зов. "Мой младшенький!" пояснил женщине нищий и на изумление, отразившееся на лице женщины, добавил "Внук! Их у меня семеро!". "Было бы чем гордится!" подумала Фариха и ласково улыбнулась шкету. Старик стал расспрашивать мальчика о высоком мужчине со странной татуировкой на лице и глазами "как у дохлой рыбы". Мальчик поскреб нечесаные патлы, явно кишмя-кишевшие паразитами и заявил, как видел этого мужика на постоялом дворе метра Цыбульки. Фариха поблагодарила "молодого человека" и протянула ему медную монетку, тот ловко подбросил ее в воздух и спрятал за чумазую щеку. "За еще один медячок и мой Виктор отведет вас туда, добрая госпожа." — предложил ей дед мальчишки. Фариха поблагодарила его и протянула мальчику еще один медный кругляш, который тут же отправился вслед за первым.
Пацаненок оказался весьма приятным и веселым попутчиком. Пока они добирались до постоялого двора "Три кружки эля", он рассказал пожилой женщине целый ворох свежих городских сплетен и даже спел куплет одной из популярных и не очень приличных кабацких песен. У ворот постоялого двора шкет был вознагражден за труды третьим медяком, чему более чем радостно удивился, и учтиво распрощавшись, с гиканьем понесся обратно в сторону рынка.
Постоялый двор "Три кружки эля" был довольно популярным и оживленным местом. Конечно, он проигрывал в пышности постоялым дворам Верхней Мирцеи, но и был значительно чище и уютнее тех крысиных нор Нижнего Города, которые предоставляли ночлег гостям в уже совершенно отчаянном положении. "Три кружки эля" привечал гостей среднего достатка. А потому, когда в его ворота вошла маленькая сухенькая старушка, с головы до ног замотанная в темный платок на нее, никто сначала не обратил внимания. Фариха растеряно огляделась по сторонам, выискивая глазами среди люда, наводнившего двор перед трактиром кого-нибудь способного ей помочь. Она увидела, как из-за угла появилась пара — явно слуги. Низенькая женщина — прачка, с красными и распухшими от постоянной возни со щелоком руками, несла, прижимая к пышному бедру, корзину с выстиранным бельем. Высокий и тощий как жердь, ее спутник — конюший, который в этот момент рассказывал своей даме что-то забавное, он подкручивал пшеничный ус и сластолюбиво поглядывал на необъятный бюст своей дамы, рвущийся наружу из тугого корсажа. Мужчина строил забавные рожицы и тем очень смешил свою подругу. Фариха попыталась заговорить с дворовыми слугами, но у нее это не очень хорошо получалось, из-за явного акцента. Пытаясь объяснить, что ей нужно на ломаном языке, она отчаянно жестикулировала и часто сбивалась, повторяя "пожалуйста, пожалуйста". Слуги, смущенные таким странным поведением посетительницы, не только не пожелали ее выслушать, но даже попытались прогнать старуху прочь. Старую пуштийку приняли за надоедливую нищенку, одну из тех, которые околачивался вокруг приличных мест, где добросердечные люди могут пожертвовать медячок — другой. Конюший попытался схватить женщину и силой, выставить за ворота, но та завопила и начала отбиваться, визжа и царапаясь, как ополоумевшая кошка. Из окон гостевых комнат на втором этаже, высунулись любопытные головы слуг и постояльцев. Люди желали поглядеть на бесплатное представление. Несмотря на почтенный возраст, пуштийка активно сопротивлялась, громко ругая нерадивого слугу, посмевшего с ней так обойтись. На своем гортанном языке, она разносила его в пух и прах. Возмущенный конюший бранился в ответ, обзывая нахалку "ополоумевшей гусыней, холерой, и старой вертлявой задницей". В итоге зрелище выходило весьма занятное.
 
Ссора протекала более-менее мирно пока кто-то из толпы зевак, собравшейся во дворе, не бросил в сварливую парочку яблочный огрызок. Огрызок ударил конюшего в затылок, это было неожиданно, конюший, хлестко обозвал меткого шутника и на момент утратил бдительность, тем самым позволив старухе вырваться из его цепких рук. Та, не растерявшись, метнулась в сторону, подхватила какую-то сухую палку с земли, это оказался черенок от старой метлы. Фариха воинственно огрела палкой мужчину пониже спины. Взревев от такой наглости, тот вновь ринулся на вредную старуху. Тут в спину ему прилетела гнилая картофелина, чем опять вывела из равновесия воинственного слугу. Стали раздаваться смешки и подбадривания, обращенные к проворной старушке. Становилось понятно, что на постоялом дворе конюший явно не пользуется уважением и дворовая челядь его недолюбливает. Фариха, широко улыбнулась, открывая розовые почти пустые десны, и приняла в боевую позу. С детства пуштийцев, и мальчиков, и девочек, обучали владению таванакой, гибким длинным шестом, которым можно было защитится от нападавшего. Этот шест-посох отлично подходил для того, чтобы, не нанеся ран противнику, проучить его и предостеречь. Таванака отлично подходила, чтобы охладить боевой пыл нападавшего: будь это разбойник, прокравшийся в дом ночью, или голодный тигон встретившийся на пустынной горной дороге. Взревев как разъярённый бык, мужик бросился на свою обидчицу. Выставив вперед широко разведенные руки, он попытался ее схватить, но руки поймали только пустоту. Фариха ловко сделала подсечку, и враг с грохотом полетел на землю. К несчастью для конюшего, его приземление закончилось позором. Красное от гнева лицо угодило прямо в свежую кучу теплых конских каштанов, которые не еще успели убрать. Весь двор, увидавший столь нелепое падение, взорвался. Люди заходились в диком хохоте. Фариха, увидев, что враг повержен, подняла свое оружие над головой и издала пронзительный победный клич.