После долго и счастливо (ЛП)

— Я приду к тебе, — настаивает она, когда мне остаётся лишь промолчать. — В пятницу. У Зигги школа, а потом сразу вечерние тренировки, так что я свободна.
— Ладно, — вздыхаю я.
— Позвольте попросить всеобщего внимания! — говорит Вигго, вставая. Он высокий и худой, с шоколадными волосами как у Акселя и светлыми глазами как у меня. Я буквально чую исходящее от него озорство. Оливер, мой двойник по внешности, всего на двенадцать месяцев моложе Вигго, его вечный напарник по проказам, откидывается на спинку стула. Улыбнувшись мне, он подмигивает, затем поворачивается обратно к Вигго.
— Мама и папа, — продолжает Вигго, — дети хотели бы вручить вам особенный подарок. Вы дали нам так много, терпели намного больше, чем должны были…
Папа поднимает бокал в жесте тоста за это и улыбается.
— И наш способ сказать спасибо, наш подарок вам в этом году — это…
Оливер изображает барабанную дробь по столу, а Вигго вытаскивает фото из конверта и передаёт родителям. Роскошный дом на пляже, пальмы и золотистый песок.
— Отпуск со всей семьей, — говорит он.
Мои родители потрясены. Благодарны. Пребывают в восторге.
А я понятия не имела, что такое будет.
Моё сердце ухает в пятки, когда я смотрю на своих братьев и сестру, которые ни капельки не выглядят удивлёнными, как я. Я кошусь на Рена, который обычно быстро ломается. Он целиком и полностью сосредоточен на Фрэнки и определённо избегает моего взгляда. Лицо Райдера бесстрастно, пронизывающие зелёные глаза остаются непроницаемыми, а рот прячется за светлой бородой, которая слишком много скрывает и усложняет попытки его прочесть. Аксель невинно смотрит на меня, будто я была в курсе всего, ну или он так думал. Зигги такая же, просто улыбается и наверняка предвкушает поездку, потому что она вечно торчит одна дома с мамой и папой. С щенками я даже не пробую. Они упиваются возможностью позлить меня.
Я поворачиваюсь к Райдеру и понижаю голос.
— Это что такое?
Он слегка наклоняется и говорит:
— Подарок на годовщину. У нас есть традиция дарить что-то нашим родителям каждый год в день их свадьбы.
— Райдер, — я пихаю его. — Будь серьёзен.
— Ты была занята другим. Ты всегда занималась подарком, и это несправедливо по отношению к тебе. Так что братья позаботились об этом.
— И как мы можем позволить себе подобное?
Райдер косится на Рена. Я бледнею.
— Нет, — бормочу я. — Он не должен платить за всех…
— Это уже решено, — говорит Райдер. — Фрейя, он профессиональный хоккеист. Для него это капля в море. Кроме того, Рен щедрый, и это делает его счастливым. Дом принадлежит его товарищу по команде, и он откроет его для нас на неделю, безо всякой оплаты. Вклад Рена (признаюсь, это немало) — оплата перелёта, когда мы все выберем неделю, в течение которой мы все свободны. Мы договорились, что каждый сам платит за своё питание, напитки и всё остальное во время пребывания там.
Я открываю рот, чтобы возразить, но Райдер награждает меня выразительным взглядом.
— Фрейя, — тихо говорит он, — ты знаешь, какое блаженное счастье это подарит маме и папе, если все мы будем там.
Блаженное счастье. Целая неделя в тесной близости к Эйдену, и для поддержания этого блаженства мне придётся вести себя так, будто всё хорошо, хотя мы разваливаемся на куски. Я не знаю, как вынести день и не слететь с катушек, что уж говорить про неделю. И если Эйден не поедет, это заставит моих родителей беспокоиться и проткнёт пузырь их счастья, что напрямую противоречит смыслу этого подарка.
— Я сейчас не могу ехать в отпуск с семьёй, — шепчу я. — Я сейчас едва могу находиться под одной крышей со своим мужем.
Райдер хмурится.
— Настолько всё плохо?
Глядя на свои руки, я вздыхаю.
— Да. Довольно плохо. Я на пределе, Рай. Я не могу сейчас пойти на такое.
Райдер передаёт корзинку с хлебом Оливеру, который шумно её требует.
— Ну, тогда останься дома.
— Я не могу остаться дома, засранец. Это ранит маму и папу.
Он слегка улыбается и отпивает пиво.
— Тогда, видимо, ты едешь на Гавайи.
 
Глава 4. Эйден
Плейлист: Beirut — Gallipoli
Я опаздываю. Пи**ец как опаздываю, не дав Фрейе ясного объяснения, почему. Но чёрта с два я скажу ей, что грандиозно опаздываю, потому что обосрался. После визита в штат Вашингтон с его сквозняками я подхватил простуду, затем осложнение в виде синусита, и от антибиотиков мой кишечник просто в ужасе. Ранее в офисе мой живот урчал, и у меня честно не было времени опять бежать в туалет ради того, что может оказаться всего лишь смачным пердежом, так что я рискнул.
И проиграл.
Выбросив штаны и боксёры в мусорку, приняв душ и переодевшись в запасную одежду, которую всегда держу в офисе (спасибо моей осторожной, излишне предусмотрительной натуре), я теперь сижу в безнадёжной пробке.
— Проклятье! — я ударяю руками по рулю. Приходит сообщение от Фрейи.
«Мы расходимся».
— Нет, — стону я, дёргая себя за волосы. — Нет, нет, нет.
Набрав её номер, я подключаю телефон к вспомогательной системе в машине. Идут гудки. Ещё гудки. И ещё гудки. Затем включается голосовая почта.
Естественно, она не отвечает. Она не желает со мной разговаривать. Я сам с собой разговаривать не желаю.
Она наверняка зла. Определенно обижена. Я её не виню. Семья — это сердце жизни Фрейи. Её родители чрезвычайно важны для неё (чёрт, да они чрезвычайно важны для меня), а я пропустил ужин в честь их годовщины. А я всегда любил этот день, поскольку это семейное собрание, а не просто праздник для них двоих.
Включив подкаст, я пытаюсь отвлечь себя, сворачиваю на первый же доступный съезд и направляюсь обратно к нашему дому в Калвер-сити. С точки зрения пробок ехать домой проще, чем протискиваться к ресторану, и вскоре я паркуюсь на нашей маленькой подъездной дорожке и запираю машину.
Внутри горит свет, но лампочка на крыльце не включена, и это фишка Фрейи. Эта женщина чертовски зациклена на экономии энергии, а я чертовски зациклен на безопасности. Лампочка на крыльце — это предмет мягких стычек между нами. Она выключена, хотя включал её, когда уходил на работу этим утром — значит, Фрейя дома.
Это также означает, что я окружён темнотой и прислушиваюсь к окружающим звукам, пока иду по дорожке к дому. На полпути я чувствую, как волоски на шее сзади встают дыбом. Ломается веточка. Резко развернувшись, я ищу источник услышанного звука. Да, моя тревожность зашкаливает, и стресс из-за опоздания и пропущенного ужина вовсе не способствует уровню адреналина, но кто-то находится поблизости и наблюдает за мной. Я в этом уверен. Нельзя вырасти в таких условиях, как я, и не научиться оглядываться через плечо и защищаться.
Внезапно раздаётся шум, и два мужчины надвигаются на меня, их лица неразличимы во тьме. Включаются инстинкты, и я подножкой сшибаю одного из них, но другой стискивает мою голову в захвате и волочит назад.
Я не кричу, потому что мне меньше всего надо, чтобы Фрейя выбежала и вмешалась во всё это. После того, как большая ладонь одного из парней зажимает мне рот, я не смог бы заорать, даже если бы захотел.
Другой парень уже хватает меня за ноги, поднимая, и теперь меня несут по газону. Дверь фургона открывается, потом меня заталкивают внутрь, хотя я усиленно стараюсь сопротивляться. Дверь захлопывается, щёлкнув замком, и машина быстро трогается с места. Я моргаю, чтобы глаза адаптировались, и я сумел сориентироваться.
Наконец, ко мне возвращается зрение, и не будь я так зол на них, я бы напинал самому себе за то, что не предвидел чего-то подобного. Рен везёт нас как каких-то грабителей с места преступления. Аксель едет на переднем сиденье. Оливер уселся мне на колени, Райдер устроился на соседнем сиденье, а Вигго выглядывает с третьего ряда.
— Это что такое, чёрт возьми? — ору я, спихивая с себя Оливера. Он приземляется на пол фургона, охнув. — Не отвечайте, пока не пристегнётесь, — я сердито смотрю на всех них. — Неужели так сложно было сказать «Эй, Эйден, нам надо с тобой поговорить»?