Ваше Сиятельство 6 (СИ)
«Елена Викторовна, я все думаю о вас после того вечера у Мышкина», — раздался голос Григория Юрьевича. — «Жаль, что его омрачили такие прискорбные события с покушением на моего племянника. Я так и не успел сказать вам, все что хотел. Может, заедите в ближайшие дни ко мне в Ведомство? Есть о чем поговорить, тем более это касается вашего сына».
И как она могла теперь не пойти к нему, если вопрос касался сына? Елецкая вполне понимала, что это могло быть лишь предлогом. Очень хорошо понимала, что Саша мог стать тем инструментом, которым Козельский способен уверенно манипулировать ей. При чем не только Саша, но и Майкл по возвращению из Лондона. Тем более Майкл — англичанин, и на него Козельский при желании мог навесить всяких несуществующих грехов. Елена Викторовна и раньше слышала, что Григорий Юрьевич — опасный человек, а вот вчера она получила этому подтверждение, пригласив в гости госпожу Янковскую. Раньше, когда был жив Петр Александрович, графиня дружила с этой красивой полячкой, вместе бывали на вечеринках у Евстафьевых. Потом дружба несколько поостыла. И вот вчера Елена Викторовна вспомнила, что госпожа Яновская некогда была знакома с князем Козельским и пригласила ее в гости на ужин, заодно желая узнать от старой подруги, чем может быть опасен глава Ведомства Имперского Порядка.
После нескольких бокалов вина давняя подруга разговорилась, поведала о том, как князь угрозами и шантажом, заставил ее стать любовницей в то время, как Яна Яновская еще была замужем и прежде никогда не изменяла мужу. «Он страшный человек! Леночка, прошу тебя, не вздумай никаким образом сближаться с ним! Он убил мою семью! Убил мою любовь! И, по сути, убил Пашу! Боги, как же угораздило тебя познакомиться с ним тогда! Если бы я только могла вернуться в тот день, я бы бежала от Козельского! Бежала без оглядки!» — сокрушалась за ужином полячка и, вспоминая прошлое, плакала.
Вот и сейчас, сидя на диване и держа в одной руке сигарету, а в другой эйхос с неотвеченным сообщением от Козельского, графиня была готова расплакаться. Ей нужно было что-то ответить. Что-то обязательно ответить! Ведь вопрос в ее сыне! Он она не знала, как быть. Она чувствовала, что визит к главе Ведомства Имперского Порядка не будет ни деловым, ни просто приятельским визитом. И любой ее шаг в сторону князя станет опутывать ее паутиной, первые витки которой она уже набросила на себя сама.
Боги! Как же прав был Саша, отговаривая ее от любого общения с этим опасным человеком! Ну почему она допустила эту глупость на вечеринке у Мышкина⁈ Зачем она флиртовала, давала повод? Да, хотела как лучше, хотела помочь сыну и развеять собственные страхи относительно него, которых не становится меньше. Но вышло то, что вышло. И еще совсем неясно, чем это дело для нее закончится.
Поднеся эйхос ко рту, Елена Викторовна все-таки решилась, произнесла:
«Извиняюсь, Григорий Юрьевич, что так поздно, да еще с такой задержкой. Я редко заглядываю в эйхос. Я зайду к вам, раз вопрос касается моего сына. Постараюсь во вторник…» — сказала и задумалась: «Ну зачем во вторник? Никто меня не торопит. Можно было отложить до конца недели».
Она жадно затянулась табачным дымом. Закашлялась. Вспомнилось лицо Козельского: неприятное, морщинистое, с крупным носом и цепкими глазками. Он же ей по возрасту в отцы годиться — старый, порочный мерзавец. Вдобавок он отвратителен.
* * *
Сдавать зачеты с Ольгой одно удовольствие. Задержавшись после уроков до трех дня, мы пропустили обед, но взамен разделась со всеми долгами по школьной программе. Буду честен, сдавая доимперскую литературу я многократно пользовался подсказками Ольги Борисовны, но разве это важно — все равно дисциплина малозначимая для моего будущего в «Сириусе».
Как итог я полностью готов к экзаменам, первый из которых в четверг. Да, да, в тот самый четверг, в который Артемида назначила мне встречу. И до этого четверга осталось всего два с половиной дня. Выпускные экзамены продлятся всего неделю. Конечно, она пролетит очень быстро и дальше меня и госпожу Ковалевскую, а также Ленскую ждет совершенно взрослая жизнь. Хотя это разделение на жизнь взрослую и не очень — лишь условности. Она у меня уже давно такая взрослая, что взрослее, пожалуй, не бывает.
С Ольгой, после нескольких дней, проведенных вместе, я распрощался у ворот школьного двора. Мы так привыкли за это время друг к другу, что в нашем расставании, поцелуе на прощание было что-то особо трогательное. За этим наблюдала виконтесса Ленская, дожидавшаяся меня в нескольких шагах и слышавшая часть разговора между мной и княгиней.
— Завидую, я Ольге, — сказала Светлана, направляясь к своей «Электре» со мной под руку. — Саш, не отодвигай меня слишком в сторону. Пожалуйста, — попросила она. — Ты все время с ней. Мне бывает так грустно.
— Свет, прости, так получается. Просто нет времени, физически нет. Может после экзаменов буду чуть свободнее, — сказал я и тут же подумал, что вру ей: не буду я после экзаменов свободнее. Ведь там начнется «Сириус», и я вообще исчезну на какое-то время из Москвы.
Говорить Ленской о «Сириусе» я не имел права. Придется позже что-то придумывать, выкручиваться. Перед вылетом в Сибирь я обязательно должен уделить моей актрисе время. Уделить столько, сколько смогу выкроить, больше даже чем Ольге. Если сложится все удачно и не накроет меня очередной волной проблем, то может перед самой отправкой на базу «Сириуса» слетаю со своей виконтессой на Кипр. Там уже море теплое, хотя мне в него нельзя — Посейдон. Но по берегу походить, насладиться солнцем и видами очень даже можно. Этим мимолетные фантазии родили другую: если так, то может вместе с Ленской можно взять Ольгу Борисовну? Ведь уживались же они вместе со мной на одной постели, правда больничной.
Когда Светлана, открыла дверь эрмика, рассказывая что-то о своем театре и призраке Вивьен Дюваль, которую стали видеть по вечерам чаще, я прервал виконтессу, положив руку ей на живот и оттопырив пальцем ремешок ее брюк.
— Что, Саш? — Ленская замерла, прервав свои околотеатральные речи.
— Слушай, а может не поедем на обед? — предложил я, обняв ее и втягивая ноздрями тонкий аромат ее египетских духов.
— Я уже успела перекусить, а ты нет. Ты же явно голодный. Почему это не поедем? — насторожилась она.
— Потому, что я голоден тобой. Хочу тебя дрыгнуть, — я прижал ее к себе, с наслаждением глядя сверху вниз, как аппетитная грудь моей актрисы больше не помещается в декольте. — Считай, ты будешь моим обедом.
— Саш!.. — она пискнула, жадно целуя меня в подбородок и в губы. — Давай тогда в эрмике? Да⁈
Какая же она заводная сучка! С пол-оборота! Даже дрожит вся. Обожаю Ленскую. Мне кажется, в ней столько секса, что я просто не смогу принять весь при всей своей юной жадности. Мы запрыгнули в салон серебряной «Электры» и Света уже была готова отдаться мне прямо на стоянке у школьного двора. Ее не слишком волновало, что мимо ходили наши одношкольники, а стекла «Электры» мало затемнены. Я все-таки настоял отъехать хотя бы к Шалашам. По пути я проявил небольшое коварство, расстегнул брюки на ней, стянул их как смог и, вопреки мольбам Ленской, начал играть пальчиками там, где ей особо нравилось. Света кончила на пересечении Верховой и Цементной, не доехав до Шалашей. Вскрикнула, остановив машину, задрожала, вжавшись в сидение, из глаз ее потекли слезы. С ней такая странность бывает — плачет от удовольствия, на то она и актриса. Она отмстила мне тут же: расстегнув мои джаны и пустив ход свое непревзойденное оружие — волшебный ротик. А я с удовольствием размазывал пальцем слезинки на ее бархатных щечках, которые набухали тугим холмиком от моего члена.
Лишь после шести вечера актриса подвезла меня к дому. В салоне «Электры», конечно, был беспорядок, вернее, полный погром, и одежда ее теперь явно требовала стирки, а волосы мытья. Оба мы возлежали на сидениях обессиленные и бесконечно счастливые. И еще… Кажется в этой жизни у меня никогда так не болел член. Но эта приятная боль — боль великих побед.