Айвенго (с иллюстрациями)

и длиною плащей.
— И в ратном поле они тоже бегут впереди нас, — заметил Мальвуазен, —
как олень, преследуемый собаками.
— Им не следует идти впереди нас, — сказал приор Эймер. — Не забудьте
их превосходство в манерах и знании приличий.
— А также их умеренность в пище и трезвое поведение, — прибавил
де Браси, позабыв, что ему обещали саксонскую невесту.
— И мужество, которым они отличались при Гастингсе и в других
местах, — заметил Бриан де Буагильбер.
Пока придворные с любезной улыбкой наперебой изощрялись в насмеш-ках, лицо Седрика багровело от гнева, и он с яростью переводил взгляд с одного обидчика на другого, как будто столь быстро наносимые обиды лишали его
возможности ответить на каждую в отдельности. Словно затравленный бык, окруженный своими мучителями, он, казалось, не мог сразу решить, на ком
из них сорвать свою злобу.
Наконец, задыхаясь от бешенства, он обратился к принцу Джону, главно-му зачинщику полученных оскорблений.
— Каковы бы ни были недостатки и пороки нашего племени, — сказал
он, — каждый сакс счел бы себя опозоренным, если бы в своем доме допустил
такое обращение с безобидным гостем, какое ваше высочество изволил допустить сегодня. А кроме того, каковы бы ни были неудачи, испытанные нашими
предками в битве при Гастингсе, об этом следовало бы помолчать тем (тут он
взглянул на Фрон де Бефа и храмовника), кто за последние два-три часа не раз
был выбит из седла копьем сакса.
— Клянусь богом, ядовитая шутка! — сказал принц Джон. — Как вам
это нравится, господа? Наши саксонские подданные совершенствуются
в остроумии и храбрости. Вот какие настали времена! Что скажете, ми-
глава xiv
161
лорды? Клянусь солнцем, уж не лучше ли нам сесть на суда да вовремя
убраться назад, в Нормандию?
— Это со страху-то перед саксами! — подхватил де Браси со смехом.
— Нам не надо иного оружия, коме охотничьих рогатин, чтобы этих каба-нов припереть к стене.
— Полноте шутить, господа рыцари, — сказал Фиц-Урс. — А вашему высочеству пора уверить почтенного Седрика, что в подобных шутках никакой
обиды для него нет, хотя наше зубоскальство и может показаться обидным
непривычному человеку.
— Обиды? — повторил принц Джон, снова становясь чрезвычайно веж-ливым. — Надеюсь, никто не может подумать, что я позволю в своем присутствии нанести обиду гостю. Ну вот, я снова наполняю кубок и пью за здоровье
самого Седрика, раз он отказывается пить за здоровье своего сына.
И снова пошла кругом заздравная чаша, сопровождаемая лицемерными
речами придворных, которые, однако, не произвели на Седрика желаемого
действия. Хотя от природы он был не особенно сметлив, но все же обладал
достаточной чуткостью, чтобы не поддаться на все эти любезности. Он молча
выслушал следующий тост принца, провозглашенный «за здравие сэра Ательстана Конингсбургского», и выпил вместе со всеми.
Сам Ательстан только поклонился и в ответ на оказанную ему честь разом
осушил огромный кубок.
— Ну, господа, — сказал принц Джон, у которого от выпитого вина начинало шуметь в голове, — мы оказали должную честь нашим саксам. Теперь их
очередь отплатить нам любезностью. Почтенный тан, — продолжал он, обратясь к Седрику, — не соблаговолите ли вы назвать нам такого норманна, имя
которого менее всего вам неприятно. Если оно все-таки оставит после себя
неприятный вкус на ваших губах, то вы заглушите его добрым кубком вина.
Фиц-Урс поднялся со своего места и, остановившись за креслом Седрика, шепнул ему, что он не должен упускать удобного случая восстановить доброе
согласие между обоими племенами, назвав имя принца Джона.
Сакс ничего не ответил на это дипломатическое предложение, встал со своего места и, налив полную чашу вина, обратился к принцу с такой речью:
— Ваше высочество выразили желание, чтобы я назвал имя норманна, достойного упоминания на нашем пиру. Для меня это довольно тяжелая за-дача: все равно что рабу воспеть своего властелина или побежденному, пере-живающему все бедственные последствия завоевания, восхвалять своего победителя. Однако я хочу назвать такого норманна — первого среди храбрых
 
и высшего по званию, лучшего и благороднейшего представителя своего рода.
Если же кто-нибудь откажется признать со мною его вполне заслуженную славу, я назову того лжецом и бесчестным человеком и готов ответить за это моей
собственной жизнью. Подымаю мой кубок за Ричарда Львиное Сердце!
Принц Джон, ожидавший, что сакс закончит свою речь провозглашением
его имени, вздрогнул, услышав имя оскорбленного им брата. Он машинально
162
айвенго
поднес к губам кубок с вином, но тотчас поставил его на стол, желая посмотреть, как будут вести себя при этом неожиданном тосте его гости. Не поддержать тост было, пожалуй, так же опасно, как и присоединиться к нему. Иные
—  Подымаю мой кубок за Ричарда Львиное Сердце! 
из придворных, постарше и опытнее других, поступили точно так же, как
принц, то есть поднесли кубок к губам и поставили его обратно. Другие, во-одушевляемые более благородными чувствами, воскликнули: «Да здравствует король Ричард! За его скорейшее возвращение к нам!» Некоторые, в том числе Фрон де Беф и храмовник, вовсе не притронулись к своим кубкам,
глава xiv
163
причем лица их не выражали угрюмое презрение. Однако никто не дерзнул
открыто возразить против тоста в честь законного короля.
Насладившись своим торжеством, Седрик обратился к своему спутнику:
— Пойдем, благородный Ательстан, — сказал он. — Мы пробыли здесь
достаточно долго, отплатив за любезность принца Джона, пригласившего нас
на свой гостеприимный пир. Кому угодно ближе ознакомиться с нашими простыми саксонскими обычаями, милости просим к нам, под кров наших отцов.
На королевское пиршество мы довольно насмотрелись. Довольно с нас норманнских учтивостей.
С этими словами он встал и вышел из зала, а за ним последовали Ательстан и некоторые другие гости-саксы, которые также сочли себя оскорбленны-ми издевательством принца Джона и его приближенных.
— Клянусь костями святого Фомы, — сказал принц Джон, когда они
ушли, — эти саксонские чурбаны сегодня отличились на турнире и с пира
ушли победителями!
— Conclamatum est, poculatum est 1, — сказал приор Эймер, — то есть выпили мы довольно, покричали вдоволь — пора оставить наши кубки в покое.
— Должно быть, монах собирается исповедовать на ночь какую-нибудь
красавицу, что так спешит выйти из-за стола, — сказал де Браси.
— Нет, ошибаетесь, сэр рыцарь, — отвечал аббат, — мне необходимо
сегодня же отправиться домой.
— Начинают разбегаться, — шепотом сказал принц, обращаясь к Фиц-Урсу. — Заранее струсили! И этот подлый приор первый отрекается от меня.
— Не опасайтесь, государь, — сказал Вальдемар, — я приведу ему такие
доводы, что он сам поймет, что необходимо примкнуть к нам, когда мы собе-ремся в Йорке… Сэр приор, мне нужно побеседовать с вами наедине, перед
тем как вы сядете на коня.
Между тем остальные гости быстро разъезжались. Остались только лица, принадлежавшие к партии принца, и его слуги.
— Вот результат ваших советов, — сказал принц, гневно обратившись
к Фиц-Урсу. — За моим собственным столом меня одурачил пьяный саксонский болван, и при одном имени моего брата люди разбегаются от меня, как
от прокаженного!
— Потерпите, государь, — сказал советник, — я бы мог возразить на ваше
обвинение, сославшись на то, что ваше собственное легкомыслие разрушило
мои планы и увлекло вас за пределы благоразумной осторожности. Но теперь
не время попрекать друг друга. Де Барси и я тотчас отправимся к этим нерешительным трусам и постараемся доказать им, что они уж слишком далеко