Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка

Но иногда притворство предавало Мери. Как-то ночью Рейкс проснулся и, чувствуя рядом с собой тепло девушки, коснулся ладонью ее щеки. К своему удивлению, он почувствовал, что она влажная от слез. Рейкс ласково приблизил ее лицо к своему и поцеловал в глаза.
— Отчего ты плачешь? — спросил он.
Немного погодя, набравшись смелости у темноты, она ответила:
— Это от счастья. Оттого, что ты здесь и у нас все еще впереди. Когда девушка счастлива, ей остаются только смех или слезы. Иногда мне нравится плакать от счастья, но не очень хочется, чтобы ты это видел. Мужчины всегда считают слезы признаком горя.
— Если что-то не так, ты бы мне сказала, правда?
— Да, если тебе стоило бы это знать.
— Если между нами что-то изменилось, я должен знать об этом. — Рука Рейкса скользнула по изгибу ее груди.
— У меня все есть. Никаких проблем. Так прости мне и эти глупые слезы.
Он прижал девушку к себе с той редкостной нежностью, которая жила между ними и правила ими. Потом, когда она уснула, он лежал, смотрел, как утолщался лунный луч на стене, постепенно превращаясь из тонкой рапиры в плоский римский меч. Рейкс понимал, что у него не все еще есть. Но недостающее со временем придет…
На другой день Рейкс и Мери ездили на аукцион в Майнхед. Накупили старинной серябряной посуды. На обратном пути остановились в кабачке «Якорь» в Дальвертоне выпить по стаканчику на вечер. Сидя бок о бок за стойкой, Рейкс и Мери рассматривали лисьи головы над камином, ели огромную фаршированную форель, и вдруг ни с того, ни с сего Мери спросила:
— Если бы тебе пришлось составлять список самого дорогого, что бы ты поставил в начале?
— Тебя, конечно.
— Потому что любишь? Я знаю, мы с тобой понимаем любовь по-разному, — вздохнула она. — Но все-таки меня, потому что ты действительно любишь, несмотря ни на что?
— Да, конечно. Но как понимать это «несмотря ни на что»?
— Я, в общем, даже не знаю. Пожалуй, я имею в виду настоящую любовь, а не просто желание вписать меня в картину, которую ты себе мысленно нарисовал. То есть мы, Альвертон, твоя отставка, дети, спокойная жизнь.
— Разумеется, и это тоже. Но все же больше всего я хочу иметь тебя. Да что с тобой стряслось?
— Два сухих мартини, я думаю, — засмеялась Мери.
— Выпей еще. Тогда вино уведет тебя совсем в другую сторону, — улыбнулся Рейкс.
Но по дороге домой он снова и снова задумывался над ее словами — что она все-таки хотела сказать? Раньше Мери, как и он, принимала их любовь как должное. Это не ревность. Мери прекрасно знала, что время от времени у него бывают другие женщины. И хорошо понимала, что после свадьбы не будет никого, кроме нее… ему уже не понадобятся другие. Потом его осенило: может быть, не она хочет мне что-то сказать, а, наоборот, ждет чего-нибудь от меня? Наверно, это дело с Сарлингом сказывается на мне, и она ждет доказательств того, что я не изменился. Какой-то зверь перебежал дорогу при свете фар.
— Лиса? — спросила Мери.
— Нет. Выдра. Путешествует. Наверно, бежит из Барля в Экс.
У Рейкса не выходила из головы тяжелая поступь животного. В первый раз он увидел выдру восьмилетним мальчишкой, спрятавшись за запорошенным снегом дубом. Отец держал его за руку. В конце концов Эндрю не выдержал и полукрикнул, полузасмеялся, когда вниз скатилась старая выдра, растопырив лапы, стуча по льду хвостом. Шум испугал зверька.
Ему было тогда всего восемь лет… и вот уже восемь лет Рейксу так хотелось постоять там, держа в своей руке маленькую руку Мери.
Поздно вечером в среду Рейкс вернулся в Лондон. Белль обиделась, что в ту ночь он не спал с нею, но не подала виду. Рейкс перешел из одного мира в другой, и ему нужно было время, чтобы перестроиться.
В четверг он встретился с Бернерсом, и они обговорили последние детали ликвидации Сарлинга. Оставалось ждать, когда он приедет и предоставит им возможность действовать.
Рейкс заехал в клуб, потом вернулся на Маунт-стрит и подробно рассказал Белль об их плане.
В ту ночь Рейкс спал вместе с Белль. И ночь эта для него ничем не отличалась от других. Белль ему нужна, она нужна им, она должна принадлежать им до тех пор, пока не будет использована полностью.
 
Рейкс должен был ехать в Девон на уик-энд, но из Парижа позвонил Сарлинг и передал Белль, что возвратится, видимо, в субботу, так что вечером она может подвезти его в Меон-парк. Там он намеревался пробыть до понедельника.
На другое утро в восемь часов на Маунт-стрит опять зазвонил телефон. Белль подняла трубку. Сарлинг, снова из Парижа. Когда он закончил, Белль пошла в спальню. Там, в брюках и рубашке, сидел Рейкс. На шее у него болтался незавязанный галстук. Рейкс перестал причесываться и улыбнулся ей, такой большой и сильный, мужчина, которого она обожала. Он встал, нежно взял руками ее лицо, взглянул прямо в глаза, а потом забрался пальцами в волосы.
— Кто звонил?
— Сарлинг. Он определенно возвращается.
— Когда?
— Завтра к полудню. Надо ехать на Парк-стрит встречать его. Потом отвезти в Меон. Он будет там весь уик-энд.
Рейкс, не сказав ни слова, пошел в гостиную. Белль услышала, как Рейкс набирает номер, и поняла', что он звонит Бернерсу. Она слышала осторожные слова, прикрывающие истинный смысл, но вполне понятные человеку на другом конце провода. Когда он положил трубку, она вышла к нему.
— Ты и впрямь собираешься это сделать?
Он повернулся, почти закрыв собою окно, и, завязывая галстук, сказал без всякого чувства и ударения:
— Через два дня этот мерзавец будет мертв.
В ярости от его равнодушия она воскликнула:
— Я могу тебя выдать!
— Выдавай, — ответил он тем же тоном. — Продай меня, испорти всю обедню. Но я придумаю что-нибудь другое. В рабстве у Сарлинга я не собираюсь жить ни одной лишней секунды.
Рейкс обнял ее за плечи и привлек к себе. Белль поняла, что он не собирается больше обольщать и завоевывать ее. Он знает, что она у него в руках и ничего не расскажет Сарлингу. Рейкс поцеловал ее, отступил на шаг и сказал:
— Я понимаю тебя. Твои чувства — как предрассветный час, самый холодный в ночи. Горячий кофе — вот что тебе поможет.
— Прости. Мне кажется, я просто… ну, я испугалась. Он вдруг позвонил, и все это внезапно на нас свалилось.
— Кофе — и не волнуйся, — ответил Рейкс, тронул ее за щеку и ушел обратно в спальню. Белль пошла на кухню готовить кофе, не закрыла ни одной двери, поэтому услышала, как он насвистывает песенку. И она поняла, что впервые видит его действительно счастливым. Звонок Сарлинга стал началом его освобождения… и он летит вниз по лестнице, будто мальчишка, который торопится из школы, как узник из тюрьмы, поет, как птица, потому что перед ним, черт возьми, свобода.
Самолет Сарлинга сел в лондонском аэропорту чуть позже полудня. Его ждали машина и шофер от «Оверсиз Меркантайл Бэнк». Сорок минут спустя он вошел в квартиру на Маунт-стрит. Рейкс сидел в кресле у окна и читал газету.
— Белль уехала на Парк-стрит? — спросил старик.
— Да.
— А я не завтракал. У вас найдется стакан молока?
Рейкса так и подмывало ответить: «Налей сам, если хочешь».
Но потом, сочтя Сарлинга уже за мертвеца, решил, что кощунственно с его стороны отказать старику в последний раз, как кощунственно не положить пятаки на мертвые глазницы. Он принес молоко.
Сарлинг сел.
— Я знаю, у вас есть дела в Девоне. И решил прийти сюда, все обговорить, чтобы освободить вас на несколько дней. А потом делайте, что хотите, но думайте о том, чего хочу я.
— О вашей знаменитой операции?
— Точно. — Сарлинг осушил стакан и поставил его на стол. Молоко оставило на стенках серые подтеки. — Как насчет сбыта золота?
— Скоро я узнаю цену и подробности доставки.
— Отлично. Хочу, чтобы вы уяснили одно: половина дохода — вам и Бернерсу.
— Вы интересуетесь только острыми ощущениями? Большим риском?