Два дня до солнца (СИ)

В нескольких шагах от меня на спине лежит человек. Почерневший, будто выпрыгнул из огня; вместо одежды — сплошные лохмотья. На обожженной груди поблескивает какое-то ожерелье, по виду напоминавшее скифскую пектораль. Руки прижаты к губам, словно он молится без слов. Запястья кажутся слишком тонкими, неправильными до отвращения. То ли морили голодом, то ли какое-то уродство. Хотя что за мысли… Кажется, он давно мёртв.
Его веки вдруг вздрагивают, я отшатываюсь. Невидящий взгляд, глаза — колодцы мрака: ни белка, ни радужки. Я невольно отступаю, чувствуя, как внутри всё сжимается. Что-то страшно чуждое и непостижимое смотрит на меня сквозь человеческую оболочку.
Взгляд неожиданно становится осмысленным ― и мне ощутимо плохеет. Никогда не относился к тем, кто при виде обезображенных людей может спокойно попивать пиво. В обморок тоже не падаю, но ничего приятного не испытываю.
— Кара… — выдыхает он с хрипом и странными щелчками, словно они составляют основу его голоса.
Вмиг страх уходит. Я вдруг понимаю, что мне не причинят вреда. Холодное и трезвое осознание: Театральник показывает всего лишь драму. Я подхожу к лежащему и спрашиваю:
— Что?
Собственный голос кажется чужим и далёким, но нужно запомнить хотя бы что-то. Это кажется чрезвычайно важным. Потом сумею подумать, возможно, попытать Чеха.
— Кара… кур… — Он закашливается, руки безвольно падает вдоль тела. Сквозь сжатые пальцы что-то проскальзывает. 
Пауки! Сообразив, что их десятки, я вздрагиваю, но ноги словно прикипают к земле. От ужаса холодеют руки, а пауки чёрным ковром замирают на теле мёртвого человека, внимательно глядят на меня маленькими глазками. Бежать! Скорее! Чёрт его знает, что там происходит в этих паучьих головах.
Ветер резко стихает. По ушам ударяет тишина. Я втягиваю воздух и недоумённо оглядываюсь: вновь зал, никакого трупа рядом. Только Театральник хмуро посматривает на меня. Всё как обычно. Я глубоко вздыхаю и хрипло спрашиваю:
— Что это было?
— Я у тебя хотел спросить, — мрачно заявляет он. — Куда тебя занесло?
Я теряю дар речи от такого поворота событий. Даже забываю про увиденное, медленно начиная закипать. Сейчас плюну на все приличия и звездану эту циничную морду кулаком. Вот просто за…
Раздается трель мобильного, и я подскакиваю на месте. Театральник, картинно изогнув губы в презрительной ухмылке, достает из кармана телефон. Чёрный, словно их цельного куска агата. Простой и немыслимо пижонистый одновременно.
— Да? — отвечает он.
Я прикусываю губу, чтоб не захихикать. Не совсем нормальная реакция, но почему-то пафосный Театральник с достижением современной техники в руке выглядит неуместно забавным. Нервное, кажется.
Он нехорошо зыркает на меня, потом хмурится. Моё поведение явно занимает его куда меньше, чем то, что говорят. Проходит несколько секунд. Театральник нажимает на отбой и хмуро смотрит на мобильник. Изящное движение пальцами, миг — пустая ладонь.
— Что случилось? — осторожно спрашиваю я, невольно отметив удивительную мимику. Всего какое-то мгновение, но Театральник не удержал маску презрения, вспыхнули эмоции: растерянность, непонимание, раздражение.
— У нас проблемы, дорогой. Точнее одна. Но очень одноглазая.
Формулировка мне не нравится. Даже опустим это неуместное «дорогой». Последние дни я влипаю в новые неприятности, не успев выбраться из предыдущих.
— Что будем делать? — спрашиваю, внимательно глядя на быстро поднявшегося из кресла Театральника.
— Делать? — переспрашивает он, обводя взглядом зал, и вдруг звонко щёлкает пальцами, словно подзывая кого-то мне невидимого. — Ноги!
«Хорошее предложение», — одобряю я про себя, но умничать вслух не решаюсь.
Возле Театральника сгущается плотный туман. На мгновение кажется, что можно разобрать слабые очертания человеческой фигуры. Театральник что-то шепчет, туманная голова кивает. Секундная беседа, раз — и не следа от тумана.
— На выход! — неожиданно резко командует он.
Подчиняться не хочется, но приходится. Как-то вмиг пропадает желание говорить с ним о чём бы то ни было. Кажется, внутри моей головы кто-то нашёптывает, чтобы я молчал, сохранив увиденное в тайне от посторонних ушей.
  
Мы уже выходим из зала, минуем коридор, когда Театральник цепко подхватывает меня под локоток. От его прикосновения по телу пробегают мурашки, в очередной раз убеждаюсь: рядом с человеком это создание и близко не стояло.
— Что ты видел? — тихо спрашивает он.
Предупреждение зашипело змеёй: не смей, молчи! Обычно с интуицией у меня не то чтобы дружба, но и полного непонимания всё же нет. Поэтому вежливо улыбнувшись, я так же тихо уточняю:
— Когда?
В тёмных глазах Театральника мелькает нехорошая искра. Его пальцы впиваются в моё предплечье так, что с трудом удается удержать рвавшийся с губ вскрик.
— Не стоит играть со мной в игры, мой мальчик, — воркует он мне на ухо настолько сладким голосом, что тут же хочется выпить воды.
Но сдаваться я не собираюсь.
— И не думал, — произношу как можно спокойнее, искренне надеясь, что Театральник не вцепится мне в глотку. Ну, так… мало ли?
Он щурится, однако я открываю тяжёлую входную дверь и под неодобрительный взгляд одной из билетёрш поверх узеньких очков, выскакиваю на улицу. 
Холодный воздух заставляет вздрогнуть. Театральник бесшумно выходит следом. Ёлки-палки, а тут уже темно! Ничего себе время пролетело! Правда, я до сих пор не могу определить: что это было? Путешествие в другое мир? Прикосновение к чьим-то воспоминаниям? Или те самые загадочные визуализаторы, о которых упомянул Чех?
Кстати, Чех. Чтобы хоть как-то морально отгородиться, а заодно и не дать расслабиться себе и другим, я набираю его номер. Чех отвечает не сразу, и судя по голосу, он в крайне мерзком расположении духа. Однако услышав моё не очень-то складное вранье, которое на самом деле было почти правдой, только усмехается и обещает скоро быть. 
Положив трубку, я оборачиваюсь и встречаюсь с пронзительным взглядом Театральника. Мы стоим у самого входа, однако значительно сбоку, чтобы не мешать людям, пришедшим на вечернее представление.
— Театр показывает всем разное, — задумчиво произносит он, оглядывая меня с ног до головы, словно пытаясь понять, что же такое привиделось мне. — Но редко когда самовольно отправляет человека не туда, куда прошу я.
Вообще прекрасно. Посылали в одно место, а влип в другое. Тем не менее, расслабляться не стоит, пусть даже эта колючка и сменила пренебрежительное отношение на попытку поговорить.
— А что мне надо было увидеть? ― Тон выходит слегка вызывающим, однако Театральника этим точно не прошибёшь. Он всё так же смотрит на меня, даже не шевелится.
Мимо, оглушительно сигналя, проезжает свадебный кортеж. Слышатся крики и радостный женский смех. Не одобряю эту традицию, когда она такая громкая, но у людей праздник. Жизнь вообще идёт своим чередом, никому неинтересно, что откуда-то взялся бог фейспалма, а возле меня стоит гротескный полушут-полупалач. Иначе к нему отнестись не получается.
— Визуализацию, — наконец произносит он. — Процесс, людей. Понять, как всё происходит. Почему существа из подсознания оказываются здесь, и…
Моё изумление нарастает. Я раскрываю рот, чтобы сказать, что ничего подобного и рядом не было, однако за спиной вдруг раздается оглушительный рев мотора. Хорошего такого, четырёхтактного.
Увидев в глазах Театральника тень недовольства и какого-то даже затаённого страха, я медленно оборачиваюсь.
Их много. Наверно, около десяти человек. С виду вроде бы и ничего. Подумаешь, байк-клуб решил покататься. В Одессе их полно. Только вот тот, кто смотрит прямо на меня, различая даже в полутьме входа, заставляет содрогнуться.
Прямой и холодный взгляд. Жутко неподвижный. Это заметно даже с приличного расстояния. И смотрит так внимательно, словно наконец отыскал то, что так давно хотел.
Из-за угла магазина выворачивает Чех и… останавливается. Что ж, кажется, впечатлен не я один. Рядом заковыристо ругается Театральник. И только почему-то в голове проносится тихим умирающим шёпотом: