Наши уже не придут 2 (СИ)

— Идём на балкон, — позвал его Ленин. — Евгения Вячеславовна, дорогуша, можешь принести нам чаю?
— Конечно, Владимир Ильич, — ответила ассистентка общепризнанного вождя революции.
На балконе, за столиком, уже заседали Сталин со Свердловым.
— Здравствуйте, товарищи, — приветствовал их Аркадий.
— Здравствуй, Аркадий Петрович, — встал Сталин и пожал ему руку.
— Приветствую, — также встал Свердлов. — Рад видеть.
— Взаимно, — пожал ему руку Аркадий.
Они с Лениным сели на свободные стулья.
— Итак, — заговорил Владимир Ильич. — Насколько мне помнится, ты, Аркадий Петрович, хотел поговорить на некую архиважную тему политического толка.
— Так точно, — кивнул Аркадий. — Тема касается развития капитализма в его наиболее реакционную форму.
— Хм… — нахмурился Ленин. — Интересно будет послушать твои мысли.
— Несмотря на то, что я согласен с вашим утверждением, гласящим, что «империализм — это высшая форма капитализма», есть у меня одно дополнение, — заговорил Аркадий. — Я предполагаю, что будет высшая форма империализма, которой ещё нет названия, но которая покажет нам, что всё пережитое миром до этого — это лишь цветочки.
— Так, — кивнул Ленин.
— Давайте представим себе, товарищи, такую форму управления и экономики, где государство берет под полный контроль все аспекты экономической жизни, — начал Аркадий. — Причем делает это не только через национализацию ключевых отраслей, но и путем жесткого регулирования и контроля над частной собственностью и предпринимательством.
Ленин, Сталин и Свердлов внимательно слушали, не перебивая.
— Это не социализм в нашем понимании, где общественная собственность на средства производства считается основной целью, — продолжил Немиров. — Здесь частная собственность сохраняется, но полностью подчинена государственным интересам. Государство активно вмешивается в экономические процессы, направляет их в нужное русло, но оставляет формальную частную собственность у буржуазии.
— А почему буржуазия соглашается на это? — спросил Свердлов.
— Потому что государство, при таком управлении, создает для них выгодные условия: защищает их интересы, подавляет всякую рабочую оппозицию и обеспечивает стабильность, необходимую для ведения бизнеса, — ответил Аркадий. — Это, с одной стороны, сохраняет элементы капитализма, а с другой — превращает экономику в мощный инструмент для достижения государственных целей, особенно военных. Например, для открытой экспансии на какие-нибудь условные «жизненные пространства», которые надо передать «более достойным народам»…
— Хм… — Владимир Ильич задумчиво погладил бородку.
— Ты говоришь о милитаризации экономики этой условной страны? — уточнил Сталин.
— Именно так, — кивнул Аркадий. — Экономика будет нацелена на постоянное вооружение и подготовку к войне. Это государство будет использовать все свои ресурсы для поддержания мощной военной машины. И при этом будет существовать идеология, направленная на, допустим, «возрождение нации», через войну и завоевания. Например, уже цветущий повсеместный национализм может вылиться в громкие разговоры о «высшей расе» и так далее. У англичан, кстати…
— Да, мы наслышаны, — произнёс Ленин.
— Идеология будет базироваться на национализме и исключительности своей нации, — продолжил Немиров. — Вся политика будет строиться на разделении людей на «сильных» и «слабых», на «своих» и «чужих». Государство будет активно подавлять любые оппозиционные движения, особенно рабочие организации, применяя крайние формы насилия.
— Не вижу особых отличий от обычного империализма, — хмыкнул Свердлов. — В той же Германии экономика подчинена военным потребностям и рабочее движение подавляется.
— Это нечто большее, нежели просто экономическая модель, — покачал головой Аркадий. — Это целая система, сочетающая в себе крайнюю реакционность, махровый милитаризм и глубочайший корпоративизм. Экономика будет нацелена на постоянное расширение и завоевание, а государство будет стремиться к полной самодостаточности и независимости от внешних рынков.
  
— То есть, если эта интересная теория воплотится в реальность, мы получим Германскую империю, но разогнанную на все пары? — уточнил Владимир Ильич.
— Это будет гораздо хуже, — вздохнул Аркадий. — И возникнуть эта форма может где угодно, в любой стране. И что-то мне подсказывает, что наши успехи напрямую поспособствуют ускорению наступления этих нехороших времён…
— Любопытно, — произнёс Иосиф Виссарионович. — Что ж, увидим, насколько прав товарищ Немиров.
Аркадий уже давно задумывался над тем, что надо прорабатывать вопрос освещения фашизма. Сами фашисты ещё не знают, во что выльется их только начинающееся движение.
Ещё он думал о том, что можно бы было отправить надёжных людей, чтобы убрать Муссолини и Гитлера, пока они простые никто, а также серию известных ему будущих нацистов, но…
Нет, дело не в этике и морали, с этим у него особых проблем не возникнет. Всё дело в тех самых остаточных фрагментах изменяющегося будущего.
С каждым годом разрыв будет всё шире и шире, поэтому очень ценно сохранять подобные элементы. Например, Гитлер и Муссолини — это известные переменные, а вот кто придёт на их место, если они вдруг умрут…
А что, если к власти придёт кто-то умный и умелый, холодный и расчётливый, который не найдёт на своём пути препятствия в виде того же Адольфа Гитлера?
Гитлер в качестве будущего противника Немирова полностью устраивал. Суеверный, реально помешанный на идеологии, а в душе навсегда ефрейтор. Такой человек, как правило, склонен принимать иррациональные решения, а это самое лучшее, что только можно желать, когда воюешь против него.
— Да, интересно, интересно, — медленно покивал Владимир Ильич. — Это следует обдумать, но, пока что, как любопытную гипотезу.
— Если это не очередной… прогноз товарища Немирова, — усмехнулся Сталин. — Прогнозы товарища Немирова, к моему изрядному удивлению, имеют поразительную способность сбываться. Это ведь прогноз, Аркадий Петрович?
— Возможно, — пожал тот плечами.
— Как ты пришёл к такому сложному умозаключению? — поинтересовался Яков Михайлович.
— У меня было время на размышления, — ответил Немиров. — Возможно, это удивит вас, но если хорошо наладить службу во вверенном подразделении, то освобождается довольно много свободного времени. Я трачу его на мыслительную деятельность.
— Это полезно, — улыбнулся Сталин. — Кстати, хорошо, что ты напомнил мне о мыслительной деятельности. Я слышал, что ты собираешь молодых и перспективных офицеров и унтеров. Есть тут у нас один на примете…
— Я нашёл его лично, — сразу же сказал Свердлов. — Звать его Георгием Жуковым — младший унтер-офицер, происхождения хорошего, отец — сапожник, мать — крестьянка. Образование — церковно-приходская школа, но он закончил её с отличием. Сразу видно, что умный молодой человек.
— Рассмотрю, — спокойно произнёс Аркадий, с трудом удержавшийся от проявления изумления. — Чем проявил себя?
— Очень хорошо помог ячейке в Калужской губернии взять власть, — ответил Яков Михайлович. — Сформировал добровольческий отряд, сагитировал гарнизон перейти на сторону большевиков, а также отразил контратаку лояльных Временному правительству солдат. Организаторские способности у него на высоте, решительности ему не занимать, а что по военному образованию — сам посмотришь. Командиры отзываются о нём положительно, ну и два георгиевских креста есть.
— Значит, действительно, нужно очень внимательно рассмотреть кандидатуру, — кивнул Аркадий. — Такие люди нам нужны, такие люди нам важны…
  
Глава пятнадцатая
 
Компьен
 
*29 октября 1918 года*
«И вот, я здесь», — Аркадий, сопровождающий генерала Алексеева, вошёл в знаменитый вагон, который впоследствии назовут компьенским.
Австро-Венгрия официально капитулировала — это случилось 25 октября, то есть, буквально, четыре дня назад. Это вызвало некие внутренние процессы в правительстве Германской империи, что подтолкнуло социал-демократов, «внезапно» получивших большинство в Рейхстаге, начать решительно действовать.