Гимназистка. Под тенью белой лисы (СИ)

— Отвернитесь, — скомандовала я.
— Я хочу видеть, что вы будете делать с моей рубашкой, — запротестовал он. — Пусть я даже ничего не пойму, но…
— Нет времени спорить. Увидите, но чуть позже. Отвернитесь. И не подглядывайте.
Николай ожидаемо надулся, оскорблённый моим недоверием, но спорить не стал, повернулся к двери, и лишь чуть изменившаяся форма ушей указывала, что без присмотра, точнее, без прислуха он своё имущество не оставил. Но я портить его рубашку не собиралась. Она была белейшая, накрахмаленная до жёсткости, с забавными складочками на груди и смешными крошечными пуговочками. Застёжка доходила только до середины, а нижняя часть рубашки была сплошной, но приличней я от этого не выглядела. Пусть рубашка была довольно длинной, но у неё были солидные разрезы по бокам, наверняка облегчавшие одевание, но заставившие меня пожалеть о том, что не попросила ещё что-нибудь вниз. Что-нибудь такое, что можно использовать как юбку. Скатерть, например…
Увы, скатерть на столе была ажурной вязки крючком и, подозреваю, не сделал бы мой вид приличнее ни на йоту, поэтому я вздохнула, забралась на стул с ногами, так чтобы их прикрыть по максимуму и сказала Николаю:
— Можете поворачиваться.
Он обернулся и застыл. Ненадолго застыл. А потом… Нет, я думала, что он может смутиться, покраснеть, замямлить что-то о неприличности моего вида, но вместо этого Хомяков захохотал. Совершенно неприлично захохотал, словно он был в цирке, а я — развлекающим его клоуном. Поэтому покраснела я и чуть срывающимся голосом спросила:
— И что такого смешного вы углядели, Николай?
— Простите, Лиза, не удержался. — Он забавно шмыгнул носом и чуть встревоженно сказал: — Я не над вами. Просто оказалось весьма неожиданным, что моя рубашка понадобилась вам именно для этого.
— Не могу же я с вами в голом виде разговаривать, — возмутилась я. — Или вам жалко своей рубашки?
— Не жалко, но… Права оказалась Оля.
— Какая именно? — вредно уточнила я.
— Сестра, разумеется, — удивился он. — Лиза, давайте уже оставим в покое несчастную Ольгу Александровну? А то ведь до меня тоже доходили слухи, что вы не просто так сбежали, а из любви к Песцову. Пропали из города одновременно с ним.
Желание выложить всю правду про Песцова было чрезвычайно сильным, но я ему не поддалась: совершенно неподходящее было время. И место. И одежда тоже совершенно неподходящая. Подумать только, мне придётся оправдываться перед Николаем за то, что я не делала, скукожившись в его рубашке на его стуле в его комнате. Нет, время для признания точно неподходящее.
— Какая феерическая чушь, — недовольно пробурчала я, с трудом удержав за зубами замечание, что это всё происки Соболевой, Ксении Андреевны, которую я знать никак не могла и очень надеялась никогда более не встретить. — И в чём же оказалась права Оленька?
— Она сказала, что с вашей удачливостью до Царсколевска вы если и доберётесь, то без одежды, положившись исключительно на второй облик.
— Права она только наполовину, — неохотно признала я. — По поводу одежды. Но это — результат несчастного случая.
И кривых лап песцовского родственника, чтоб у него оба хвоста отвалились и выросли вместо них четыре! Может, тогда его баланс ипостасей придёт в норму. Или маятник качнётся. И Ли Си Цын начнёт стремительно худеть. А звериная форма столь же стремительно толстеть. Я потрясла головой, отгоняя видение белого красноглазого шарика с четырьмя хвостами и сосредоточилась на вопросе Николая.
— То есть вы сейчас совсем без вещей и без денег?
— С вещами, деньгами и документами, но без одежды, — отрапортовала я.
— С вещами? — удивился Николай.
— Вещей мало, но они есть. Только самое необходимое.
— Вы в зубах притащили? — продолжал он допытываться, хотя и видел, что разговор мне неприятен.
— Нет, провалилась неудачно в телепорт. Или удачно — это как посмотреть, до Царсколевска я добралась и Волкова с хвоста сбросила. Он меня сейчас пытается поймать совсем в другом городе.
При упоминании Волкова Николай помрачнел. Я тоже прекрасно понимала, что лишь отсрочила возможные проблемы с этим типом.
 
— Он приходил ко мне. Пытался выяснить, что я про вас знаю. Фаина Алексеевна ему…
— Пообещала меня, если найдёт, я знаю. Только он меня не найдёт, — уверенно ответила я. — У меня есть направление от армии на целительский факультет, откуда меня ни он, ни любящая бабушка не выцарапают. Как только начнут принимать документы…
— Нужно свидетельство об окончании гимназического курса, без него вас не примут. А до сдачи экзаменов в любой момент могут перехватить.
— У меня есть, — похвасталась я. — Я же не просто так скрывалась, я готовилась.
В отличие от тех, кто в это время развлекались в компании великой княжны. Служба у него, видите ли, такая. О которой в газетах пишут. Подозрительность, хоть и уменьшилась, но осталась. Я нутром чуяла: недоговаривает что-то Николай.
— Тогда вам нужно как можно скорее отнести документы. Принять вас могут хоть завтра.
— Завтра? — удивилась я. — Но обучение?.. Я же пропустила целый семестр?..
— Примут завтра, но в группу, которая только начнёт обучение осенью, — пояснил Николай. — Это отработанный способ ухода от кланов. Не вы первая сбегаете. Вам нужно просто добраться до кафедры, на которую ваше направление.
Просто добраться? Легко сказать. Не уверена, что Волков даст столько форы. Да и поступление защитит меня от притязаний Рысьиной, но не от него. Впрочем, от него и бабушка не торопилась защищать, а сама я пока успешно бегаю. Ещё бы успешно найти артефакт и успешно от него избавиться, благо теперь я знаю, как он выглядит.
— Что вы погрустнели? — проницательно спросил Николай.
— Размышляю, как покупать одежду, — выкрутилась я. — Вряд ли стоит идти в лавку с деньгами в зубах.
— Дурной тон, — согласился Николай, явно с трудом удерживая улыбку. — Сразу пойдут слухи, что наследница Рысьиных увлекается азартными играми. Причём не просто увлекается, а серьёзно проигрывает. Но к чему вам это? Я же говорил, что Оля такой вариант предусмотрела, поэтому у меня тут хранятся ваши вещи.
— Мои? — удивилась я. — Но откуда?
— Не совсем ваши. Те, которые прислала для вас Оля, — пояснил Николай. — Она, конечно, написала, что «всё идёт по плану» и даже подчеркнула это несколько раз, но на всякий случай прислала комплект одежды, о котором написала, что если всё пойдёт по плану, то одежда ей самой пригодится, а если нет, то возможны варианты. «Возможны варианты» Оля тоже подчеркнула три раза.
Николай невозмутимо вытащил из шкафа свёрток, довольно увесистый такой, и протянул мне.
— Мне отворачиваться?
— А почему вы сразу не сказали? — обиженно выдохнула я. — Когда я попросила вашу рубашку?
— Я решил, что она вам нужна для магического ритуала.
— Зачем бы я тогда просила вас отвернуться?
— Ритуалы бывают разные. По слухам, самые действенные те, которые проводят в голом виде, — пояснил Николай, серьёзно пояснил, но глаза его смеялись.
— И что я, по-вашему, могла проверять по рубашке? — недовольно фыркнула я.
— Например, правду ли я говорю об Ольге Александровне и не изменились ли мои чувства.
— Я это и так могу узнать. Не изменились ли ваши чувства, Николай? — немного ехидно спросила я.
— Мы, Хомяковы, так легко чувства не меняем, — гордо ответил он. — И если они появились, от нас так легко не отделаться.
— А мои чувства вам не интересны?
— Если бы они изменились, разве бы вы здесь сидели, да ещё в моей рубашке, Лиза? — спросил он. — Надеть чужую рубашку для оборотня — всё равно что признаться ему в любви.
 
Это было возмутительное заявление. Настолько возмутительное, что я стукнула так удачно подвернувшимся Оленькиным пакетом с моими вещами прямо по улыбающейся хомяковской физиономии. А он совершенно нагло уклонился, отобрал пакет, обнял и прошептал прямо в заострившееся от избытка чувств ухо;
— Лиза, вы, наверное, голодны?