Не говори, что любишь... (СИ)
— Надеюсь.
— Пройдемся немного по набережной? — предлагаю ей, подхватывая покрывало, которое она разложила на камнях.
— Попробуем, — смеется весело, и я радуюсь, как ребенок, что получил игрушку на Новый год. Может, этот климат поможет, и дотянем до операции? Надежда тонким светом загорается внутри и гаснет через полчаса неспешной прогулки. Мать останавливается, губы синие, дышит с трудом.
— Домой? — вглядываюсь в нее тревожно. Кивает и опирается на руку. Обратно почти ползем, останавливаясь каждые десять метров. Дома сразу ложится, принимая лекарство, одышка постепенно проходит, бледность и синева с губ почти исчезает.
Я сижу с ней рядом на кровати, матч смотрю, тактику примечаю, удары фиксирую, даже рука правая иногда дергается. Мать тихо смеется, когда замечает.
— Иди уже за своим «конем», мне лучше.
— Точно? — отрываю взгляд от матча.
— Точно, — кивает. — Иди, только не гоняй, волноваться буду. Обещаешь?
— Обещаю, — говорю твердо и встаю. Пора ехать в порт, получать свой груз. Наконец-то я при транспорте буду, а то, сколько можно на чужих тачках ездить. Даже руки зачесались, как захотелось ручку газа сжать.
— Иди, — торопит мать. — Вижу, не терпится тебе.
Вскакиваю, в щеку ее целую и иду в свою комнату. Затем в душ, смыть соль после моря, и в порт. После душа натягиваю темные джинсы, серую водолазку и достаю из шкафа свою куртку. Мягкая кожа приятно скрипит в руках, пальцы нащупывают защитные вставки на животе, руках и спине. Куртка крутая, купил тогда еще, после чемпионата. Отвалил кучу евро, но если бы не болезнь матери, то это была почти еще одна сбывшаяся мечта после машины и мотоцикла. Была у меня еще «черепаха» (1), но я ее не особо любил, что я ребенок, что ли.
Днем будет жара, придется снять куртку, иначе сварюсь. Может, успею до этого времени вернуться. Открыл коробку и, любуясь, достал шлем. Казалось, что целую вечность не пользовался экипировкой. Это будет последнее, что я продам перед операцией, желающие на такое быстро найдутся, вместе с мотоциклом уйдет.
На ноги надел ботинки на шнуровке, в руки взял перчатки, еще одна покупка, о которой я нисколько не жалею, но в силу ситуации лучше б не покупал. Отбросил грустные мысли и, попрощавшись с матерью, вышел из дома.
(1) — Так как одной куртки для полноценной защиты маловато, большинство мотоциклистов носит под куртками черепахи или просто спинки.
Глава 11. Василина
Всю ночь Вику полоскало так, что к утру я уснула вместе с тазом в обнимку. Благо он был чистый, после очередного мытья. Проснулась оттого, что меня теребят за плечо. Таз в руках, сама сижу на полу у дивана, голова на ногах подруги. Все тело затекло, ноги еле выпрямила. Глаза открываю, смотрю на Вику.
— Вась, ты что на полу сидишь? — удивленно шепчет подруга, толкая меня в плечо. Со стоном поднимаюсь, чувствуя, как болит каждая мышца в моем теле. Швыряю таз на пол и падаю на кровать, не обращая внимания на голос Вики. Тут же отрубаюсь и просыпаюсь через пару часов от запаха свежезаваренного кофе. Убираю с лица спутанные волосы и недовольно сажусь в кучу подушек, опираясь на спинку кровати. Вика сидит на диване в позе лотоса, а рядом с ней горничная в синем темном платье и кокетливом белом фартучке.
— Кофе дайте, — бормочу, прерывая их веселую болтовню. Люба, дочка Нины, вспоминает свои обязанности и встает, подает мне поднос, на котором кофейник, чашки, тарелка, лежат круассаны и тост. Рядом стоят розетки с джемом и маслом.
— Линка, что злая какая? — спрашивает весело Вика, а я хмуро смотрю на нее, будто это я вчера напилась, и она всю ночь за мной тазы убирала.
— Я потом с тобой поговорю, — угрожаю ей, наливая кофе. Люба молча сбегает из комнаты, подхватив другой поднос с пустыми чашками.
Подруга встает с дивана, одергивая короткую футболку, и забирается ко мне на кровать, смотрит как нашкодивший щенок. Тащит у меня круассан и, пощипывая его, макает в джем.
— Все так плохо, да? — спрашивает меня, отправляя кусочки в рот и облизывая пальцы.
— Вика, — начинаю я, и та морщится, знает, что если начинаю с имени и таким тоном, не жди ничего хорошего. — Ты отлично понимаешь, что тебе совсем нельзя пить. Ты думаешь мне в радость полночи с тазами бегать или парней от тебя отваживать?
— Ну, зай, — ластится подруга. — Сама не знаю, как получилось, — ноет Вика.
— Если не знаешь, не ходи по ресторанам, — отрезаю я, отпивая кофе.
— Да я всего один коктейль.
— Вот только не надо мне про количество, я всю ночь видела качество, — киваю на таз, что все еще валяется на полу.
— Прости, — прижимается ко мне Вика. — Хочешь, я больше совсем пить не буду? Хочешь?
— Мечтаю просто, — ворчу я, но понимаю, что долго злиться не получится. Подруга чувствует изменения в голосе и уже весело садится рядом, наливая себе кофе.
— Зато я с таким классным парнем познакомилась, — с придыханием говорит она, и я сердито смотрю на нее. — Он такой… Красивый, сильный, милый!
— Милый?
— Ага, представляешь?
— Ты хоть помнишь, как его зовут?
— Да, Никита, — отвечает мечтательно Вика, и меня будто дергает изнутри. Слышать это имя из ее уст, да еще таким тоном, как-то неприятно.
— И чем этот Никита тебе так понравился? — спрашиваю хмуро, позволяя волосам закрыть лицо, и наклоняюсь над чашкой.
— Ты представляешь, когда мы с ним целовались, у меня будто небо в голове кружилось! — отвечает Вика, не обращая на меня внимания.
— Ты с ним целовалась? — почти шепотом спрашиваю я.
— Думаю, да. Я помню его вкус, его запах, он такой весь твердый.
— В каком смысле твердый? — заинтересовалась я.
— Помню, что трогаю его, а под руками будто сталь живая, горячая, — отвечает подруга.
— Чего?! — удивляюсь я таким словам. Чтобы Вика так говорила?! Это крах, переворот мира! — Ты хоть помнишь, как он выглядит, этот твой Никита?
— Конечно, помню, — отвечает Вика, сердито ставит пустую чашку на поднос между нами.
— А до какого момента ты помнишь? — мне даже стало интересно.
— Я сижу у него на коленях, а Никита так обнимает меня, так целует!
— И после этого — провал, — подсказываю я, на что подруга фыркает и вскакивает с кровати. Затем хватается за голову и охает, все-таки резкие телодвижения ей сейчас противопоказаны. — Мать машину за тобой пришлет в одиннадцать, — сообщаю я, будто объявляя время казни.
— Она знает?!
— А ты как думаешь? Мне пришлось сказать, что ты у меня ночуешь, а дальше она сама догадалась.
— Если она скажет отцу, я пропала, — обреченно произносит подруга, и мне становиться ее жаль.
— Иди в ванную, приводи себя в порядок, может, повезет, — смеюсь я, смотря как Вика мчится умываться. — Там в аптечке найдешь, что нужно, — кричу ей вслед, намекая на пастилки антизапах.
Смотрю на смарт-браслет — время десять, должны успеть до приезда машины с водителем.
— А где мое колье? — встревоженно выглядывает из ванной Вика с одноразовой зубной щеткой в зубах.
— На столе твое колье. Тоже мне, расхаживаешь по ресторанам с бриллиантами на шее, — отвечаю ей, и та со вздохом облегчения скрывается снова за дверью.
Беру в руки свой телефон и листаю новости в Листаграмм (1). Натыкаюсь взглядом на выставленную вчера фотографию Вики в ленте. Она и Никита. Парень смотрит в камеру с ехидной улыбкой, взгляд прямой, открытый и неожиданно веселый. Вика с вытянутыми уточкой губами у его шеи. Черт! Черт! Швыряю телефон на подушку. Гадство! Сама не понимаю, почему меня это так раздражает. Снова беру телефон и скачиваю фото себе. Захожу в сохраненки и безжалостно редактирую фото, отрезая Вику, оставляя только Никиту. Сохраняю его фотографию. Зачем она мне нужна я не знаю, но рассматриваю его лицо, разглядывая каждую черточку, цепляясь за твердый подбородок и красивые зеленые глаза. Вот гадство!
Успеваем с Викой позавтракать в столовой. За столом мы одни — отца нет, а мать, видимо, еще спит. Ровно в одиннадцать провожаю Вику, вручив ей несчастное колье, которое она опять забыла в комнате. Долго смотрю вслед уезжающей машине и, приняв решение, поднимаюсь к матери в комнату. Она спит, в комнате темно — шторы задернуты. Сажусь в кресло напротив кровати и слегка покашливаю, жду, пока проснется.