Бубен Костяного принца (СИ)
Торгаш решился и вытянул из ножен меч. Меч особый, об этом мало кто знал, но рукоять набрана нифриловыми монетами, на которых писаны образы мастерских ударов, если не врал поставщик, связки ударов от самого волчьего князя. Торгаш заплатил за этот меч несусветные деньги и жаждал применить его в деле. Жаль, противник уж больно жидковат, слишком мелкий, слишком слабый, за победу над таким и хвастать нечем, но надо же с чего-то начинать… А вообще говоря, именно с такого начинать и надо. Все ж таки первое убийство, мало ли что не так пойдет, для первого раза - противник самый подходящий.
- Еще смеешь мне перечить, - зрачки у торгаша расширены, ноздри раздуваются от возбуждения и предвкушения предстоящего убийства, - Поплатишься жизнью…
Глядя как стоит этот «чудо-воин», ибо так можно стоять за прилавком, но никак не в бою; как держит оружие, ибо так можно держать в лучшем случае поварешку, Короток готов был рассмеяться, а потому чуть не пропустил потрясающий выпад с мечом. Что там выпад, целую связку мастерских ударов. Мышонок ушел почти чудом, благодаря наработанным навыкам, малому росту, природной верткости и отсутствию брезгливости. Ему пришлось упасть и прокатиться прямо по загаженной земле, пятачок на углу склада давно превратился в отхожее место.
Вскочив на ноги, Короток полез за пазуху, спешно высвобождая от подмышечной петли свой валятор, но достать его не успел, пришлось снова уходить от очередной связки ударов. Отскочив на несколько шагов от грузного и в шаге не слишком быстрого противника, он отыграл себе пару мгновений на оценку сложившейся обстановки. Сотник Куч учил его, если боец не способен думать прямо в бою, он быстро становится мертвым бойцом.
В первые секунды схватки Мышонок был ошарашен, и о науке сотника даже не вспомнил. Однако во время второй атаки уже прекрасно видел, как рваные, неуклюжие и для бойца совершенно лишние жесты торгаша по какому-то волшебству вдруг сменяются скупыми отточенными движениями мастера клинкового боя. Но лишь для того, чтобы нанести повторяющуюся связку ударов, а затем опять возвращается к торгашу неповоротливость и нелепая несообразность.
Первое, что понял Короток – здесь что-то не так, здесь есть какой-то подвох. Затем он уловил нифриловое свечение, исходящее из рукояти меча, и начал догадываться, откуда на самом деле берется у торгаша это заемное мастерство. Наконец, припоминая, он пробежал внутренним взором по атакам своего противника и ухватил ускользнувшую поначалу их странность. Обе атаки в каждом ударе совершены по жесткому образцу. Они полностью друг друга повторяли, когда сам Короток, уходя от ударов, своих движений совершенно точно не повторял.
От следующей связки ударов он ушел с легкостью. Видел, как злился торгаш, не в силах прервать последовательность движений. Вложенный в нифрил образец заставил его исполнить все удары, от первого до последнего. Как механическая кукла торгаш махал мечом, глядя при этом, как с ухмылочкой заходит Мышонок ему за спину. Дальше последовала подсечка, падение и болезненно отбитый бок. Вместо того, чтобы как можно скорее подниматься на ноги, торгаш принялся грозить и сквернословить.
- Совсем ты дурасек, - негромко сообщил Короток, перебивая лежачему противнику колено извлеченным, наконец-то, из-под куртки валятором.
Торгаш почему-то ругаться не перестал, только вместо угроз изрыгал слова искреннего возмущения. Он пробовал было отбиваться мечом, но мастер, вложивший в его меч образы ударов, не предусмотрел возможности «лежачего боя», а потому это судорожное мельтешение больше напоминало попытку отмахнуться от назойливого насекомого. Но Короток не был насекомым, он был бойцом, следующим ударом валятора он раздробил торгашу ключицу оружной руки.
В последний миг он чуток отвел свой заключительный удар от виска. Не потому что пожалел. Не захотел брать на себя жизнь ничтожества. Разломал ему нижнюю челюсть, выбив несколько зубов. Достаточно и этого. Торгаш вырубился, по всей видимости надолго. Короток споро и с удовольствием его обыскал.
- О-о. Десяток монет, неплохо так я путь срезал, - приговаривал он, обтирая свою куртку, надушенным платком торгаша.
Уже собираясь уходить, он хлопнул себя ладонью по лбу. Подошел к валяющемуся на земле мечу, и разбил валятором рукоять, которая обогатила его еще на семь монеток. Такого знатного мародерства Мышонку до сих пор не выпадало. Он радостно припустил догонять своих. Оказалось, они его поджидали совсем недалеко, успели пожалеть, что потеряли его из вида, боялись, что Мышонок теперь насупится пуще прежнего, но он был радостен, с удовольствием присматривался к товарам, и даже, к всеобщему удивлению, горячо поддержал предложение Ольхи отправиться с базара другим путем:
- А сто? Такой красивый город. Просвырнемся, полюбуемся. Сего там опять идти, если там узэ ходили? – Короток покосился в сторону, где остался лежать ограбленный им торгаш, - Не, луцсе поиссем другой путь. Оно так всяко интереснее.
Глава 7. Остров мертвецов.
Неспешное течение реки само несло плот к морю. Парням оставалось бездействовать в относительной сухости под навесом из пальмовых листьев. Впрочем, иногда неспособному молчать Акиму удавалось втянуть друзей в разговор. Вот и на этот раз он приставал к Васе, выспрашивая подробности его странного сна, и умудрился расшевелить в нем интерес.
- Ты знаешь, Вась, - говорил он вдохновенно, - Я уже упоминал, что ни один из известных мне людей, помнящих предыдущее воплощение на Старшей Сестре, не имеет памяти о том, как он там умер.
- Да было дело, - подтвердил Вася, - Я сам тебя об этом спрашивал.
- Ага. Но я умолчал об одной вещи, которая может иметь к этому отношение.
- Что еще за вещь?
- Зависит от того, как ты ответишь на один вопрос, - таинственно поведал Аким.
- Какой еще вопрос?
- А скажи-ка, Вась, - Аким заговорил так вкрадчиво, что Вася подобрался даже, - Ты помнишь год своей смерти на Старшей Сестре? Но только год пока назови.
Вася назвал год.
- А месяц?
- Декабрь, - с уверенностью ответил Вася.
- Погоди, - Аким поднял ладони, показывая, чтоб не вздумал продолжить, - Дату пока не называй.
Аким разровнял в потухшем глиняном очаге серый пепел, и прикрыв его курткой что-то начертил пальцем.
- Вот теперь называй число.
- Семнадцатое декабря.
С видом балаганного ловкача Аким убрал куртку. Вася с Макаром в едином порыве подались к очагу. В пепле было выведено число семнадцать.
- И что это значит? – распрямляясь, озадаченно спросил Вася.
- А то и значит. Семнадцатое декабря означенного года. Последний день, который все мы помним.
- Ну. А что было в тот день?
- Да в том-то и дело. Самый обычный день. Вот могу, к примеру, за себя сказать. Отработал смену. Выгулял животинку…
- Кого?
- Ну с собакой погулял. Проводил до дома одну знакомую собачницу. Вернулся к себе, поужинал. Новости посмотрел и спать лег.
- А потом?
- А все. В том все и дело. Не было никакого «потом». Восемнадцатого числа никто не помнит.
- Странно.
- Еще бы не странно, - хмыкнул Аким, - Для всех «помнящих» это самая большая загадка.
- А предположения имеются?
- Имеются, как без них. Целая телега предположений, достоверных сведений – ноль.
- Ну дела-а, - протянул Макар и поднялся, чтоб размяться, - О, парни, а дождь кончился.
Вася и Аким тоже выглянули из-под навеса.
- Ох. Морока нифрильная, - радостно запричитал Аким, - Так не только дождь, братцы, не только дождь. Считай и река тоже кончилась.
Их плот выносило в широкое устье, переходящее в бескрайнюю бирюзовую гладь.
- Что делать будем? – деловито спросил Макар, прохаживаясь по плоту. Он сильно засиделся в бездействии, ему почти невтерпеж хотелось себя занять чем-то помимо разговоров.
- Аким, сможешь на той копейке сделать приказ приближающей линзы? – принимать решение Вася не спешил.