Невеста против (СИ)

— Константин был очень чутким и внимательным. Он заметил, что со мной что-то не так и вечером постучал в мою дверь. Граф всего лишь волновался, а я… я не хотела, чтобы он мне помешал! Я знала, что он не позволит мне навредить себе и попыталась прогнать его!
Ноги почти не слушались меня, на глазах выступили слезы, я вцепилась в крышку стола и слегка склонилась вперед, чтобы хоть немного облегчить боль. Думаю, со стороны мои слезы выглядели более чем правдоподобно, судя по удивленно-обеспокоенному лицу герцога и озадаченному выражению глаз Крайнова-старшего.
Дрожь, проявившаяся теперь и в речи, кажется, подействовала даже на моего отца, который, прищурившись, не сводил с меня глаз. Наверное, начал опасаться, что меня могут оправдать.
— Что было дальше? — нетерпеливо спросили меня.
— Как я уже сказала, я решила выставить его за дверь. Я смутно помню произошедшее в тот момент! Я плакала, злилась на него, кричала, даже ударила его! Костя понял, что я не в себе, и попытался меня утихомирить. Но у него ничего не вышло, и тогда ему пришлось привязать меня к изголовью кровати, чтобы я не смогла навредить себе! — я снова посмотрела на бывшего жениха с грустью и болью, изображая крайнюю степень раскаяния и сильно опасаясь, что со стороны это может казаться неправдоподобно и неискренне.
— Он был очень огорчен нашей ссорой и машинально потянулся за бокалом вина! Я была не в себе и не сразу поняла, что происходит! Я хотела остановить его — правда хотела! Но было уже поздно… он принял яд вместо меня! Я не могла помочь и позвать на помощь до тех пор, пока мне не удалось освободить руки! — я драматично уставилась на свои руки, заставила себя оторвать их от стола, покачнулась и выставила обе кисти вперед, демонстрируя отметины от веревок на запястьях суду, а потом, наконец, рухнула обратно на скамью, закрыла лицо руками и заплакала.
Я жмурилась, пережидая новые и новые судороги в икрах и громко всхлипывала, потому что боль никак не прекращалась и на какое-то время я утратила связь с реальностью, немного опомнившись только тогда, когда меня стали настойчиво звать по имени и пихать стакан с водой прямо в лицо.
Вода, конечно, ни черта не убавила моей боли, но я смогла проглотить всхлипы и немного взять себя в руки. Господи, когда же весь этот цирк закончится?!
— Посмотрите на нее, она всего лишь жалкая актриса, которая не стыдится притворяться невинной овечкой даже в зале суда! — разъяренный голос отца заставил меня вздрогнуть.
— Папа, за что ты меня так ненавидишь? — очень стараясь изобразить ту самую «невинную овечку», пискнула я.
— Замолчи! — проверещал он.
— Князь Строгонов, ведите себя подобающим образом! — одернули отца и заставили умолкнуть.
А вот дальше началось самое интересное. Доктор Робер, утверждал, что долгие годы был вынужден мириться с жестокостью моего отца, избивающего своих детей. Лекарь рассказывал об особой ранимости и впечатлительности его пациентки, а ярким примером неустойчивости моего душевного состояния он посчитал ту самую попытку покончить с собой в день моей свадьбы.
Жаль, что ваша совесть не проснулась раньше, доктор! Впрочем, «совесть» месье Бопре сидела рядом — в лице небезызвестного мне герцога и внимательно следила за каждым его словом мрачным и крайнем опасным взглядом.
Откуда-то взявшийся городовой, рассказывал о новых обстоятельствах разбирательства между мной, князем Сторогоновым и австрийцем Эриком Каустом. Он уверенно утверждал, что мы с сестрой стали жертвами нападения и серьезно пострадали от рук князя, а Бопре потрудился сообщить, что это также могло пошатнуть мое душевное равновесие!
Честно говоря, я ничего не слышала об этом разбирательстве с момента освобождения Эрика из-под ареста, но Оливер явно умеет поворачивать события и факты в нужном направлении.
Сам герцог Богарне выступил в роле давнего ДРУГА Константина (а я-то все гадала, в качестве кого он здесь присутствует, и, кажется, Владимир Крайнов удивлен не меньше моего!).
— Я лично был свидетелем того, как нежно и глубоко любила своего жениха эта девушка! Такой преданности и отзывчивости можно только позавидовать! Уверяю вас, эти двое были созданы друг для друга и Константин, как настоящий джентльмен, сделал девушке предложение, а она, конечно же, дала свое согласие! Я не могу представить, чтобы это хрупкое создание могло сознательно разрушить свое счастье, господин судья! Риана Николаевна — больной и глубоко несчастный человек, нуждающейся в помощи и лечении! Посмотрите на нее, разве это не кажется вам очевидным? Я считаю своим долгом защищать ее, как того бы хотел сам Константин, очень жаль, что он не может сделать этого лично!
 
— Что вы здесь устроили Богарне? — не выдержал Крайнов-старший. — Это что, заговор?
— А что именно вас не устраивает, граф? Вы имеете прямые доказательства, опровергающие сказанное в суде свидетелями со стороны защиты? Или не можете поверить, в то, что ваш сын настолько чуток, заботлив и доброжелателен, что пожертвовал собственным здоровьем, но спас жизнь своей невесты? — с долей снисхождения в голосе вопрошал герцог.
— Вы не смеете… Я сгною эту мерзавку в тюрьме и вас… — покрасневший от возмущения и злости Владимир Петрович явно не мог сдерживать себя и тряс кулаками, угрожающе глядя в глаза француза.
Громкое протяжное мычание заставило вздрогнуть и прижать ладонь к груди там, где стучало мое беспокойное сердечко. Константин смотрел на меня и старательно пытался что-то сказать, мне даже почудилось, что в его глазах блестели слезы.
— Ос…тавь… ос-тавь… ее, па-па! — десятки глаз устремились к лицу несчастного графа Крайнова-младшего, который дрожащей рукой вцепился в ладонь отца и отчаянно пытался выговорить три жалких слова. Когда же ему это, наконец, удалось, он попытался произнести еще что-то, но лицо его исказилось гримасой боли, а звуки перестали казаться связными. Крайнов, тот самый Крайнов, что смог превратить мою жизнь в настоящий ад, сейчас вызывал во мне сострадание и даже муки совести…
— Прости… — севшим голосом произнесла я.
Происходящее вокруг вымотало меня, я старательно притворялась, я пыталась сыграть роль до конца. Но теперь мои силы иссякли. Меня тоже трясло и лихорадило, стакан с водой опустел, но я все равно мучилась от ужасной жажды и тяжело дышала. Кажется, я тоже превратилась в чудовище, которое отлично умеет лгать, глядя людям в глаза!
— Риана Николаевна, вы побледнели, вам не хорошо? — голос Бопре я услышала неотчетливо, словно сквозь вату.
Я опустила голову и устало закрыла глаза, потому что мир вокруг кружился и расплывался.
— Хватит, прошу вас, просто закончите это все… я больше не могу! — сонно пробормотала я, опускаясь головой на холодное дерево.
Шум вокруг становился тише. Или это все оттого, что я больше ничего не ощущала и не видела? Во мраке мнился мне образ Крайнова — пугающе мрачный и печальный одновременно. Его глаза казались мне мертвыми, и я, холодея от ужаса, пыталась спрятаться от них как можно дальше. Я оборачивалась, бормотала что-то о прощении и пыталась вырваться, пока не поняла, что руки, обхватившие мою талию и прижавшие к чему-то твердому, но живому, были теплыми…
Часть 3. Глава 22
Риана словно тает на глазах, и в какой-то момент я вместе с остальными перестаю думать, что она просто хорошо играет свою роль. Я сознаю, что сказанное ею, было продиктовано мной тремя днями ранее, и все равно…верю каждому слову!
Но разве можно так правдоподобно изображать дрожь в голосе, лить слезы, спотыкаться на слове и так искренне подавлять рвущиеся всхлипы? Я вижу, как меняется цвет ее лица, как ее ведет, будто она с трудом держится на ногах…
Сначала это вызывает во мне некую тревогу: я не готов иметь дело с еще одной слишком хорошей актрисой. Потом я начинаю думать, что она все же испытывает чувства к этому уроду-Крайнову, и его странная и неожиданная реакция на ее слова вызывает еще большее подозрение! С чего бы графу так дергаться, позориться перед всем залом и все же во всю глотку мычать, пытаясь выговорить эти слова?!