Лето наших надежд (СИ)

Где-то в отдалении хлопает дверь, слышатся торопливые шаги.
— Как она? — хриплый голос Панина разрезает тишину больничного крыла «Синички».
— С ней все будет в порядке, — отвечаю я, вставая на ноги. — Римма Ивановна ее осматривает.
Я все еще злюсь на директора за бесцеремонные слова, которые он сказал мне вчера, но сейчас это отходит на второй план. На его лице — тень неподдельного беспокойства и страха. Мне ли его не понять.
— Может быть, стоит отвезти ее в город? В больницу? — спрашивает он, заламывая руки.
— Давайте дождемся, что скажет Римма Ивановна, — предлагаю я.
Забавно, но моя первая реакция на случившееся — немедленно посадить Леру в машину и повезти в город, чтобы ее обследовали врачи. Сейчас, когда страх немного опустил, когда я своими глазами увидел, как профессионально выполняла свою работу штатный врач «Синички», я готов прислушаться и к самой Лере, которая убеждает, что в порядке, и к Римме Ивановне.
Панин опускается на кушетку у стены. Какое-то время мы сидим в тишине, которая позволяет слышать приглушенные звуки разговора за дверью, но разобрать слова не представляется возможным.
— Что с ней произошло? — спрашивает Панин, когда молчание затягивается.
— Как я уже сказал Паше, а он, я знаю, передал вам, Александрова неудачно вышла погулять. Нога в кроссовке провалилась и застряла между камней.
— Ох уж эта Лера, — раздраженно бормочет Панин. — Разве так можно: ночью соваться в лес?
— Ваша племянница полна сюрпризов, — с мрачной иронией замечаю я.
Директор снова вздыхает, потом вдруг кладет руку мне на плечо и крепко его сжимает, явно вкладывая в этот жест особый смысл.
— Спасибо, Кирилл. Просто спасибо.
Еще через пару минут дверь процедурного кабинета открывается. Я вскакиваю на ноги. Панин тоже поднимается и сталкивается нос к носу с врачом.
— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, — говорит она вежливо, и еще до того, как Панин успевает что-то спросить, тараторит: — Все у Леры хорошо, не волнуйтесь. Она перемерзла и не выспалась, на ноге содрана кожа, но она молодая и здоровая, все будет в порядке. Сегодня я оставлю ее в больничном крыле — понаблюдаю за ее состоянием.
Пока директор слушает Римму Ивановну, я через ее плечо фокусирую взгляд на Лере. Она полулежит на кушетке с закрытыми глазами, словно боится взглянуть на меня и своего дядю, и один ее вид — такой беззащитный и трогательный, заставляет мое сердце болезненно сжаться.
Выслушав медработника, Панин заходит в кабинет и медленно опускается на кушетку рядом с Лерой. Он осторожно кладет ладонь ей на плечо:
— Напугала ты меня, Лерочка, — говорит он глухо.
Она открывает глаза и, склонив голову, трется щекой о его руку. Этот жест такой искренний и личный, что я внезапно чувствую себя здесь лишним.
— Знаю, дядя Дима. Извините меня.
Панин тяжело вздыхает и мягко целует ее в макушку.
— Сегодня отдыхай, а завтра мы поговорим. Хорошо? Расскажешь мне все про свою поездку и…
Лера вдруг резко вскидывает голову и ловит мой взгляд.
— Попроси, пожалуйста, Катю принести мне сменную одежду и телефон, — просит она мягко, но меня не оставляет ощущение, что что-то в словах Панина ее взволновало и она нарочно обратилась ко мне, чтобы прервать его. — И… Спасибо тебе, Кирилл.
Этой фразой она явно намекает на то, что мне пора уходить. И не возвращаться.
— Хорошо, Лера. Отдыхай.
Покинув медицинское здание, я направляюсь к домику первого отряда. Уже прозвенел гонг и на уютных улочках «Синички» стало многолюдно и шумно. Для многих день только начинается, а я за несколько утренних часов пережил столько эмоций, что, кажется, день должен как минимум клониться к вечеру.
Катю я ловлю в дверях. Заметив меня, она замирает.
— Как она?
— Ей отдохнуть надо. Она ночь не спала. Римма Ивановна хочет оставить ее сегодня под наблюдением, — говорю я. — Она просила тебя принести ее телефон и сменную одежду.
Катя сводит брови на переносице и поджимает губы.
— Я не могу сейчас. Лариса сегодня выходная. Мне ребят на завтрак надо вести и… Блин.
 
— Собрать все, что ей нужно, успеешь? Я отнесу.
Катя кивает. Ее улыбка преисполнена благодарности и тепла — сейчас она совсем не такая колючая, как вчера.
Пакет для Леры девушка передаёт через пять минут.
— Спасибо тебе, Кирилл, — говорит она мягко. — Просто спасибо, что нашёл ее.
Когда я возвращаюсь в медицинский корпус, Римма Ивановна в процедурной обрабатывает разбитую коленку какого-то мальчишки. Увидев меня с пакетом, она кивает в сторону коридора и говорит:
— Палата слева. Я скоро подойду.
Леру я нахожу лежащей на застеленной кушетке. На ней больничный халат, волосы рассыпались по плечам, глаза закрыты. Видимо, переживания прошедшей ночи дали о себе знать — она отключилась, едва голова коснулась подушки.
Осторожно опускаю пакет на тумбочку рядом с ней, а сам присаживаюсь на край кушетки. Я вижу, как размеренно поднимается ее грудная клетка, как тихо она дышит, как умиротворенно выглядит ее лицо. Протянув руку, аккуратно отвожу со лба упавшую на глаза прядь волос.
Ее ресницы вздрагивают, глаза медленно открываются, фокусируясь на мне.
— Кирилл… — голос такой тихий, что я скорее читаю собственное имя по губам, чем слышу его.
— Шшш… Отдыхай. Ты в безопасности.
Уголки ее губ едва приподнимаются, словно на большее у неё просто не хватает сил.
— Спасибо, — шепчет она, снова закрывая глаза.
Я сижу без движения минуту, две, может быть, пять. Просто смотрю на нее, не в состоянии оторваться. За все время нашего знакомства мы никогда не были настолько близко настолько долго. И я позволяю себе рассмотреть ее в деталях — несколько веснушек на носу, чуть загнутые на кончиках длинные ресницы, мягкий овал лица… И запах. Тот самый запах мяты и мандаринов, который тонкой лентой окружает Александрову, где бы она ни была.
— Ну, как себя чувствует моя пациентка?
Римма Ивановна с шумом заходит в палату, но заметив, что Лера спит, замирает у порога.
— Ей надо отдохнуть, — говорит она.
— Да, — соглашаюсь я. — Я зайду к ней позже.
Я встаю на ноги, собираюсь уходить, но тут замечаю на стуле аккуратно сложенную толстовку. Ту самую, мою, в которую я укутал Леру в лесу. Я подцепляю ее пальцами и прижимаю к себе — ей она уже ни к чему.
Бросив последний взгляд на спящую девушку, я выхожу из палаты. Пусть до домика своего отряда проходит как в тумане — за мной неотступно следуют воспоминания о Лере и ее запах, который, кажется, стал даже ярче, чем я помнил. С внезапным озарением я опускаю глаза на толстовку в своих руках и медленно подношу ее к носу. Стоит мне вдохнуть, как губы сами собой растягиваются в легкой улыбке.
Мята и мандарины.
Александрова дурманит меня даже на расстоянии, не прилагая к этому никаких усилий.
  
26
 
«Курьер ожидает вас». 
Бросаю мимолетный взгляд на часы на запястье и нетерпеливо оглядываю зал в поисках Паши. Он стоит у входа в летний кинозал «Синички» и следит, чтобы все ребята из нашего отряда зашли внутрь.
— Меня прикроешь? — тихо спрашиваю у приятеля, пока парни шумно рассаживаются на места у экрана.
— Иди уже, — с притворным негодованием отвечает он. — От тебя все равно нет никакого толку.
Я благодарно киваю, даже не пытаясь протестовать. Он прав. С самого утра, когда мне пришлось оставить Леру в больничном отделении, я не могу найти себе места. Вроде бы, делаю все, что от меня требуется, но мыслями я не здесь — я в палате у постели Александровой.
Как она себя чувствует? Болит ли у неё нога? Не снятся ли ей кошмары? Девчонка так прочно засела у меня в голове, заполнив собой все имеющееся там пространство, что на контрасте я отчетливо вижу, как пусто там было раньше. До неё. Без неё.
Эти удивленные фиалковые глаза, мягкая улыбка, три веснушки на переносице, белокурые волосы, в беспорядке спадающие на плечи, горделиво вздернутый подбородок, хрупкие ключицы и умопомрачительные ноги — ее образ следует за мной по пятам, куда бы я ни отправился. Наваждение, с которым я устал бороться.