Лето наших надежд (СИ)
Я возвращаюсь на тропу. Передо мной расстилается лес, который сейчас кажется чужим и неуютным. Тревога усиливается. Несмотря на холод, на спине выступает неприятный липкий пот. И нет, это не из-за пробежки. Просто мне вдруг становится очень страшно.
Честно, я не знаю, что делать дальше. Свою основную версию я уже проверил, и она оказалось ложной. Теперь я могу вернуться в лагерь. Узнать, как обстоят дела там, понять, обратился ли Панин в полицию. Но я боюсь уйти и потерять драгоценное время, если Александрова все ещё где-то здесь.
— Лера! — сложив ладони в форме рупора, кричу я так громко, как только позволяют легкие.
В ответ лишь тишина, но я кричу снова:
— Лера!
Замираю, прислушиваясь. И вдруг слышу что-то, от чего сердце уходит в пятки. Слабый и едва различимый вскрик.
— Лера!
Возможно это лишь игра моего воображения, но что-то, что я даже не могу толком разобрать, вновь раздаётся откуда-то издалека.
Я снова срываюсь на бег. Под подошвой кроссовок скрипит земля и мокрая трава, дыхание прерывается, в груди стучит, как отбойный молоток, а легкие с трудом качают воздух.
— Лера! — снова кричу я.
На этот раз ответ, который я получаю, больше похож на реальность. «Я здесь», чудится мне, и я с новыми силами продолжаю прокладывать себе путь дальше.
Я зову ее снова и снова, каждый раз получая в ответ все более четкий ориентир. И, вот, наконец, выбегаю на полянку у малого озера.
Уже здесь от облегчения у меня подкашиваются колени. Лера, целая и невредимая, сидит на огромном валуне. Ее лицо бледное, губы посинели, влажные волосы разметались по плечам. И глаза заплаканные, красные. Но при виде меня в них загорается огонек надежды.
— Кирилл, — выговаривает она дрожащим голосом, показывая на свою правую ногу между двумя камнями. — Я застряла. Думала, никто не придёт…
Она горько всхлипывает, по ее щекам начинают течь слёзы.
Я бросаюсь к ней, беру за руки, растирая холодные пальчики.
— Шшш, — шепчу я. — Я здесь. Ты совсем заледенела.
Не раздумывая, сдергиваю с себя толстовку. Она чуть влажная от дождя, но тёплая, а Лера дрожит от холода.
— Давай, тебе помогу, — говорю я, цепляя край ее тонкой мокрой кофты и ловко стаскивая ее со стройной фигуры. — Ну вот.
Когда девушка утопает в моей толстовке, я несколько раз растираю ей плечи, и, наконец, концентрирую все внимание на ноге, которая провалилась в зазор между двумя валунами. Лера снова громко всхлипывает, ее с удвоенной силой начинает бить дрожь. Беру ее лицо в свои ладони и заставляю ее взглянуть на меня.
— Все будет хорошо, слышишь?
— Я боялась, что придут медведи… — шепчет она. — Всю ночь… Боялась уснуть… Слышала, что ты говорил.
— Про медведей я для ребят сказал, чтобы они не совались в лес, — говорю мягко. — Нет тут никаких медведей.
— Да? — заплаканные глаза смотрят на меня с облегчением и укором. — А я тебе поверила.
Наши взгляды встречаются. От беззащитности и страха, которые я читаю в выразительных фиалковых глазах, у меня сжимается сердце.
— Я сдвину камень, ты тащи ногу наверх, — инструктирую Леру, прочищая горло. — Поняла?
— Он тяжелый, — предупреждает она. — Я пыталась. Сломала все ногти.
— Ну, допустим, я чуть-чуть посильнее тебя, — иронично замечаю я, пытаясь разрядить обстановку.
Встаю на ноги и осматриваю полянку в поисках подходящей ветки, которую можно было бы использовать как импровизированный домкрат. Но стоит мне сделать шаг в сторону, как Лера мертвой хваткой цепляется за мою руку.
— Не уходи, — в ее осипшем голосе звучат панические нотки.
— Я никуда не уйду, — говорю я, склоняюсь над ней и нежно касаюсь губами ее влажного лба. — Не оставлю тебя, понимаешь?
Она кивает, но губы дрожат. Вот-вот снова расплачется. Мне очень хочется заключить ее в объятия и утешить, но дождь становится сильнее, она замёрзла и ее надо как можно скорее отвести в лагерь. Все остальное я обязательно сделаю — позже.
Не теряя времени, я обхожу поляну по кругу и поднимаю с земли толстую ветку. Проверяю ее на прочность и возвращаюсь к Лере, которая, не отрываясь. следит за каждым моим движением.
— Смотри, я вставлю ее между камнями и попытаюсь сделать щель пошире, — объясняю я. — Когда скажу, тащи ногу наверх. Поняла?
Лера кивает.
Просунув палку между камнями, я наваливаюсь на нее, что есть силы, надеясь, что она не треснет.
— Раз, два, три, — упираюсь ногами в землю и тяну на себя палку. — Давай!
Я вижу, как в раздавшемся проеме показывается тонкая нога со сбитой щиколоткой, а в следующий момент Лера обвивает вокруг меня свои руки и исступленно шепчет.
— Спасибо… спасибо…
Я бросаю палку на землю и разворачиваюсь, сам обхватываю Леру за талию и прижимаю к себе. Сейчас, когда она рядом, когда ей ничего не угрожает, я, наконец, могу выдохнуть.
— Что же ты делала тут одна, дурочка, — беззлобно бормочу я, вдыхая ее запах.
— Я просто хотела подумать. Побыть одна. Не заметила даже, как провалилась. Так глупо…
Мне одновременно хочется отругать ее, чтобы она больше не смела в одиночестве соваться в лес, и утешить. Обнять покрепче, поцеловать, наслаждаться ощущением ее хрупкого тела, прижатого ко мне.
— Давай возвращаться, ты вся дрожишь, и Катя с Пашей уже, наверное, поговорили с твоим дядей. Возможно, он уже даже оставил заявление в полицию.
— А как ты узнал?
— Катя сказала. Она хорошая подруга, — говорю я, но в этот миг небо над нами словно раскалывается, извлекая наружу оглушительный раскат грома. — Потом поговорим, хорошо? Ты иди можешь?
Нехотя отстраняюсь от Леры и снова опускаюсь перед ней на корточки. Внимательно осматриваю ее ногу, но кроме большой ссадины на щиколотке, ничего не вижу.
— Кажется, все в порядке, — шепчет Лера, опираясь на пострадавшую ногу.
— Тогда пойдём, пока ты совсем не заледенела, и нас не смыло дождем.
25
— Со мной все нормально. Правда. Это лишнее.
Хмуро смотрю на Александрову, которая с обреченным выражением крутится на кушетке, пока медсестра «Синички» хлопочет вокруг нее, измеряя температуру и давление.
— Сиди спокойно, — резковато бросаю я, раздраженный ее беспечностью. — И дай Римме Ивановне сделать свою работу.
Сейчас, когда Лера в безопасности, я, наконец, позволяю себе немного передохнуть. Эта пружина внутри, которая болезненно сжалась в тот момент, когда рано утром я открыл дверь и увидел на пороге встревоженную Катю, распрямилась. Но стало ли мне легче? Вряд ли. В голове все еще возникают беспорядочные картины того, что с ней могло случиться ночью в лесу. И от одной мысли, что я мог не найти ее так быстро, у меня на спине выступает липкий пот.
Я смотрю на склоненную белокурую голову, спускаюсь вниз по хрупким позвонкам, гипнотизирую взглядом шею, к которой прилипла влажная прядь, любуюсь ее лицом. На щеках все еще заметны высохшие дорожки слез, губы слегка дрожат, темные круги под глазами отчетливо контрастируют с бледной кожей. Если бы с ней что-то случилось…
Медсестра берет в руки стетоскоп и, замерев, посылает мне выразительный взгляд через плечо.
— Выйдите, молодой человек, — строго говорит женщина.
Я не хочу выходить. Естественно. Это глупо, но сейчас мне просто страшно спускать с Леры глаза, как будто она может исчезнуть, как делает это постоянно.
Мои взгляд находит встревоженные фиалковые озера — она смотрит на меня смущенно, напряженно и, наверное, немного подозрительно. Не удивительно после того, что я устроил накануне.
— Я жду, — напоминает о себе Римма Ивановна.
— Я буду за дверью.
Уже там, в коридоре, я устало закрываю глаза и сползаю по стене на пол. Голова разрывается от мыслей и вопросов. Многие из них я хочу задать Лере: кто постоянно ей звонит, почему она плакала, зачем на ночь глядя пошла гулять. На другие я бы хотел найти ответы в самом себе, потому что пока вопросов к себе у меня больше, чем ответов.