Плюшевая девочка

Я не собиралась тут размышлять о конголезцах [16], а только хотела отметить, что мне трудно оценивать возраст, потому что все, кому больше двадцати пяти лет, для меня старые.
И вообще все равно сорок кому-то лет или шестьдесят. Выглядит одинаково. Двойные подбородки развеваются как паруса. Пузо висит, на лбу траншеи. Мамины глаза как-то раз засияли, когда кто-то дал ей тридцать восемь, хотя ей только исполнилось сорок. Мало нужно взрослым для счастья.
  
XVI
 
Бабушка – та, которой сильно хотелось пить – позвонила мне и спросила, где мама. Она пыталась дозвониться, но мама не сняла трубку. Для бабушки это приравнивается к преступлению.
Если она не дозванивается до мамы, она звонит по очереди папе, потом Йооне, и напоследок мне. Она требует объяснений насчет маминых передвижений и того, где вообще все. Как будто я отвечаю за то, что никто не хочет разговаривать с бабушкой.
Во Франции папа тоже не взял трубку, до Йооны бабушка, ясное дело не дозвонилась, он никому не отвечает, поэтому я была последняя на очереди.
«Я звонила маме, но она не ответила».
Это было похоже на вопрос. Никакого другого дела у бабушки не было, или она его забыла. Я ответила, что мама и папа в Ницце празднуют годовщину свадьбы.
Бабушка, казалось, обиделась. Или потому, что мама ей не поведала о своих планах, или потому, что у нее самой не было денег поехать куда-либо, кроме Таллина.
Бабушка ответила, что забыла про годовщину и про Францию.
Вряд ли она вообще знала о поездке, потому что мама не собиралась ей звонить. Когда бабушка нам звонит, она в конце всегда говорит «до связи», но никто никогда не звонит бабушке.
«А папа-па твой тоже-же во Франции?»
Наверняка бабушка нетрезва.
Она редко, когда трезва.
Когда она пьяна, она повторяется и как будто сердится. Ее голос становится простуженным и решительным. Так и сейчас. Я не хочу стать, как бабушка. Я не должна пить ликер и все такое.
Она спросила, в каком я классе. До того, как я успела ответить, она удивилась, почему мы ни разу не приехали летом на дачу. Это был не вопрос, а обвинение. Она сказала, что всегда там одна и что там слишком много работы для нее одной, кроме того, у нее болит спина и она не может заниматься двором и колоть дрова для сауны. Она считает, что дачу надо продать, что от нее одна морока и никто туда не ездит. Я знала, что бабушка жалуется мне про дачу только потому, что я ответила на звонок, но другое дело, дача ли была самой большой ее проблемой или же кое-что другое. Жалобы немного облегчали ее состояние.
На самом деле, поездки на дачу в последние годы не обсуждались. Последний раз мы были там года четыре назад летом и вернулись после первой ночи, хотя собирались пробыть там дольше.
Это была именно дача [17], никакая не вилла. Ветхая изба, состоящая из горницы и ниши для кухни и еще одной ниши, где стояла двухэтажная кровать и лежали пахнущие плесенью одеяла. Посередине был дымящий камин.
На деле там было только одно помещение, ночью на пол клали матрасы. Днем их складывали в кучу, и спальня превращалась в гостиную-столовую. Поскольку электричества не было, самыми темными вечерами атмосфера становилась, конечно, интересной. Летом-то как раз ничего, ночи светлые. Папе приходилось вглядываться в буквы возле окна, чтобы прочитать старые юмористические журналы и желтые газеты, страницы которых скукожились от влаги. Если кто-то входил в дом в момент чтения, папа отбрасывал газету и притворялся, что занят чем-то другим.
Бабушка была там, когда мы последний раз ездили на дачу. Она всегда там. Она проводит на даче почти все лето. В подвале куча полных бутылок с домашним вином, а под крыльцом – пустых.
У бабушки болезнь, из-за которой она кашляет днем и ночью, особенно ночью. Соответственно, никто не может спать. Как будто ты пытаешься переночевать в каком-нибудь санатории.
 
Горячие простыни, ворочание в кровати, продавленные матрасы, жужжание насекомых и бессонница. Вот что такое дача. Теплое белое вино в эмалированных кружках и почерневшие на гриле дешевые колбаски.
Маме все это не нужно, поэтому она сейчас не предлагает ездить на дачу. Остальные тоже не предлагают. Она тот человек, который придумывает программу, остальные приспосабливаются.
Потеть в парилке всей семьей и нырять с мостков по вечерам – это не ее тема.
Я слушала бабушку и одновременно играла в планшет.
Бла-бла-бла.
Бабушка закончила и попросила меня перезвонить позже.
  
XVII
 
Я сидела в телефоне перед входом в Токманни [18] на ступеньках. Холод металла проникал через джинсовую юбку и леггинсы.
Я сама назначила место встречи. Оно было недалеко от дома. Его было также легко найти, если хорошенько не знаешь город.
И, что главное, там было спокойно.
Когда магазин безделушек закрывается, парковка пустеет. За ней только автобусный терминал – не особенно оживленное место. Этим вечером был только один ярко освещенный рейсовый автобус. Когда водитель уехал в гараж, я почувствовала себя единственным человеком на земле.
Я раздумывала, может, он не приедет.
Мы договорились о времени и месте пару дней назад. Может, он все забыл. Может, он передумал и не стал утруждаться, просто забыл сказать мне об этом.
Показались фары. В животе закрутило. Машина направилась на парковку на маленькой скорости, как будто удостоверяясь, в правильном ли она месте, и я поняла, что он приехал.
Я рассматривала приближающееся лицо. Фары были глазами, а решетка радиатора между ними рот. Свет горел только в одном глазу.
У каждой машины свое выражение. Машина может быть веселой, хитрой, скучной, усталой или злой. Машина Тони была самонадеянной. Иногда они бывают пустые. Такие лица встречаются у мамаш в магазинах, когда они нагружают тележки продуктами и пытаются держать детей в узде и себя в порядке. В моих планах было никогда не стать такой.
Папина машина выглядела замкнутой и деловой. Лицо маминой машины сообщало о нарушениях концентрации внимания.
Лицо приближающейся машины было упрямым. Так я себе вообразила. Когда она остановилась у лестницы, я встала и оправила юбку, отряхнула несуществующий мусор и спустилась на парковку.
Окно приоткрылось, и лицо водителя уставилось на меня.
«Привет».
«Привет».
«Садись».
«Окей».
Машина сразу тронулась, как только я села на переднее сиденье. Под ногами валялась пустая банка из-под энергетика. Рядом была свернутая в трубочку газета, в которой были объявления о продаже разных вещей.
Вот я и встретила своего парня, которого я не бросила и которому посылала фотографии.
Алекси молчал, пока ехал в другой конец парковки, а потом поинтересовался, куда мы поедем.
«Поедем в какое-нибудь спокойное место», – предложил он.
Парень. Мой парень.
Он без сомнения хорошо выглядел. Такой же безукоризненный и красивый, как на фото.
Но все было как-то непонятно. Я не знала, что произойдет дальше. Алекси смог меня увидеть, как того и хотел.
Я подумала, что из этого всего ничего не выйдет, и мы оба будем довольны, когда встреча закончится.
Я смотрела на него краем глаза. Девятнадцать? Да ни за что.
Ему было по крайней мере…
А вообще, откуда я знаю. Может, он просто выглядел старше своего возраста.
Я вспомнила, как он писал мне комплименты.
«Ты самая красивая девушка, которую я сегодня видел».
Он свернул на дорогу, ведущую от центра. По обеим ее сторонам был лес. Велодорожка шла параллельно, пустая и извилистая. Кривой дорожный знак предупреждал о ямах. Он стоял там, сколько я себя помню. Через много метров лес сменился многоэтажками, на балконах которых всегда кто-то курил. На обочине был украшенный граффити яйцеобразный киоск, в котором я иногда покупала конфеты.