Молчание и покорность (СИ)
Бухой в сопли, едва ли держится на ногах, а еще промокший до нитки. Его наверняка красивые светлые волосы налипли на лицо и шею, но он даже не пытается зачесать их назад.
Я достаю ключи от квартиры и шагаю вперед, под козырек. Теперь, на расстоянии вытянутой руки, я могу с уверенностью сказать, что апельсиновая жуть принадлежит ему. Да, даже сейчас эта пьяная скотина смотрит на меня таким презрительным взглядом, поджимая очерченные губки, что я даже несколько теряюсь.
Окидываю взглядом его с ног до головы, неприлично долго рассматривая белые кроссы, светлые рваные джинсы и заправленную рубашку, а еще утыканное золото-бриллиантовыми сережками розовое ухо, выглядывающее из мокрых прядей волос.
— Кхм, я пройду? — грубовато спрашиваю я, направляясь к двери.
Парень отлипает от этой самой двери и, придерживаясь за стенку, пошатываясь, отходит в сторону.
Я замечаю, что бок его пальто весь в грязи, как и край штанины, значит, успел познакомиться с клумбой, и, хмыкнув, прикладываю магнитный ключик к домофону.
Уже хочу зайти в подъезд, как вдруг слышу:
— Пидорас, мля…
Голос у парня хриплый и, если не простуженный, то около того.
Я сперва думаю, что он обращается к себе, потому что я своим внутренним радаром буквально ощущаю исходящий от него гейский флюид, но все же смотрю в его сторону и понимаю, что нихера. Это он мне.
— Че? — морщусь я, придерживая норовящую закрыться дверь рукой.
Парень отрывается от созерцания своих кроссовок и одаривает меня полным пьяной ненависти взглядом ярких серых глаз.
— Как тебе на вкус его член? — шипит он, сжимая кулаки.
— Не пробовал, — на автомате отвечаю я, ошарашено пялясь на едва ли не плюющегося от злости парня. — Ты вообще кто?
— Как это кто?! Я Камиль! — вскрикивает он, качнувшись вперед, будто хочет врезать мне, но только неловко заваливается, едва не рухнув на меня мешком. — Я… да я…
— Ага, ты, — я брезгливо отталкиваю его, но, видимо, силу рассчитываю не правильно. Камиль ударяется спиной и затылком о стену, болезненно стонет и как подкошенный падает на мощенный плиткой пол. Вернее, он бы упал, но в последний момент я успеваю подхватить его под руку и аккуратно опустить задницей прямо в натекшую с козырька лужу дождевой воды. — Черт!
Парень уже, видимо, слабо что-то соображает. Он даже не пытается подняться, только закрывает лицо руками и глухо бормочет что-то, а я… черт, ну не могу же я оставить его сидеть в мокрых джинсах на ледяной плитке! Не по-мужски это! Он себе жопу отморозит, писька вставать перестанет, а я буду себя винить!
— Камиль, — зову я, тронув его за плечо.
Он сперва даже не реагирует, но потом поднимает на меня глаза, щурится, пытаясь навести резкость, и выдыхает:
— Сука ты. Разлучник. Пи-до-рас.
И, злорадно оскалившись на мою ошарашенную физиономию, припечатывает:
— У нас все было серьезно! Мы… мы встречались! Я был его мужчиной!
— Охереть, а жена Мура в курсе, что у него есть мужчина? — с небольшой паузой перед последним словом, интересуюсь я. Происходящее не укладывается в голове. Мур? Мур и вот этот вот мальчик?..
— Не любит он свою жену! — хрипло кричит Камиль, продолжая сидеть в этой своей луже, которая, кстати, уже почти вся впиталась в его пальто и джинсы. — Я гражданин США! Мы… мы хотели переехать, хотели пожениться! По-настоящему! Мы могли бы… могли бы даже… — он заходится надрывным болезненным кашлем, прижимая ладонь к больному горлу, но договаривает, хоть в этом и нет никакого смысла: — даже родить и воспитать ребенка!
Смех сдержать получается с трудом, но вот едкую реплику я все равно выдыхаю:
— Ага, причем он бы ребенка родил, а ты его воспитал, да?..
Лицо у Камиля становится настолько несчастным, что мне больше не хочется издеваться и смеяться над малахольным. Этот придурок наивный говорил так искренне, смотрел так жалобно, что мне самому стало как-то тоскливо и холодно. Я ведь точно таким же был, да и остаюсь, чего скрывать. Наивный идиот, который купился на доброжелательность Мура, считая, что это для одного меня он такой, а для остальных…
— Да конечно! — разозлившись по новой, рычу я, складывая руки на груди. — У Мура три судимости, дурень! Кто ему гражданство США даст и… детей… — последнее слово я произношу, глядя в широко распахнутые растерянные глаза.
Камиль будто мгновенно трезвеет. Он мотает головой, стряхивая капли с волос, шмыгает носом, моргает. А потом повторяет:
— Три судимости?
— Да, — я устало вздыхаю, засовывая руку в карман, пытаясь хоть как-то согреться, другой же продолжая удерживать дверь подъезда. — Не знал, жених?
Парень кидает на меня гневный взгляд и пытается подняться, но его заносит в бок, и он падает на локоть, зашипев от боли. Возится в этой своей луже, только сильнее и сильнее погружаясь в пьяное шаткое безумие…
— Черт, — в который раз бурчу я и подхватываю его под руку, вздергивая на ноги. Вздрагиваю, ощутив, что рукав его пальто насквозь промок, хоть выжимай. Не обращая внимания на протесты, тащу к лифту мимо удивленной вахтерши.
— Отпусти! — рычит Камиль достаточно уверенно, когда я наконец-то завожу его в натопленную квартиру, но, стоит мне убрать грабли, как он тут же вновь оказывается на полу. — Ненавижу таких, как ты. Мозгов нет, зато благородства хоть отбавляй!
Камиль, даже такой жалкий и опустившийся, смотрит снизу вверх высокомерно и презрительно, и это могло бы больно ударить по самолюбию, но я даже и не думаю обращать внимание на бредни бухого в зюзю парня.
Я вздыхаю, наклоняюсь ниже, подхватывая его под локоть, возвращая в прекрасный мир прямохождения.
Он не вырывается, только привычным жестом зачесывает пальцами назад светлые волосы, которые сейчас висят обсосанными жалкими прядями, теряя капли дождевой воды за шиворот расстегнутого пальто.
Камиль позволяет прижать себя к стене, позволяет раздеть и даже безропотно идет в ванную комнату, опираясь на мое плечо. От его тела буквально тянет холодом, кожа влажная и липкая, так что касаться противно, но зато ни сырость, ни перегар, ни сигаретный дым не могут перебить сладкого аромата каких-то стойких тошнотных духов. Омерзительный запах будто вплелся в его волосы, впитался в кожу, и я никак не могу понять, как человек с таким утонченным вкусом мог выбрать настолько гадкие духи! И настолько нелепую машину.
— Ты просто… мразь, — хрипит вдруг он, с трудом переставляя ноги.
— Угу, — мычу я, едва не сгибаясь под тяжестью взрослого и совсем не лёгонького человека, — зато ты белый и пушистый толстозадый кроль…
Про толстый зад, я, конечно, загнул. Жопа у Камиля что надо. Модельная. Хоть сейчас на подиум в первых попавшихся дедовых рейтузах!
Всунув его в душевую кабинку, я помогаю ему раздеться окончательно, настроить горячую воду и, усадив на пол от греха подальше, направляюсь в спальню искать чистую и сухую одежду.
Пока я пытаюсь найти не распакованное белье, потом завариваю крепкий горячий чай, ищу банку мёда и включаю кондиционер на обогрев, Камиль уже успевает, кажется, перевернуть всю ванную комнату вверх дном, если судить по доносящимся из-за закрытой двери звукам.
— Что ты…? Блять! — я едва не поскальзываюсь на усеивавших пол ванной комнаты мелких осколках каленого стекла. Одной из дверец в душевой нет, вторая еще каким-то чудом держится в пазах, а вот Камиль обнаруживается в углу в обнимку с белым другом. — Черт! — я подхожу ближе, осторожно убираю его волосы, которые от тщетно пытается придержать, от лица, и тактично отворачиваюсь.
Да, должно быть, от горячей воды ему стало плохо, вот и…
— Съебись! — хрипит парень, кашляя и пытаясь вытереть рот тыльной стороной ладони.
— Закройся! — огрызаюсь я в ответ. — Всё?
— Угу, — мычит он, отстраняясь от унитаза. Я нажимаю на кнопку слива и помогаю Камилю подняться на ноги, а потом дойти до изуродованной душевой кабинки, расчищая дорогу от осколков краем тапка.
Вновь усадив его под заливающую пол струю воды, я снимаю лейку и, вручаю ее парню, иду за веником и совком, но возвращаюсь еще и с чашкой горячего чая.