Дьявол в музыке (ЛП)

Она начала набожно зачитывать заупокойную молитву – de profundis: «Из глубины взываю к тебе, Господи…»[13] Донати присоединился к ней, находя утешение к торжественном и знакомом песнопении, что убаюкало его мысли, оставив только почтение к Богу и жалость у покойному.
К удивлению Донати, граф Раверси приехал в беседку без священника, без жандармов и даже без слуг, если не считать Маттео. Раверси объяснил, что послал лакея в Соладжио за доном Кристофоро и за доктором Луиджи Куриони, а также известил Бенедетто Ругу, подесту, что исполнял обязанности мэра и главного мирового судьи, и Фридриха фон Краусса, командовавшего австрийским гарнизоном. Донати не сомневался, что хотя формально руководить следствием будет Руга, на деле этим займётся фон Краусс. В Ломбардии итальянцы могли предполагать, но располагали австрийские военные.
Раверси подошёл к телу.
- Итак, это правда, - произнёс он пустым, меланхоличным голосом, который, по мнению Донати, всегда звучал, как будто из глубокого туннеля. – Маттео сказал, но я бесплодно надеялся, что это какая-то ужасная ошибка. Мой бедный друг, - он тихо помолился несколько мгновений. – Умереть так далеко от жены и семьи… от рук убийцы!
Донати не знал, что сказать. Заговорила Лючия:
- Ваше сиятельство, мы думаем, что кто-то обшарил его карманы, но ничего не пропало.
- Ты дочь Маттео, Лючия? – спросил граф.
- Да, ваше сиятельство. Я Лючия Ланди.
- Ты двигала тело или изменяла его положение?
- Нет, ваше сиятельство.
- Вы все видели, что я также этого не делал. Но я мне нужно удостовериться в том, что вы говорили. Да, записная книжка и часы на месте. А во внутреннем кармане… пистолет! Почему он взял пистолет на прогулку по саду? О, Мадонна! Он должен был знать, что станет целью бунтовщиков! И всё же он был отважен до самой смерти – презирал карбонариев и не принимал их всерьёз.
Донати был потрясён.
- Синьор граф, так вы полагаете, что это политическое убийство?
- Как вы можете сомневаться в этом, маэстро? Когда такого человека, как Лодовико – верного друга австрийского правительства и церкви – убивают безо всякой причины, это политическое убийство. Подумайте, в какие времена мы живём – восстание в Неаполе, восстание в Пьемонте, а в Ломбардии обширный заговор!
Донати слышал об арестах, что начались прошлой осенью. Несколько выдающихся людей, в том числе лучших писателей и публицистов северной Италии были обвинены в заговоре против австрийских властей королевства. В Венеции создали особую комиссию, и, если Донати не ошибался в своих догадках, скоро она найдёт больше предателей. Уже схваченные были брошены в убогие камеры, где их тайно допрашивали, не позволяя видеться ни с защитниками, ни с друзьями.
Молчание нарушила Лючия.
- Быть может, маркез застрелился, ваше сиятельство. У него был пистолет.
- Но из него не стреляли, - возразил граф, - и он заряжен, а значит им не пользовались. Но размер раны и чернота вокруг говорят о том, что стреляли действительно с очень близкого расстояния. Этот юноша, которого вы называете Орфео, должен был зайти в беседку вместе с ним – он не мог застрелить маркеза через окно. Конечно, он мог убить его снаружи, а потом затащить тело сюда, чтобы спрятать.
Донати спросил так вежливо, как сумел:
- Кажется, вы уже решили, что маркеза убил Орфео, синьор граф?
- Конечно, Орфео! – нетерпеливо воскликнул Раверси. – Это прекрасный агент карбонариев – иностранец без связей в Милане, о котором никто не может сказать ни хорошего, ни дурного. Он скрывал своё имя и происхождение, а теперь пропал. Так и действуют карбонарии – в тишине и обмане.
- Но синьор граф, - запротестовал Донати, - сделать тайну из Орфео придумал маркез. Он считал, что это подхлестнёт интерес публики.
- Карбонарии очень умны, - ответил Раверси. – Не сомневаюсь, что Орфео сумел внушить Лодовико, что это его собственная идея.
- При всём уважении, синьор граф, я не думаю, что кто-то может внушить какую-то мысль маркезу Мальвецци против его воли.
 
Раверси ненадолго задумался.
- Вы знаете настоящее имя Орфео, маэстро?
- Нет, синьор граф. Я не знаю о нём почти ничего, кроме прекрасного голоса. Вряд у многих карбонариев такие голоса.
- Карбонарии встречаются везде, маэстро. Что может быть естественнее, чем притвориться певцом, чтобы подобраться к Лодовико? Одержимость моего бедного друга музыкой хорошо известна.
Донати был потрясён. Это могло оказаться правдой. Что он знал о карбонариях? Он любил Орфео, но юноша оставался для него загадкой. «Я не могу быть уверен в том, что буду делать через неделю или месяц…. Простите, что я так загадочен. Я бы сказал больше, если бы мог». Уж не слова ли это радикала и бунтовщика?
- Ваше сиятельство, - вмешалась Лючия, - разве мы можем быть уверены, что Орфео тоже не был убит? Или что не лежит где-то раненый и ждёт нашей помощи, пока мы стоим здесь и строим догадки?
- Команданте фон Краусс скоро будут здесь, и начнутся поиски, - сказал Раверси. – А пока вы все должны оставаться здесь. Маэстро, скажите, как вы познакомились с Орфео?
- Я уже несколько лет был знаком с маркезом Мальвецци. Он покровительствовал моим многообещающим ученикам, а я учил его протеже. Он рассказал, как познакомился с молодым англичанином и решил учить его в своей вилле на Комо. Он хотел, чтобы я стал его наставником. Я оценил такую увлечённость – маркез был готов покинуть Милан в январе, в самый разгар оперного сезона, чтобы жить на озере зимой, почти в одиночестве. Я сказал, что стар и слеп, а мои дни интриг и приключений давно прошли. Я хотел работать с удобствами и ни от кого не скрываться.
- Но вы согласились учить Орфео. Почему?
- Синьор граф, - просто ответил Донати, - я услышал, как он поёт.
Повисла пауза.
Донати слышал, как Раверси задумчиво меряет беседку шагами.
- Долго вы и Орфео жили здесь?
- Я думаю, около шести недель.
- На каком языке вы говорили?
- На миланском, синьор граф. Я не знаю английского.
- А он хорошо говорил по-милански?
- Чрезвычайно хорошо.
- Значит, вы могли говорить бегло. Он что-нибудь рассказывал о себе?
- Нет, синьор граф. Но я никогда не спрашивал. Я не был любопытен. Мы жили музыкой, а потому говорили и думали только о ней. Весь остальной мир казался очень далёким.
- Что скажешь ты, Маттео? – спросил Раверси. – Можешь ты пролить свет на то, чем был Орфео и откуда взялся?
- Ваше сиятельство, я едва видел его. Я всегда работал в садах или ходил с поручениями в замок или деревню.
- А ты, Лючия? Ты знаешь настоящее имя Орфео?
- Нет, ваше сиятельство.
- Вы почти ровесники, - убеждённо сказал Раверси, - и должны были проводить время вместе… подружиться.
- Девушка вроде меня не может подружиться с джентльменом, ваше сиятельство… если не хочет погубить себя. Я не хотела себе такого. Я хочу выйти замуж, когда придёт время.
- Хм. Хорошо, но по крайней мере, опиши мне его.
- Описать, ваше сиятельство?
- Да, опиши. Как он выглядел?
- Это сложно сказать, ваше сиятельство.
- Что в этом может быть сложного? Разве ты не жила на этой вилле с ним всё это время?
- Я не жила здесь, ваше сиятельство, - чопорно возразила она. – Отец не позволил бы этого. Я лишь приходила готовить и убираться.
- Тем не менее, ты часто видела Орфео. Он был высок?
- Выше меня, ваше сиятельство.
- Это ожидаемо. Насколько выше?
- Я не знаю, ваше сиятельство. Я никогда не стояла рядом с ним.
- Он был крепкого сложения?
- Я бы сказала, что нет.
- Какого цвета у него были волосы?
- Думаю, каштановые.
- Какого оттенка?
- Я не замечала.
- А глаза?
- Я не из тех, кто смотрит джентльменам в глаза, ваше сиятельство!
- Ради любви Господа, девочка, ты должна вспомнить больше! Он бы красив? Были у него шрамы, родимые пятна или какие-то особые приметы?