Кокон (СИ)

— Я был у Шерил постоянным клиентом, — сказал он.
— Вы говорите о проституции? — уточнил прокурор.
— Ага, — от того, насколько пренебрежительно Фрэнк говорил о погибшей, даже Джеймсу уже хотелось дать ему в морду. — Иногда я «заимствовал» из партии пару доз для своих нужд. Она иногда брала фиксал в качестве оплаты.
Прокурор сделал пометку в своих записях.
— Вам известно, что мисс Мэйн была пациенткой доктора Боумана?
— Да, — спокойно ответил Фрэнк. — Она упоминала его несколько раз. Однажды, после процедуры... эм... аборта, она сказала, что препарат, который он ей дал, — тот же самый, что она принимает в качестве наркотика. Тогда я понял, что у нее крыша поехала от зависимости.
— Вы хотите сказать, что доктор Боуман мог понять, что Шерил знала о связи фиброксанола с наркотиками?
— Ну, если он не дурак, то да, — усмехнулся Фрэнк, и тут же вздрогнул, когда судья резко застучал молотком.
— Проявляйте уважение к присутствующим, мистер Клэйсон, — строго отчеканил судья, глянув на свидетеля поверх очков. — И воздержитесь от грубых высказываний и оскорблений.
— Прошу прощения, ваша честь, —лениво произнес Фрэнк, который не слишком то раскаивался за свою прямоту.
Все время, пока свидетели высказывались, Боуман сидел на месте для обвиняемых, держась с холодной отстраненностью, словно бы это все его не касалось. Его адвокат, бледный и обеспокоенный средних лет мужчина с идеально выбритым подбородком и легкой сединой на висках, то и дело шептал что-то ему на ухо, но доктор махнул рукой.
Зал суда затих, когда адвокат Боумана поднялся. Он старался выглядеть уверенно, но внутреннее напряжение выдавала дрожь в его руках, едва заметная, когда он приглаживал манжеты рубашки.
— Уважаемые члены суда, — начал он, делая шаг к присяжным, — мой клиент, доктор Майкл Боуман, — человек, посвятивший свою жизнь медицине. За тридцать лет практики он стал известным специалистом, авторитетом в своей области, уважаемый коллегами и пациентами. Его участие в этом деле — чудовищная ошибка, вызванная...
Боуман, сидевший неподвижно до этого момента, вдруг прервал адвоката.
— Достаточно, Найджел, — сказал он, глядя прямо перед собой.
Адвокат замер, ошеломленный.
— Майкл, я...
— Я сказал, хватит, — жестче повторил Боуман, вставая. Его голос эхом отозвался в тишине зала.
Он повернулся к судье, затем к присяжным, словно собирался заговорить с каждым из них лично.
— Да, я виновен, — начал он, спокойно, почти холодно. — Виновен в том, что был частью этой системы. Я помогал адаптировать фиброксанол в фиксал. Да, я знал, как он действует, и да, я видел в этом возможность.
Его адвокат хотел что-то сказать, но осекся, заметив предупреждающий взгляд судьи.
— Вы признаете свою причастность к распространению наркотиков? — уточнил прокурор, стараясь скрыть удивление.
— Да, — коротко ответил Боуман. — Деньги, влияние, возможность исследовать действие нового препарата в реальной среде... Это был вызов, на который я решился. Пусть эти мотивы покажутся низменными, но я не собираюсь их отрицать.
Зал снова наполнился шепотом. Адвокат закрыл лицо руками, его поражение было очевидным.
— Однако, — продолжил доктор, повысив голос, чтобы его услышали все, — я никого не убивал.
— Не считая тех, кто умер от передозировки созданного вами фиксала? — парировал прокурор, но тут же смолк, когда судья призвал к тишине и попросил не провоцировать обвиняемого.
— Я никого не убивал, — с нажимом повторил Майкл, глядя только на судью и присяжных. — Я всегда был и остаюсь врачом в первую очередь. Моя цель — спасать жизни, а не забирать их. Да, я участвовал в распространении фиброксанола, но и только. Все остальное — ложь.
Прокурор прищурился.
— Вы хотите сказать, что ни один из ваших пациентов не погиб по вашей вине?
Боуман усмехнулся, его улыбка была полна горечи.
— Люди умирают. Это реальность, с которой сталкивается каждый врач. Но я не маньяк. Те смерти, о которых вы говорите, — дело рук кого-то другого.
Он оглядел зал, словно пытаясь найти единственного, кто мог бы ему поверить.
  
— Мое преступление — это алчность и тщеславие, — добавил Боуман. — Но не убийство.
Его слова повисли в воздухе, словно вызов. Судья посмотрел на прокурора, словно давая ему возможность задать еще один вопрос, но тот только покачал головой.
Боуман сел, его лицо оставалось каменным, а взгляд — неподвижным. Его признание было одновременно попыткой честности и последним отчаянным маневром. Адвокат лишь тяжело вздохнул, понимая, что шансов вытащить клиента уже не осталось.
Никто не ожидал подобного заявления. Ни Джеймс, ни Картер, так усиленно выстраивавший линию обвинения, ни прокурор, ни судья, ни присяжные… Но Сэвидж понимал, как на самом деле ловко Боуман обставил их всех.
Наблюдая за доктором, Джеймс чувствовал, что тот заранее все это спланировал. Слова Майкла были продуманными, слишком отточенными. Наверняка его адвокат предлагал более гибкую стратегию, стараясь всеми силами выкрутиться, смягчить срок, быть может, даже сослаться на проблемы с головой — их излюбленную в последние годы тактику.
Но Майкл Боуман оказался хитрее.
Если бы он пытался отрицать вину хотя бы по одной из статей обвинения и вскрылось, что это намеренное сокрытие фактов и введение в заблуждение, вину по второй признали бы куда охотнее. Присяжные терпеть не могут, когда их водят за нос и пытаются обмануть. На это рассчитывал Картер. Но Майкл сделал рисковый шаг, поскольку понимал психологию поведения людей. Понимал, что, хоть улик и достаточно, напрямую против него ничего не говорит.
Позже, в тот же день, когда заседание подходило к концу, огласили решение по основным пунктам обвинения:
— Суд рассмотрел представленные доказательства и заслушал показания свидетелей. Мы признаем обвиняемого Майкла Боумана виновным по статьям, касающимся изготовления и распространения наркотических веществ, — его голос был спокоен, но в зале повисло напряжение. — Однако обвинение не смогло предоставить достаточных доказательств его вины в убийствах.
По залу шквальным ветром пронесся ропот. Картер сжал кулаки, желваки его ходили ходуном от негодования. В Джеймсе тоже закипала ярость.
Судья поднял руку:
— Присяжные требуют более веских улик для вынесения обвинительного приговора по делу об убийствах.
Боуман слегка улыбнулся и едва заметно кивнул своему адвокату. Джеймс заметил этот жест, который подтвердил догадки о том, что признание было спланировано доктором.
После того, как люди начали вытекать из зала суда, Сэвидж заметил Калину Сантох, которая решительно направилась к Боуману, но тот жестом показал, что не собирается беседовать с ней. Детектив хотел сам поговорить с ней, но журналистка скрылась в толпе, видимо, убежав брать интервью у кого-то другого.
Как только офицеры вернулись в департамент, Картер собрал всех в комнате для обсуждения. Он был сосредоточен и говорил быстро:
— Это не поражение. Мы доказали причастность этого старого ублюдка, и это уже успех. Остальное — лишь вопрос времени. Мы отправляем все образцы ДНК в лабораторию. Это наш шанс доказать связь Боумана с жертвами. Или, возможно, с тем, кто стоял за убийствами, если не он.
Джеймс хотел было возразить, но промолчал. Он понимал, что каждый шаг должен быть выверен, каждое действие — подкреплено доказательствами.
— Я хочу, чтобы все данные были собраны к утру. Больше нам нельзя терять время, так что за работу, — с этими словами Дэвид обвел присутствующих взглядом, а затем вышел, оставляя за собой напряженную тишину, наполненную невысказанными словами.
В участке было тихо. Большинство сотрудников разошлись по домам, лишь дежурные офицеры и несколько упрямцев вроде Джеймса все еще сидели за своими столами. Часы на стене показывали почти десять вечера. Свет тусклых ламп бросал длинные тени на стопки документов, которые, казалось, становились лишь выше с каждым днем.