Кокон (СИ)

Весь декабрь Сэвидж возвращался поздно, разогревал остатки ужина, а после, рухнув в кровать, где уже обычно спала Эми, мог лишь рассчитывать на шесть-семь часов крепкого сна. Сейчас он чувствовал, что переступить через порог с тем грузом, что у него на душе, невероятно тяжело. Он понимал, что подарками не откупиться, но не мог испортить родным праздник из-за своих собственных разочарований и неудач.
И теперь детектив, стоя на крыльце, долго собирал остатки воли, чтобы выглядеть перед семьей как можно убедительней. Он не имел права показывать родным эту свою сторону, для них он обязан был быть лучше, быть их опорой и защитой. Это место всегда было для него отдушиной, убежищем, наполненным светом, теплом и детским смехом, но сейчас это были лишь декорации, за которыми скрывались натянутые отношения...
Стоило Джеймсу переступить порог, тут же из гостиной с радостными криками выбежали улыбающиеся Эбби и Джанет. Правда, присмотревшись, он понял, что в глазах их плещется... печаль. Особенно сильно его уколол взгляд Джанет, и на
— Мама, мама, папа вернулся!.. — радостно лепетала Эбби, цепляясь за потрепанный костюм. Джеймс тут же подхватил дочь на руки и поцеловал в щеку под аккомпанемент заливистого смеха. — У тебя щетина щекотная!..
Как только он опустил дочь обратно, Джеймс почувствовал, как взгляд Эми буквально впился в него. Она отложила ножницы и медленно поднялась, скрестив руки на груди.
— Я уж думала, что ты и Рождество в своем участке встретишь, — ее голос звучал спокойно, но в нем угадывалась ледяная нотка.
— Много работы навалилось, — коротко ответил Джеймс, вешая пальто на крючок. Он попытался изобразить улыбку, чтобы она не выглядела слишком вымученной. — Но комиссар Бэннет дал мне пару дней сверху, отдохнуть. Так что я весь ваш на ближайшую неделю.
— О, вот как? — Эми даже не стала скрывать желчь в своем тоне. — Надо тогда комиссара поблагодарить за то, что хотя бы он помнит о том, что у тебя есть семья. Может, он еще и на выступление Джанет сходил бы?
— Мам, не начинай, — тихо сказала Джанет, но Эми лишь бросила на нее быстрый взгляд.
Джеймс зажмурился, чувствуя, как кровь отливает от лица. Выступление... Как он мог забывать?.. Эмили же еще неделю назад напоминала ему об этом, но вчера он так сильно засиделся в отделе Перкинса, пока они сверяли в очередной раз все снимки, что совершенно забыл о том, что должен был ехать в школу к дочери.
Эбби глядела на отца и мать, и улыбка медленно слезала с ее сияющего личика. Она всегда достаточно чутко ощущала любое напряжение между родителями, и Джеймс решил, что дочерям не стоит становится свидетелями разгорающейся ссоры.
— Дорогая, давай мы обсудим это не здесь, — мягко, но многозначительно произнес Джеймс, опуская младшую дочь. — Между прочим, у меня для вас кое-что есть.
Он вручил обеим дочерям пакет с подарком, и внимание Эбби тут же переключилось на красивую куклу. Джанет смотрела на свою с куда меньшим энтузиазмом.
— Такая красивая!.. Спасибо, папочка! — Эбби крепко обняла его со всей искренностью.
— Думаю, твоя новая подружка будет не против, если ты с ней поиграешь, — подмигнул ей отец, и радостная девочка убежала в гостиную.
— Ты действительно хочешь откупиться подарками? — прошипела Эми, как разгневанная пума.
— Эми, пожалуйста, — устало попросил Джеймс, — не сейчас.
— А когда, Джеймс? Когда? — Эми обернулась, и в ее голосе зазвучала боль. — Джанет ждала тебя вчера на выступлении. Эбби, наверное, и не помнит, каково это — говорить с отцом. А я... — она прикусила губу, стараясь удержаться от слез. — Я не помню, когда мы последний раз чувствовали себя семьей.
— Мам, хватит, — сказала Джанет громче, чтобы ее голос был услышан. — Ты же знаешь, что папа теперь важное расследование ведет. Его даже по телевизору показывали.
— Это не оправдание, Джанет, — Эми покачала головой. — Однажды вы поймете, что иногда работа не стоит того, чтобы терять... терять тех, кто тебя любит.
Джанет переводила взгляд с отца на мать, на ее лице, которое уже начало вытягиваться, утрачивая округлые черты, пролегла тень негодования. Она резко развернулась на носках и молча скрылась в гостиной вслед за сестрой.
  
Джеймс тяжело вздохнул, подходя ближе к жене.
— И вот нужно было это устраивать прямо сейчас? — спокойно спросил он, вглядываясь в глаза жены.
Она сдерживала слезы, пытаясь выглядеть жесткой и непреклонной, но невозмутимость Джеймса лишь усилила ее боль.
— Я устала, Джим... — тихо всхлипнула она, уткнувшись ему в плечо. — Я не могу тянуть все сама. Раньше, когда ты еще помогал, было проще, а сейчас...
— Я все понимаю, — произнес он негромко, прижимая Эми ближе. Рука его поглаживала ее по голове, успокаивая, как ребенка. — Скоро все это закончится, обещаю...
Но Эми продолжила, будто не слыша его слов:
— Как бы я ни пыталась отгородить девочек от всего этого, я не могу заставить их не слушать, что говорят вокруг. Я пытаюсь уберечь их от чудовища, за которым ты охотишься, убеждаю их, что все в порядке. В школе про это говорят, на моей работе про это говорят, еще и эти журналисты...
— Журналисты? — переспросил удивленный Джеймс. — Кто-то донимал вас?
Женщина чуть заметно кивнула.
— Несколько раз приходили ко мне на работу, видимо, хотели что-то узнать... Но я отказалась от любых интервью. Не хватало еще, чтобы из нашей жизни сделали шоу, как это случилось с Уильямсами...
От неожиданного признания детектив аж замер. Он отрешенно глядел на теплый свет, льющийся из гостиной, и понимал, что невольно все-таки втянул близких во все это. Страх за семью, которая может оказаться под ударом не только беспринципных заголовков, но и мишенью убийцы, если все же они ошиблись на счет Миллера.
Казалось, что смысл сказанных когда-то комиссаром слов об ответственности и бремени только сейчас дошел до него во всей мере. Стоило ему выйти из тени, став лицом этого дела, ставки повысились, и речь шла уже не просто о следственных ошибках и не его собственной репутации. Речь шла и о благополучии семьи.
— Все будет хорошо, — повторил он даже больше себе, чем Эми. — Мы нашли подозреваемого, осталось только упрятать его за решетку и справедливость восторжествует.
— Ты ведь будешь с нами на Рождество? — тихо спросила она, словно боялась услышать ответ.
Джеймс на мгновение замер. Он хотел бы ответить, что все непросто, что он не знает, когда вновь нужно будет ехать на работу, но сейчас правда никому не была нужна.
— Конечно, милая, — сказал он, улыбаясь как можно теплее. — Как же я могу пропустить эту поездку. Твоя мама готовит лучший кремовый пирог во всем штате. Не могу же я лишить себя этой вкуснятины?
Шутка вызвала нервный смешок у Эми, и та легко ударила его по груди. Глаза ее все еще блестели, но слез больше не было.
— А мне казалось, в прошлом году ты то же самое говорил про индейку.
— Правда? — он насмешливо склонил голову на бок. — Возможно. У миссис Мэйсон просто такая вкусная стряпня, я же устану все перечислять... Ладно-ладно, шучу! Ты тоже хорошо готовишь. Ну а в ее возрасте точно не будешь уступать в кулинарном мастерстве.
Эми прижалась к нему крепко, будто не хотела отпускать мужа больше никогда в жизни. В этом объятии Джеймс чувствовал все — ее страх, обиду, утомленность и одиночество. И все это было зеркальным отражением его самого.
Женщина потянулась, чтобы поцеловать мужа, однако нежное прикосновение вызвало лишь жуткое воспоминание об обезображенных женщинах, ярко вспыхнувшее в темноте закрытых век. В памяти вдруг всплыли устремившийся пустой стеклянный взгляд в осеннее небо и бурые пятна на снегу, отчего грудь сдавило знакомое напряжение. Отвращение ледяной дрожью прошло по телу, и Сэвидж невольно отстранился, отводя глаза.
— Джеймс? — Эми внимательно вглядывалась в лицо мужа, ища причину. — Все… в порядке?
— Да… — коротко ответил он, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Просто устал. Все хорошо.