Судьбы местного значения (СИ)

Подошли к краю. Посмотрели вниз.
— Господи!.. — выдохнул кто-то.
Тела селян лежали вповалку. Женщины, старики, дети…
— Как же так? — спросил Голубев и забился в рвотных судорогах.
«Взрывай Юрка! Взрывай!». И вновь перед глазами с неба падает земля и разорванная плоть.
Это неправильно. Так быть не должно. Не может так человек. Так даже звери не могут. Как же так? Ведь в Германии такие же люди. Пролетарии…
Не должно так быть! Не должно!..
Надо что-то делать! — Чичерин будто очнулся, но оторвать взгляд от тел не смог. Замечая краем сознания, или просто понимая, что все вокруг ступоре. Кто-то просто стоит покачиваясь. Бледные. Растерянные. Испуганные…
Кто-то забормотал молитву, а Абадиев точно молился — руки лодочкой сложены. Вот Степаненко попятился было, но встрепенулся, посмотрел на лейтенанта и толкнул бойца, что молитву читал. Потом к Абадиеву шагнул.
— Не надо, пусть, — тихо сказал Чичерин, понимая, что нельзя прерывать бойца.
— Что делать будем, командир? — так же тихо спросил сержант.
— Смотрим, мужики! — громко ответил лейтенант. — Внимательно смотрим. Чтобы накрепко это запомнить!
Лица бойцов посуровели. Абадиев провел ладонями по лицу, и Чичерин разобрал его последние слова:
— Аллах Акбар!
Затем он склонился и достал свой кинжал. Чиркнул по ладони выступившая кровь закапала на клинок под непонятные всем слова. Затем, не обтирая лезвия, Абадиев с силой загнал кинжал в ножны.
Тут все повернулись к Чичерину. Взгляды суровые. Внимательные. И он понял — что делать дальше. Ценность тетрадки? Не важно это сейчас. Важно найти этих нелюдей.
Второй час отряд по лесу идет, чуть в стороне от дороги. Медленно, хотя чаща не густая, и подлеска мало. Но это не грунтовка — много впадин, прелой листвы, валежника. Из-за носилок с раненым эти препятствия приходится обходить. По самой грунтовке, метров двести впереди шла дозорная пара бойцов, и еще пара позади.
Миновали несколько троп, пересекающие дорогу поперек, и явно натоптанные людьми. Куда они ведут выяснять некогда. Постоянно прислушивались, пытаясь сквозь шум листвы засечь рокот моторов. Еще к канонаде, что рокочет на грани слышимости. Далековато откатился фронт, и это угнетало.
Лейтенант порой скрипел зубами от злости. Разбить врага, и малой кровью и на чужой территории? Как же так случилось, что бьют их самих, да так, что отступать не успеваем? Но мысль — как догнать этих камуфляжных была основной. Именно камуфляжных. Да — пешком.
Что-то подсказывало, что эти два отделения неспроста двигались отдельно от основных сил. И не разведчики это. У разведки иные задачи — выяснить расположение противника и незамедлительно доставить сведения командованию. Эти же встали, убили пленных, вырезали стариков, женщин и детей. Загрузились провизией и «vorwarts», не спеша особо. Как на прогулке. Чичерина передернуло, так как вспомнились тела в овраге. Догнать бы…
Вдруг этот отряд уйдет к основным силам? Что тогда делать?
Чичерин скрипнул зубами — не надо было телится, а атаковать сходу. Но кто же знал? Но если знать, то ударили бы, не задумываясь. За совершенное ими. Смогли бы добежать. Глотки бы грызли. Возможно, легли бы все, но хоть поквитались за зверства.
— Все будет хорошо, командир, — сказал сержант, будто угадав его тягостные думы.
— Надеюсь… — буркнул лейтенант.
Звякнула бутылка и Степаненко зашипел на бойца:
— Нежней, раззява, не молоко несешь. Керосин!
Из опустевшей деревни ушли, нагрузившись провизией. Взяли столько, сколько смогли унести. Без особого фанатизма, но хотелось взять все. Пропадет же. Или немцам достанется. В ледниках нашлось свежее мясо, просоленное сало, а в подполах квашенная капуста, соленые огурцы…
Все, что было приготовлено в печах и не попорчено немцами, съели. Облопались сметаной и вволю напились молока. Правда пришлось его надоить. Заодно накидали скотинке сена. Жаль было её оставлять, но иначе никак.
В одной из хат нашли «бубен» самогона, а самое главное — санитарную сумку, в которой обнаружилось почти богатство — полупустой пузырек с йодом, и несколько рулончиков бинтов. Узких, но свежих. Маврищеву сразу сделали перевязку, обработав воспаленные раны йодом. Бедолага часто терял сознание и был очень плох. Самогон разлили по флягам. Найденный в бидоне керосин слили в пару найденных бутылок и в трехлитровую бутыль после самогона.
 
Ничего в деревне портить не стали. Даже продукты в подполах и ледниках. Просто взяли необходимое и выдвинулись…
— Смена, — выдохнули носильщики.
— Семенов, Голубев, — позвал сержант бойцов, — смените ребят.
Пока менялись носильщики, лейтенант прислушался. Моторов не слышно. Канонады тоже. Значит фронт далеко, и они в глубоком тылу? Скверно.
Вновь отряд петляет меж стволов. Сосны, орешник, листва подлеска…
Чичерин показал сержанту знаком, что хочет выйти на грунтовку, и принял правее.
Пахло прелью. Где-то недалеко болото, но пока грунт больше песчаный. Вдоль обочины росли редкие кустики дикой малины. Чичерин на ходу сорвал пару недозрелых ягод и вышел из чащи. Огляделся. Переднего дозора не увидел — дорога петляла, заметил только пару из арьергарда. Красноармейцы шли, держа оружие наготове. Один по правой, другой по левой обочине.
Кивнув бойцам, лейтенант посмотрел на колею. Ага, вот следы гусениц, чуть закатанные шинами мотоциклов. А куда могут свернуть немцы, если разветвлений или перекрестков нет. Странно, но это успокоило.
Куда ведет эта дорога? Чичерин попытался вспомнить карту района, но память пасовала. Нет, расположение всех деревень в районе ему известно, и по основным дорогам он бы не плутал, однако все грунтовки не запомнишь, и к сожалению, не все они отражены на картах. Жаль, компаса нет, легче бы было. Можно и по солнцу ориентироваться. Но все же…
У кого-то громко заурчало в животе. Потом кто-то «дунул».
— Отставить стрельбу, Семенов, — среагировал Степаненко. — Немца вспугнешь! Не догоним!
— Есть отставить стрельбу, — отозвался боец. — Командир, привал нужен. Оправится бы.
Вновь заурчало. Еще громче.
— Ты сколько сметаны съел? — спросил Чичерин.
— Крынку.
— А молока выпил?
— Ковш.
— А перед этим пол чугунка щей, — кивнул сержант. — Дорвался, называется. Не лопнул?
— Тащ командир! — взмолился боец, хватаясь за живот.
— Привал! — объявил лейтенант. — Десять минут.
Почти все бойцы нырнули в чащу. Сержант постоял немного и тоже отправился искать местечко. Остался только Абадиев. Он сало есть не стал, но молока выпил. Видать без последствий. На других бойцов сказалось чрезмерное употребление разных продуктов. Переели люди после голодных суток. Сам лейтенант все подряд не ел, ограничился щами и салом. Ни сметаны, ни молока не пил. Чуть самогона, только.
Появился боец из дозора.
— Командир, там развилка, — доложил он. — По правую руку моторы слышны. Вроде как танки.
Лейтенант раздумывал недолго. Нужно узнать кто и что, поэтому он послал сержанта и двумя бойцами на разведку.
— Ты знаешь, что делать, — сказал он Степаненко, — и сторожко там. Не нарвитесь.
— Хорошо, командир.
Расставив пару бойцов в охранение, Чичерин проверил раненого. Маврищев спал, или очередной раз сознание потерял. Плохо. Лекарств бы найти…
Чичерин устало сел и привалился к сосне. Отряд уже отмахал с десяток километров от деревни, а последствия сытной еды сказываются. Если переевших лишка бойцов «прихватило», то на лейтенанта навалилась усталость и сонливость. Сказалось недосыпание прошедшей ночью. Но что усталость, ерунда, вот с сонливостью бороться было трудно, особенно после сытной еды. Сейчас бы тетрадь достать и подумать над написанным.
Чичерин прикрыл глаза на пару секунд, и вздрогнул, валясь набок. Сел иначе, и вновь веки тяжелеют. Нет, спать нельзя. Даже припомнился тот кошмар — «Взрывай Юрка! Взрывай!», но помогло мало.
— Поспы, командыр, — услышал он Абадиева.