Кукла в чужих руках

Миша отвел меня в кафе на верхнем этаже. Мы сидели за столиком и смотрели на отражение в панорамных окнах — двое, он и я, в бесконечном заснеженном мире. В помещении было жарко, наши куртки лежали на стуле, а мы рядышком сидели на диване.
— Миша, можно я тебе кое-что расскажу? — решилась я. — Только ты не смейся.
— Не буду. — Он отодвинул от себя чашку.
— Ты веришь в сверхъестественное?
— Нет, Соник.
— И я раньше не верила. Но тут кое-что произошло… такое странное.
И, набрав побольше воздуха, я выпалила на одном дыхании:
— Меня преследует призрак!
Миша молчал, а я боялась на него взглянуть. Разговор за соседним столиком, шипение кофейного автомата и ненавязчивая джазовая мелодия наполняли кафе. Разливался приятный аромат свежего кофе.
— Откуда такие мысли, Соник? — усмехнулся он.
— Я мчалась по трассе, и она появилась прямо передо мной. Поэтому я и перевернулась.
— Она — кто?
Я открыла рот, чтобы рассказать все в подробностях: о том, как мы вызывали духов, и что с тех пор я начала ощущать чье-то незримое присутствие за спиной, как мельком видела отражение черной девушки в темном вагоне метро, а потом она преследовала меня в ночном клубе, — но тут же поняла, как нелепо и по-идиотски это прозвучит. Делиться с Мишей оказалось труднее, чем с Кирюхой. Тот понимал меня с полуслова.
— Девушка-призрак. Как-то я нарисовала ее портрет, но его пришлось сжечь, он был очень жуткий!
— Художники склонны к мистицизму.
— Ты смеешься надо мной?
— Ты нарисовала жуткий портрет. Так? — Я кивнула. — Ты о нем постоянно думаешь. Свет на трассе мелькал, и тебе показалось, что кто-то стоит на пути. Просто померещилось! Все логично объясняется!
— Ты так считаешь?
— Да, Соник. — Он смотрел на меня серыми глазами, в которых не было и тени насмешки. — Я уже говорил, как ты мне нравишься?
Я улыбнулась, а он потянулся и, не стесняясь окружающих, поцеловал меня. Мне тоже было на всех плевать, я обняла его за шею и не отпускала так долго, что за это время мог случиться любой из природных или техногенных катаклизмов. Но мы настолько увлеклись поцелуями, что не заметили бы его.
Придя домой, я убедилась, что Кирюхина куртка на вешалке, и подошла к двери в нашу с мамой комнату. Из-за двери доносились гневные выкрики. Мамин голос возмущался:
— Ну почему, объясни мне, почему я должна терпеть?! Нет, я не понимаю, почему я могу жить одна, а твоя жена — нет!
Некоторое время она молчала, а потом снова:
— Между прочим, у меня тоже есть дочь, и ради тебя я жертвую ею! Я бросаю ее и бегу к тебе по первому требованию! Подумай об этом! Я тоже хочу твоей преданности!
И снова пауза.
— Ты никогда не можешь разговаривать, если тебе неудобно!
А потом рыдания. Я ошарашенно застыла возле дверей. Мамины скандалы с Игорем по телефону не были для меня новостью, но ее фраза о том, что она принесла меня в жертву, неожиданно сразила наповал. Я — жертва. Я — овца, курица, телка. Я — кусок мяса на алтаре… чего? Любви? Никак не укладывалось в моей голове, что любовь может быть такой кровожадной.
Развернувшись, я на цыпочках прокралась на кухню. Не стала включать свет. Просто села на диван, вытащила мобильник и набрала Юлькин номер.
— Юляш, привет! Ты куда пропала?
— Я не пропадала. Я ждала вас у выхода.
— Кира тебя догнал?
— Да.
— И вы вместе ушли?
— Да.
— Ты видела, как я на машине перевернулась?
— Видела.
— И ты ушла? Даже не посмотрела, жива я или нет?!
— Я посмотрела.
— Так почему ушла? А вдруг мне нужна была помощь?
— У тебя было достаточно помощников.
— Юлька, я не догоняю. Что случилось?
— Ты действительно не понимаешь?
— Нет, — растерялась я.
— Ты приглашаешь меня на двойное свидание, при этом тянешь одеяло на себя! Ты же говорила, что без ума от своего парня?
— Так и есть…
— Зачем тогда Кирилла на веревочке водишь?!
— Никого я не вожу! Юлька, я тебя не понимаю!
— Серьезно?! Не понимаешь?! — она расхохоталась.
— Слушай, если у вас с Кирой не ладится, мне очень жаль. Я сделала все, что могла…
 
— Это точно, — голосом холоднее антарктического льда подтвердила Юлька и повесила трубку.
В недоумении я сползла с дивана и отправилась к соседской комнате.
— Кир! — Я поскреблась у соседской двери. — Выйди, пожалуйста.
Кирюха с недовольным видом выглянул из-за занавески в эркере.
— Сонечка, деточка, проходи! — подала голос тетя Наташа. — Не стой в дверях! Свои же люди, почти родственники!
Она радушно замахала руками, но Кирюха выскочил из своего укрытия и подлетел ко мне.
— Чего надо?
Через узкую дверную щель, которую он оставил между нами, было видно, какой он всклокоченный и хмурый.
— Чего ты злой такой?
— Пэмээс у меня! Всё?!
Он попытался захлопнуть дверь перед моим носом, но я подставила ногу.
— Я не поняла, ты что, обиделся?
— Обижаются девочки.
— Во! Кстати, о девочках! Выйди, Кир! Пожа-а-алуйста! — Я закусила губу и подалась к нему, надеясь, что жалобное выражение моих умильно округленных глаз его растрогает.
— Хватит, Сонька, прекрати, — чуть мягче сказал он. Пауза. Я продолжала умолять его вздернутыми бровями. — Хорошо, — сломался Кирюха и скользнул в коридор.
— Кир, что там у вас с Юлькой произошло? Я ей звоню, она обижается и разговаривать не хочет. А я ничего не понимаю.
— А я тебя предупреждал!
— О чем?
— О том, что если лезть в чужие жизни, то возникнут проблемы!
— Ты специально испортил отношения с Юлькой, чтобы мне досадить?!
Кирюха закатил глаза и состроил гримасу, говорящую, что я совсем дура. Ему даже не пришлось повторять свою обычную присказку.
Мы стояли друг напротив друга. Из протекающего крана в ванной капала вода, по крыше гулял ветер, норовя сорвать железные листы, за дверью бормотал телевизор. И вдруг лампочка над нашими головами заморгала. Напряжение тока упало, свет сделался тусклым, а потом вовсе пропал. И вмиг наступила темнота. И тишина. Исчезли все звуки. И стало так холодно, будто разом отключилось отопление. Но самым жутким оказалось безмолвие, какое бывает только перед каким-нибудь ужасным событием.
— Кир, — прошептала я дрожащим голосом и протянула руку.
Кончики пальцев коснулись обоев на стене. Кирюха исчез! Резко отшатнувшись, я обхватила себя руками. По спине побежали мурашки. Чьи-то ледяные ладони опустились на плечи, вдавливая в пол и парализуя волю. Как во сне, я пыталась закричать, но только беззвучно открывала рот! Силилась выдавить хоть какой-нибудь звук, но получался полузадушенный хрип. Это длилось всего несколько мгновений, но для меня прошла вечность. Потом в дальнем конце коридора появилось свечение, и следом распахнулась дверь нашей комнаты.
— О господи! — вздрогнула мама и тут же воскликнула: — Сонечка! Ты уже дома?
Не в силах ответить, я лишь кивнула. К нам подошел Кирюха — это он оказался тем сиянием в конце коридора. В одной его руке была горящая свеча, в другой — еще несколько незажженных. Он их протянул маме:
— Возьмите, тетя Надя.
— Ой, Кирилл, какой ты молодец! Как быстро сориентировался! — Мама взяла одну из свечек и поднесла фитиль к колеблющемуся язычку пламени.
— Сейчас пробки проверю, — вздохнул Кирюха. — Опять вылетели, наверное.
— Хорошо, что хоть где-то есть настоящие мужчины. — Мама всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — Куда вы только потом все исчезаете, когда вырастаете?
Даже в полутьме было заметно, что она только что ревела: лицо припухло, а нос блестел.
— Ма, хватит, — сказала я, и она, махнув рукой, снова исчезла за дверью.
— Держи, — Кирюха сунул мне в руки свечку и зажег ее, — а то описалась от страха!
И пошел ко входным дверям, где находился распределительный щиток. Я поплелась за ним.
— Что, даже не спросишь, почему я так боюсь?