Не любовь. Не с нами (СИ)
– Что? – прошептала я.
– Надо выйти из машины. Сможешь?
– Нет.
– Открывай переднюю дверь, – проигнорировал он мой отказ. – Открыла?
– Да.
– Что там?
– Гравий и грязь.
– Цыпа, – он точно улыбнулся в трубку, – выходи на землю, дам тебе горошка.
– Петушок из той сказки плохо кончил, – пропищала я.
– Петушка спас кот.
Через несколько секунд я стояла под проливным дождём, обхватив себя руками, а ещё через минуту увидела свет фар, шум тормозов, гулкий удар по крышке багажника Гетца, отчего маленький таракан, стоявший поперёк дороги, покачнулся, поехал вниз по крутой насыпи, смешавшейся с грязью, потёками воды и щебня.
Потом всё смешалось в странную, сюрреалистичную картину. Мужики из врезавшейся в Гетца Газели, их крики, прыгающий свет фонарика. Появившийся, как джин из бутылки, Голованов, который тут же затащил меня во внедорожник и включил печку.
Разговор по телефону между Глебом и Колей, который я слушала опосредованно. Странная, звенящая тишина вокруг, когда даже дождь перестал лить, а потом раздался удар грома такой чудовищной силы, что здоровенная машина подпрыгнула на месте. И ливень, обрушившийся сплошной стеной.
– Валим, – быстро проговорил Глеб, хлопая дверью автомобиля.
Я вцепилась в ремень безопасности, поняв, что до этого мгновения на самом деле не было ни страшно, ни опасно…
* дресс-код Black Tie – «Чёрный галстук», официальный, торжественный, тем не менее, простой дресс-код. Стиль свадеб, праздничных приёмов или театральных премьер.
** бальная книжка – использовался, как блокнот для записи имён партнёров, которым дама обещала тот или иной танец во время бала.
Глава 20
Крупная дрожь пробегала по телу, зуб не попадал на зуб, взгляд сосредоточенно смотрел вперед, где свет фар разрезал перед капотом непроглядную темень ночи. Струи дождя, как из пожарного брандспойта, с остервенением лупили по кузову внедорожника и лобовому стеклу. Спину колол холод, растекался по всему телу, заставляя рвано дышать, а сердце – колотиться, как расшатанный двигатель.
Глеб на секунду перевёл взгляд на собственные руки, державшие руль. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Покосился на пассажирское сидение, скрипнул раздраженно зубами. Злость мгновенно разлилась по венам, как чернила каракатицы в прозрачной морской воде.
В последний месяц жизнь Глеба превратилась в экстремальный аттракцион с отсутствующей системой безопасности. Он не просто потерял покой, сон, аппетит – это ерунда по сравнению с мегатоннами потерянных нервов, – похоже, он безвозвратно терял собственную благоустроенную, спокойную жизнь.
Жалкий летний месяц – быстротечный, который обещал промелькнуть традиционно незаметно, несмотря на свалившиеся проблемы, – и размеренное существование полетело в тартарары. Глеб, всегда казавшийся себе и окружающим невозмутимым, готов был лопнуть от бушующих эмоций. А прямо сейчас – сожрать руль собственного внедорожника.
Несчастный месяц, каких-то тридцать дней, и вот уже он несётся под ливнем, под оглушающим громом, раскаты которого прошивали тело насквозь. По ночной размытой дороге, рискуя скатиться в пропасть.
Остановиться хоть на миг, отвлечься, дать волю эмоциям, значило потерять управление. Пиши пропало, хоронить будет некого: сначала машина сомнётся как фантик, ударяясь о каменные глыбы, остатки же искорёженного металла сожрёт ненасытное жерло горной реки.
Ливень усиливался, словно в небе прорвало дыру, и осадки, которых ждали с апреля, решили обрушиться именно в эту ночь, на этот перевал. Автомобиль нещадно вело, протектор месил бурлящую, несущуюся с гор грязь.
Глеб, стиснув зубы, продолжал пробираться к безопасности. Умирать в расцвете сил, на пике финансового благополучия и здоровья, он не собирался, тем более не мог позволить сгинуть на этом перевале той, что сидела рядом. Придушить её потом, когда довезёт живой и невредимой, – мечтал, а позволить бездарно погибнуть по причине собственной глупости – не мог.
Ниже, через несколько километров, перевал становился пологим, дорога расширялась, начинались отбойники по краю дороги, асфальт, просторные смотровые площадки. Именно туда, а потом ещё дальше – в тепло и безопасность – рвался внедорожник, с чертыхающимся водителем за рулём и перепуганной пассажиркой, которая вцепилась для пущей надёжности в ремень безопасности, словно кусок ленты спасёт от падения на дно пропасти.
– А-а-а-а-а! – послышался Ирин визг вместе с ударом о левый борт автомобиля скатившего с горы камня.
Отлично, просто отлично!
– А-а-а-а-а! – продолжала верещать Цыпа.
Камни сыпались на дорогу, спереди, сзади, по борту и на крышу автомобиля. Несколько, благо небольших, отлетело в лобовое стекло. Россыпь булыжников, перемешанных с грязью, скатилась под колёса, заставляя протектор скользить, как по льду. Камни продолжали падать, предупреждая, что через несколько секунд обвал снесёт автомобиль с дороги, как игрушечную машинку с подоконника.
Глеб в ужасе оглянулся, крупная дрожь прошла по телу, перехватил руль, краем сознания отмечая, насколько онемели руки. Не оставалось и доли секунды на принятие решения, выручала лишь мышечная память.
– Держись, – отдал он короткий приказ.
Стиснул зубы, поддал газа и рванул вперёд, выворачивая руль для крутого поворота почти под сто восемьдесят градусов, за которым, один бог знает, что их ждало. Оставаться на месте было нельзя. Ехать осторожно, медленно, как здесь передвигаются в непогоду – невозможно. Впереди – неизвестность.
В итоге Глеб проскочил злосчастный поворот, увернулся от грязевой кучи, которая превращалась в скользкую жижу под колёсами, поймал боковым стеклом несколько камней и едва не оглох от женского визга.
От нечеловеческого напряжения сводило мышцы, сеткой выступили вены на кистях рук, на лбу проступила испарина. Кажется, не дышал, однако вывел внедорожник на асфальтированную дорогу рядом с просторной смотровой площадкой.
Глеб медленно, не веря себе, сдал правее, остановил машину. Фары продолжали прорезать темень южной ночи, дворники без устали сметали потёки непрекращающегося дождя, вдали слышались раскаты грома, которые отзывались в бездонных ущельях раскатывающимся эхом.
Он повернул голову направо, впился взглядом в ту, что умудрилась за какой-то жалкий месяц превратить его жизнь в броуновское движение, а после едва не угробила их обоих!
Красивой, какой же красивой она была! А ещё до умопомрачения желанной, до стёсанных от злости зубов идиоткой. Абсолютно невыносимой, несносной, упрямой, как сотня бестолковых ослов. И любимой, вопреки всем и вся, в первую очередь себе самому, – любимой.