Алые Евангелия (ЛП)

Оторвавшись от своего занятия, он увидел, как пять волшебников безумно скребут по бумаге, как студенты, спешащие закончить жизненно важную экзаменационную работу, прежде чем прозвенит звонок. За исключением, конечно, того, что цена неудачи была намного хуже, чем плохая оценка. Взгляд Раговски переместился с их изнурительного труда на стену, где уже шесть блоков находились в движении. Первый из шести мраморных блоков, отреагировавших на давление с другой стороны, наконец, выскользнул из стены и упал на землю. Столб холодного света, придавая монолитность мраморно-цементной пыли, висевшей в воздухе над выбитым блоком, ударил из дыры, пересек всю длину склепа и ударил в противоположную стену. Спустя мгновения обрушился второй блок.
Теодор Феликссон начал молиться вслух, продолжая писать, полезность божества к которому взывал молящийся была неоднозначна:
— Да будет сила Твоя,
Да будет судилище Твоё.
Возьми мою душу, Господи.
Закали и используй ее.
Ибо я слаб, Господи.
Я боюсь…
— Здесь нам не нужен еще один "Господь", — сказала Элизабет. — А вот богиня… Сказав это, она начала свою молитву:
— Медогрудая — ты, Неета.
Назови меня дочерью, и я грудью вскормлю…
в то время как Феликссон продолжал нить собственной молитвы:
 
 
Убереги меня, Господи,
 
От страха и тьмы.
 
Удержи меня
 
У своего сердца, Господь…
 
 
Хеядат прервал эту битву молитв ревом какой только человек его значительных размеров мог бы исторгнуть.
— Я никогда в жизни не слышал такого откровенного лицемерия. Вы двое когда-нибудь верили во что-нибудь, кроме своей собственной алчности? Если демон слышит вас, то смеется.
— Ты ошибаешься, — произнес голос из места, из которого шел холодный свет. Слова, хотя сами по себе ничем не примечательные, казалось, ускоряли капитуляцию стены. Еще три блока начали продвигаться вперед, в то время как еще два выпали из стены и присоединились к обломкам, образовавшимся на полу склепа.
Невидимый оратор продолжал обращаться к волшебникам. Голос, с его ледяной суровостью, на своем фоне заставлял резкий свет казаться тропическим.
— Я чую разлагающуюся плоть, — сказал демон. — Но с ароматом оживления. Кто-то воскрешает мертвых.
Еще больше блоков рухнуло на землю, так что теперь в стене была дыра достаточно большая, чтобы позволить войти статному человеку, за исключением того факта, что завалы блокировали нижнюю треть прохода. Однако для сущности, которая вот-вот должна был войти, такие вопросы решались легко.
— Оват Порак, — произнесло оно. Приказ был исполнен мгновенно. Обломки, приклонившие слух, распались в мгновение ока. Даже сам воздух был очищен для него, ибо, когда он говорил, каждая частица цементной пыли была извлечена с его пути.
И так, беспрепятственным путем, Сенобит вошел в присутствие шести волшебников. Он был высок, выглядя очень похожим на достопамятных демонов из тех томов, над которыми волшебники корпели последние месяцы и недели, тщетно выискивая малейший намек на уязвимость существа. Конечно, они не нашли ни одного. Но теперь, когда он появился во плоти, в его существе было отчетливое ощущение человечности, того человека, которым он был когда-то, до того, как были воплощены чудовищные труды его Ордена. Его плоть была практически белая, его безволосая голова ритуально обезображена глубокими шрамами, расходившимися как горизонтально, так и вертикально, на каждом пересечении которых был забит гвоздь через бескровную плоть в саму его кость. Возможно, в свое время гвозди сверкали, но годы лишили их блеска. Как бы то ни было, гвозди обладали определенной элегантностью, усиленной тем, как демон держал свою голову, как если бы обозревал мир с видом утомленной снисходительности. Какие бы мучения он ни планировал для этих последних жертв, ибо его знание боли и ее механизмов заставило бы инквизиторов выглядеть похожими на хулиганов со школьного двора, все было бы усугублено на порядки, если бы кто-нибудь из них осмелился произнести это непочтительное прозвище: Пинхед, истоки которого уже давно были утеряны в утверждениях и контр-утверждениях.
 
Что касается остальной его внешности, то она была такой же, как и на гравюрах и ксилографиях демонических сущностей на протяжении тысячелетий: черные одеяния, подол которых скользил пол; участки ободранной плоти, обнажающие кровоточащую мускулатуру; кожа, плотно переплетенная с тканью его одежд. Всегда были споры о том, была ли проклятая душа, носящая эту маску боли и сопутствующие ей одежды, одним человеком, прожившим много человеческих жизней, или же Орден Шрама передал шрамы и гвозди другой душе после того, как труды искушения изнуряли своего текущего обладателя. Безусловно, были доказательства в пользу каждой точки зрения, принимая во внимание вид демона перед ними.
Он был похож на существо, прожившее слишком долго, его глаза были погружены в омуты кровоподтеков, его поступь — уверенная, но медленная. Но инструменты, висевшие у него на поясе — ампутационная пила, дрель для трепанации, маленькое долото и три серебряных шприца — были, как и кольчужный фартук рабочего скотобойни, влажными от крови: свидетельство того, что его усталость, по-видимому, не мешала ему приложить руку к практическим аспектам пыток.
Он привел с собой и мух, тысячи толстых иссиня-черных мух. Многие жужжали вокруг его талии, приземляясь на инструменты, чтобы урвать свою долю влажного человеческого мяса. Они превосходили размером земных мух в четыре-пять раз, а интенсивное жужжание, издаваемое ими, эхом разносился по склепу.
Демон остановился, внимательно смотря на Раговски с налетом любопытства во взгляде.
— Джозеф Раговски, — сказал Сенобит. — Твои страдания были милыми. Но ты умер слишком быстро. Мне приятно видеть тебя, стоящим здесь.
Раговски напрягся.
— Только посмей, демон.
— Мне не нужно заниматься разграблением твоего разума во второй раз. Он повернулся и взглянул в лица пяти дрожащих волшебников. — Этих пятерых я пришел поймать, больше для завершения дела, чем из-за надежды на откровение. Я познал магию вдоль и поперек. Я исследовал её самые дальние пределы, и редко — очень редко — обнаруживал мысли по-настоящему оригинального мыслителя. Если, как говорил Уайтхед, вся философия — это сноски к Платону, то вся магия — это сноски к двенадцати великим текстам. Тексты, которыми я теперь владею.
По ходу речи демона Лили Саффро начала учащенно дышать и теперь полезла в сумочку, лихорадочно копаясь в ее хаотичном содержимом.
— Мои таблетки. О Боже, Иисус, где мои таблетки?
В своем нервном состоянии она упустила один конц сумочки, и ее содержимое выпало, рассыпавшись по полу. Она опустилась на колени, нашла бутылочку и выхватила свои таблетки, ни на что не обращая внимания, кроме того, чтобы положить их в рот. Она разжевала и проглотила большие белые таблетки, словно конфеты, оставаясь на земле, обхватывая грудь и делая глубокие вдохи. Феликссон заговорил, игнорируя ее панический приступ.
— У меня четыре сейфа, — сказал он демону. — Я записал их местонахождение и кода к ним. Если для вас это слишком затруднительно, я сам их принесу. Или вы можете пойти со мной. Это большой дом. Он вам может понравиться. Стоил мне восемнадцать миллионов долларов. Он ваш. Добро пожаловать вам и вашей братии.
— Моя братия? — спросил Сенобит.
— Прошу прощения. В вашем Ордене есть и сестры. Я забыл об этом. Ну, я уверен, что у меня достаточно трудов, чтобы вы все могли ознакомиться с ними. Я понимаю, вы сказали, что у вас есть все магические тексты. Но у меня есть несколько очень хороших первоизданий. Почти в идеальном состоянии, большинство из них.
Прежде чем демон смог ответить на это, Хеядат сказал: — Ваша светлость. Или Ваша милость? Ваше Святейшество…
— Хозяин.
— Как… как собаки? — сказал Хеядат.