Никто не знает тебя

Мертвые не выбалтывают секреты. А вот жаждущие мести женщины — вполне.
— Расскажи мне о той ночи, — попросила Гретхен. — О той ночи, когда убили Клэр Кент.
— Соскучилась по сказочке на ночь? — хмыкнул Шонесси и тотчас отрапортовал: — Под утро, в четыре часа одиннадцать минут, Рид Кент позвонил в службу спасения «девять один один». В его голосе звучало…
— Смятение? — подсказала Гретхен. Они считала Рида прирожденным актером.
— Неподдельное смятение, — нехотя поддакнул Шонесси. — Похоже, он позвонил сразу, как только вернулся домой.
— Вы проверили, где он был и что делал с того момента, когда в последний раз показался на видеокамерах казино, и до той минуты, когда очутился дома?
— По-твоему, мы стадо безмозглых баранов? — язвительно спросил Шонесси и поспешно добавил: — Можешь не отвечать.
Гретхен захохотала, хотя их словесный пинг-понг особым весельем не отличался.
— Мы не знаем, где он валандался сорок минут, но если принять во внимание, сколько времени ему потребовалось, чтобы найти такси, то, в принципе, все сходится.
— Он звонил по телефону из казино? Что видно на камерах?
Если звонил — вопрос о сообщнике остается открытым.
— Мы не проверяли, — проворчал детектив. — Ты полагаешь, мы обладаем неограниченными ресурсами?
— Для расследования убийства? Разумеется.
— Для расследования убийства с явным подозреваемым, у которого на лбу написано «виновна»? Не смеши меня.
— Хорошо, — не сдавалась Гретхен, — что произошло после того, как он позвонил в службу спасения?
— Приехали полицейские и медики. Медики попробовали реанимировать Клэр Кент. Рид Кент молча наблюдал за их действиями, а дети, все трое, сидели в гостиной. Рид Кент признался, что вошел в спальню впотьмах, не включая свет, и ни о чем не догадывался, пока не лег на влажные простыни.
— И полицейские сразу взяли в оборот Виолу?
— Полицейские спросили Рида, есть ли у него враги и подозревает ли он кого-нибудь, — несколько удивленно ответил Шонесси, словно заново открывая для себя страницы уголовного дела. — И Рид посоветовал им обыскать комнату дочери.
— Ага…
Исходя из довольно внушительного опыта общения с семьями, где росли дети с признаками диссоциального расстройства личности, Гретхен знала, что поведение Рида Кента не укладывается ни в какие рамки. Все без исключения родители, сталкивавшиеся, как и Кенты, с необузданной страстью ребенка к насилию, тщательно скрывали этот факт от окружающих. На заре карьеры сконфуженная Гретхен даже обратилась за советом к коллеге, спросив ее, почему родители, которым сам бог велел первыми ударить в набат и отдать несносное чадо, превращающее их жизнь в беспросветный кошмар, в руки специалистов, всячески уклоняются от этого.
— Любовь к детям не поддается разумному объяснению, — скупо ответила коллега, словно говоря о чем-то само собой разумеющемся.
Гретхен ничего другого не оставалось, как принять ее слова на веру и больше не забивать голову подобными вопросами. Однако, исходя из этой веры, Риду Кенту в сложившихся обстоятельствах надлежало не сотрудничать с полицейскими, а, употребив всю свою силу и власть, затруднить им поиск орудия убийства.
Но Рид Кент почему-то преподнес им это орудие на блюдечке.
Обычно в насильственных преступлениях все не столь однозначно, как кажется на первый взгляд. Но то, что Рид Кент по меньшей мере вовлек дочь в убийство жены, казалось Гретхен однозначным и безусловным.
— Возможно, ты права, — задумчиво произнес Шонесси, — и девочку с самого начала пытаются сделать козлом отпущения. Но у нас нет никаких доказательств. От слова «совсем».
Гретхен прикусила внутреннюю поверхность щеки.
— А что с кровью? — выпалила она.
Воцарилось молчание.
— На одежде Виолы?
Конечно, Шонесси и без того ее понял, но она не смогла удержаться от соблазна лишний раз пнуть его за нерадиво проведенное расследование.
— Виолу обследовали на наличие вещественных доказательств?
— Само собой, обследовали, — уныло вздохнул Шонесси. В прежние годы ее дотошность вывела бы его из себя, но он уже давно растерял боевой задор. — Ты, Грета, не забывай: она наловчилась заметать следы преступлений.
 
— Она отрицала причастность к убийству?
Никто не спорит, тринадцатилетняя пигалица вполне поднаторела в сокрытии птичьих тушек, однако, умерщвляя крохотных пернатых, сложно с головы до ног перепачкаться кровью. Другое дело — выйти чистенькой после жестокого убийства, когда жертве наносятся многочисленные ножевые удары и кровь брызжет фонтаном. Такое не под силу даже Виоле, демонстрирующей невиданное для своих юных лет мастерское владение ножом.
— Она молчала как проклятая. Не произнесла ни слова.
— И никто не додумался спросить ее, почему она убила мать, — съязвила Гретхен. — И без того все было понятно. Картина маслом.
— Вот только не говори, что тебе жалко эту психопатку!
— Забавная у нас все-таки система правосудия, не правда ли? — уклонилась от ответа Гретхен и лениво перелистнула разложенные перед ней документы. — Призванная искоренять субъективность и пристрастность, она на каждом этапе судебного процесса полагается на человеческие суждения, возмутительная предвзятость которых в зале суда расцветает махровым цветом.
— О нет, только не очередная лекция от нашей социопатки! — застонал детектив, не предпринимая, однако, никаких усилий заставить собеседницу замолчать.
Время от времени Гретхен разрешалось, в виде особой милости, надсаживать глотку, чем она порой и пользовалась.
— Возьмем, к примеру, тебя! — взревела она. — Рыцаря без страха и упрека в белом плаще и…
— Короче, ты хочешь вынудить меня признаться, что я не верю в твою причастность к убийству Роуэн? — прервал ее Шонесси.
Интонаций его голоса Гретхен не уловила — то ли задетое самолюбие, то ли смертельная усталость. Не ясно.
— Я хочу знать, почему тебе плевать на Виолу Кент, томящуюся в заточении за преступление, которого она не совершала! — гневно выкрикнула Гретхен.
Какого черта Шонесси опять приплел к разговору тетушку Роуэн? Будущее Виолы Гретхен ни в коей мере не волновало, но мысль, что судить о виновности или невиновности девочки будут лицемерные фарисеи и ханжи, не давала ей покоя. Такие же фарисеи и ханжи когда-то пустили под откос ее собственную жизнь.
— Потому, — спокойно, без малейших угрызений совести, отчеканил детектив, — что не все из нас живут в мире, раскрашенном только в черно-белые тона.
Вот так всегда. Надменные эмпаты видят в чужом глазу соринку и не замечают в своем глазу бревна.
— Кто поставил тебя высшим судьей над деяниями всех и каждого? — патетично вскричала Гретхен.
Время было позднее, а она до сих пор тщетно билась над замысловатым пазлом. И вроде бы она почти сложила его, добралась до синего-синего неба — и застряла, так как имевшиеся в ее распоряжении картонные фрагменты никак не подходили друг к другу.
— Не всех и каждого, а только Виолы Кент, — возразил Шонесси.
— И меня, — прошептала Гретхен.
Тихий сдавленный шепот действовал на Шонесси безотказно, гораздо безотказнее, чем крики. Когда в ее голосе проскальзывала обида, Шонесси терялся и не знал, что ей сказать, — она ведь почти никогда на него не обижалась. Но в этом и состояло коварство Гретхен, некогда уяснившей, что чем реже вводишь в бой тяжелую артиллерию, тем успешнее обращаешь врага в бегство.
Шонесси засопел, отказываясь извиняться. Она знала, что извинениям он скорее предпочтет смерть.
— Доктор Чэнь полагает: Клэр могли опоить или накачать снотворным, — произнесла Гретхен, чувствуя желание Шонесси вернуться к обсуждению убийства. — То есть преступник необязательно превосходил ее в силе.
Маленькая фигуристая Лена была изящной, но не хлипкой. А Клэр Кент, судя по фотографиям и постерам в журналах, отличалась стройностью и худобой. Возможно, Лена смогла бы ее побороть, а вот Гретхен, если бы намеревалась убить кого-нибудь выше и, вероятно, сильнее себя, не стала бы рисковать и усыпила бы жертву.