Тать на ваши головы (СИ)
— И когда нам можно будет уйти? — спросила с надеждой у подземника.
Рольц обидно захихикал.
Я знала, что мужчины не сдерживаются в присутствии своих, не стесняются грубых шуток, всяких там проверок и демонстраций, кто сильнее и круче, но испытать это все на себе... Короче, отхожее ведро я выливала на голову белому рыцарю раз десять... Мысленно.
— Подземники свято исполняют волю гор, — отсмеявшись, пояснил он, — так что даже не думай отсюда слинять до полного выздоровления. Не выпустят. И что ты так наружу рвешься? По службе соскучился или зазноба ждет? Ты же говорил, у тебя никого нет.
— Говорил, — угрюмо подтвердила, заметив, что подземник кивнул после слов Рольца. Значит, правда не выпустят. Обидно. Я беспокоилась за детей, бабулю, но больше всего мне надоели покрытые серо-белым мхом стены и доставший до зубовного скрежета белый на соседней лежанке.
Подземник перевязал меня и Рольца, собрал испачканные тряпки, запихнул склянки в карман и шагнул к стене. Казалось, он просто растворился в камне. По первости я, помнится, минут пять не закрывала рот от удивления на радость веселящемуся Рольцу. Зато стала понятна ограниченная площадь наших апартаментов: комната, коридор, отхожее место — вот, собственно, и все доступное нам пространство без каких-либо намеков на дверь.
Душно не было — вверху были пробиты сквозные отверстия, сквозь которые внутрь поступал воздух. А еще я обнаружила грубо выцарапанные надписи на стенах, говорящие о том, что в этой лечебнице мы были не единственными пациентами.
Одну даже смогла прочитать: «Синие не сдаются».
Прочитала, перенесла на свою ситуацию и пожелала, чтобы автор ошибся. Синие должны сдаться. Я не желаю всю жизнь провести в бегах. В целом меня ни одна из сторон не устраивает. Синие целенаправленно пытались убить, белые чуть не вскипятили мозги, у зеленых решили изнасиловать, про бывших вообще молчу. С мертвецами мне не по пути. Остались только красные, но вряд ли меня примут туда без хорошего инженерного образования. Таким бесполезные нахлебники не нужны. Так что я решила, что буду тихо и мирно жить с бабулей, утром собирать лавайху, вечером лечить страждущих. Идеальная жизнь.
Под впечатлением от манеры подземников проходить сквозь камень я высказала сомнение в том, что им нужны дома.
— Они и спят, наверное, погрузившись в камень.
Рольц снова заржал. Удивительный парень. Такому палец покажи — полчаса угорать будет.
— Ну и фантазия у тебя, синий. Как только брат такого на должность наблюдателя назначил? Язык зеленых небось хорошо знаешь?
Я промолчала. Тут вообще лучше молчать, чем пытаться выдумать очередную ложь. Зря все-таки плющ достал форму зеленых. Без знания языка она вызывала кучу проблем. Это солдатик по молодости в лагере зеленых мне допрос устраивать не стал, а для остальных я точно красная тряпка для быка.
Стукнула раздраженно по мху на своей стене, заставляя того выключить иллюминацию. Наш отход ко сну всегда сопровождался таким вот хлопаньем по стенам. Хватало примерно на час, потом осмелевшее растение загоралось вновь.
— А я вот так и не сподобился, — в полумраке голос белого зазвучал глухо, — хотя брат и настаивал. Осилил лишь язык белых, да чуток красных знаю.
Зря прибедняется, подумалось мне. Три языка тоже неплохо.
— У подземников, говорят, целые города есть, только доступ туда чужакам с некоторых пор закрыт. Так что я тоже не знаю, как они спят. Кстати, я тебе рассказывал, как на днях к нам пятый командор заходит в класс и говорит: «Рольц, на выход. Не бойся, бить не буду». А я ему в ответ: «Я тоже». — И выжидательная пауза, а потом раздраженный хлопок по стене, погрузивший во мрак вторую половину комнаты.
Ничего. Дольше пары часов у белого злиться все равно не получается, а с юмором у Штирлица теперь напряг. Для юмора надо хоть чуть-чуть расслабиться и перестать бояться, что меня убьют.
Хорошо, что белый решил сначала поухаживать за болезным соседом, а потом допрос устраивать. После его «Давай, брат, еще глоточек. Умница ты мой. Такой симпатяга должен жить. Девки небось за тобой хвостом бегают» мне легче было смириться с тем, что на соседней койке обитает парень из белых рыцарей, и заключить сделку с собой о том, что не все рыцари одинаковы и не все они убийцы. Ладно, почти все, но с кем-то можно и договориться. Так что я больше молчала и слушала, тщательно, точно на весах, взвешивая свои ответы. Ну и любимая всеми шпионами амнезия «Тут помню, тут нет» сильно выручала. Хорошо, когда тебя по голове стукнули. Нет, конечно, ничего хорошего, но я искала положительные моменты даже в таком.
— Ничего, брат, — подбадривал меня белый, — попадешь в Город, на знакомую улицу, сразу все вспомнишь.
— Кстати, Тать, — ухмыльнулся он, — вдруг ты забыл, что дома тебя ждет страшная жена и пятеро по лавкам?
Я помотала головой:
— Нет, такое забыть невозможно.
О себе Рольц рассказывал мало, больше вспоминая службу в ордене: «А вот как-то мы с парнями в самоволку в один погребок — там пиво варили божественное — решили пойти...» Но однажды вечером что-то такое повисло в воздухе, щемящее сердце, и я услышала больше, чем должна:
— Родителей убили, когда мы первый раз за Город дрались. Мы не лезли к отступникам, нам и своего куска земли было достаточно, но те захотели нас выжить, напали, уроды, ночью тайком, а ведь накануне договор о дружбе подписали. Врали, что боги, сволочи, играют нами, но мы не должны им поддаваться, будем противостоять вместе. Наши и поверили... Повезло, остальные сектора быстро на помощь пришли, поняли, что порознь нас размажут. К нам в дом вломились к одним из первых. Мать меня собой прикрыла.
Рольц выдохнул, пережидая, когда дрогнувший голос вновь окрепнет.
Сколько ему тогда было? Гнев богов случился тридцать лет назад. Мне белый казался почти мальчишкой — лет двадцати от силы, но, видно, тут стареют медленнее.
— Я ничего не помню, мелкий был, даже ходить еще не начал. Мне потом рассказали, когда подрос, что отец на мгновение опоздал — успел лишь меня от удара защитить, а мама умерла у него на руках. А потом он и сам погиб... Тогда много народу полегло. Меня взял в семью друг отца, так что теперь у меня старший брат есть. Ну как старший... У нас с ним лет семь разницы.
— Я тоже мало что помню о первой битве.
Я закашлялась — собственное вранье поперек горла встало — и с благодарностью приняла от белого кружку воды.
— Ты, наверное, ровесник моего брата, — сделал наблюдение Рольц.
Я не возражала. Чем больше он придумает за меня, тем меньше мне врать.
— Занятный у тебя браслет, Тать, — вдруг заинтересовался Рольц. — Смотрю на него и не пойму — вроде артефакт, а вроде и нет.
— Был артефакт, сломался. Таскаю как память.
Могу я быть сентиментальной? Пусть моя плетенка и вызывает вопросы, но снять ее и мысли нет.
— Хочешь, посмотрю? — щедро предложил Рольц, и я поспешно убрала руку за спину. Последние дни я чувствовала себя настолько хорошо, что могла спокойно сидеть на кровати без приступов головокружения.
— И вот зря ты так, — обиделся парень, — у меня учитель был из красных, говорил, что, если продолжу заниматься, могу стать артефактором.
— Но ты пошел в белые, — указала на очевидное.
— У них форма красивая, — Рольц мечтательно закатил глаза, — и ездят они на кахорсах. Моего, правда, убило в бою, — он, закручинившись, повесил голову, — хороший был, послушный.
Лошадь, догадалась я. Порыв сесть рядом, утешающе положить руку на плечо, произнести слова соболезнования я успешно задавила. Еще неправильно поймет. Мы не подружки с ним. Мы, вообще, по разные стороны баррикад. Только почему я чувствую себя старшей сестрой? Дурацкая жалость к потенциальному врагу. Я заморгала, прогоняя слезы.
— Помни о том, что он спас тебе жизнь, отдав свою, — проговорила делано сухо.
Рольц с тяжким вздохом кивнул, а я задумалась о том, чем сейчас занят мой боевой бык. Вернулся в расположение части или предпочел вольную жизнь? Бегает сейчас небось по лугам и вспоминает меня как страшный сон.