Мир всем

Сеновал! Щекочущий ноздри запах свежего сена, навевающий приятную дрёму, тело, погружённое в ласковую травяную волну, где можно сколько угодно лежать на спине, покусывая сухой стебелёк, и не думать ни о чём плохом.
— А можно на сеновал? — быстро сориентировался Марк. — Мы с женой фронтовики, люди неприхотливые. И вас от лишних хлопот избавим.
— Как вам угодно, — с прохладцей согласилась Галина Авдеевна, — но сначала отужинайте с нами.
Удивительно, но радикально непохожие друг на друга старушки оказались родными сёстрами. Они угощали нас разопревшей в русской печи перловкой и жареными грибами, которые мы ели прямо с раскалённой чугунной сковороды. Если бы я не стеснялась, то выбрала бы со сковороды все до единой крепкие шляпки молодых подосиновиков и хрусткие ломтики сыроежек. Остатки жаркого мы с Марком подобрали корочками хлебушка и сыто перевели дух. Потом мы неспешно побеседовали за чаем, правда, не из самовара, а из видавшего виды медного чайника времён Первой мировой войны. Итог разговора оказался неутешительным, потому что Галина и Лукерья Авдеевны тоже слыхом не слыхивали про Сергея Вязникова.
— Нет у нас Вязниковых, я точно знаю. Через мои руки дети со всего посёлка прошли, — уверенно заявила Галина Авдеевна. — И в соседних деревнях нет. Их дети к нам в поселковую школу ходят.
— Нет Вязниковых, точно нет, — подхватила Лукерья Авдеевна, — Корзинкины есть. Марья Корзинкина платки на продажу вяжет. Может вам платок надо? Хороший, из козьего пуха.
— Спасибо, но пока обойдусь без платка, — отказалась я от покупки, начиная думать, что приехали мы зря и человек, отправивший мне письмо, что-то крепко напутал или, наоборот, по непонятной причине хотел ввести в заблуждение.
Окончательно осоловевшие от еды и усталости, мы отправились на сеновал, не забыв прихватить с собой полосатое рядно вместо простыни и тяжёлое ватное одеяло, шитое из разноцветных лоскутков. Когда накоплю денег на швейную машинку, обязательно сошью такое же.
* * *
Раскинув руки по сторонам, Марк спал. Я прижалась к его тёплому боку, и он, не размыкая век, обнял меня, баюкая как маленькую. Запах свежего сена ещё хранил в себе тепло летнего полдня с терпкой горечью пряных трав. Ночная тишина мягко обволакивала пространство еле слышными шорохами и переливами ветра по ветхой крыше.
Звуки выстрелов выдернули нас из сна одновременно. Фронтовой опыт на базаре не продашь и в карты не проиграешь.
— Слышишь? Стреляют. — Марк в одно мгновение натянул на себя брюки. — Оставайся тут, я быстро.
— Я с тобой.
— Нет!
— Да!
Я не стала его слушать. Застегнуть ворот платья время не позволило. Следом за Марком я спустилась по приставной лестнице и бросилась к двери. Вдалеке полоснула и смолкла короткая автоматная очередь. Снова хлопнул одиночный выстрел. Становиться мишенью не хотелось. Хорошо, что на мне тёмно-синее платье, не видное в ночи! Размытым пятном между кустов мелькала серая рубаха Марка. Я понеслась за ним напрямик, перепрыгивая через препятствия. По ногам хлестала крапива. Поскользнувшись, я съехала в канаву, но быстро выкарабкалась.
Только бы не потерять Марка из вида! Только бы он не попал под выстрел! Короткие мысли свинцово стучали в висках, в такт бегу. Впереди была железная дорога с вереницей вагонов товарняка. Лунный свет скупо освещал местность, серебром отсвечивая на рельсах свободного пути.
У распахнутой двери одного из вагонов мелькали тёмные тени, которые передавали друг другу объёмистые коробки. Прижавшись спиной к забору, я постаралась рассмотреть, где Марк, и сразу увидела его на насыпи. Он сидел на корточках около распростёртого тела, а рядом с ним стоял человек и целился из пистолета.
— Нет! Нет! Не стреляй! — Не помня себя, я рванулась к мужу, прямо под выстрел.
Пистолетное дуло переместилось на меня. Лица бандита я не видела. Резко дёрнув за руку, Марк толкнул меня на распростёртого человека и закрыл собой:
— Женщину не трогай.
— Пусть вдвоём расстреливает! — выкрикнула я прямо в лицо бандита.
 
— Смелая. — Он развернулся, так что лунный свет скользнул по его щеке. — Кто такая?
Долгие несколько секунд растянулись в бесконечность. Мне много раз приходилось встречаться на войне со смертью, но там она была другая, с фашистами, и никогда прежде страх не прошибал меня вот так, до пяток, потому что теперь я боялась не за себя, а за Марка.
— Дочка Сергея Вязникова. На могилу приехала.
Не знаю, зачем я это произнесла — мысли в голове смешались в кашу, среди которой пробивалась яростное желание помешать выстрелу.
Пистолет опустился. Издалека послышались крики людей:
— Сюда! Здесь стреляли!
Вспыхнули в темноте и стали приближаться красные точки железнодорожных фонарей. Я поняла, что помощь близко, но выстрел в упор был ещё ближе.
Не спуская с нас глаз, бандит отступил на шаг назад и хрипло скомандовал в сторону теней у вагона:
— Уходим.
Он исчез мгновенно, растворясь посреди вереницы вагонов и длинной полосы песчаного откоса. Меня трясло крупной дрожью. Марк стащил с себя рубаху и кинул мне:
— Оторви рукав. Надо остановить кровь.
Только сейчас я посмотрела на человека в милицейской форме, лежащего рядом с Марком. На его гимнастёрке расплывалось кровавое пятно. Нас окружили люди. Один из них поднял над головой Марка фонарь, осветив лежащего:
— Убили Даньку, гады.
— Нет, не убили. — Марк взял у меня из рук оторванный рукав и зажал им рану. — Надо срочно в больницу.
— Какая больница? У нас фершалка молоденькая, что она может?
— Не надо фельдшера, я хирург. Быстро найдите одеяло, брезент или что-то вместо носилок. Несите в фельдшерский пункт, я попробую помочь.
Понимая, что только мешаю, я отошла в сторону и, когда четыре человека понесли раненого на куске брезента, пошла позади. Марк на ходу натянул рубашку без одного рукава, коротко посмотрев на меня:
— Испугалась?
— За тебя.
— А я за тебя, — он ободряюще улыбнулся, — главное, живы остались. А этот парень дай Бог выкарабкается. — Он кивнул на носилки и прикрикнул: — Осторожнее, не поворачивайте его на бок!
Предрассветная сырость укутывала улицы посёлка полосами тумана от реки.
Когда мы дошли до фельдшерского пункта, заря подкрасила облака нежной розовой краской. Обхватив руками плечи, я присела на скамейку под густой ёлкой и стала смотреть, как в окне мелькает силуэт Марка. После пережитого я замечала только мужа, с ужасом осознавая, что он чудом остался жив. Как, впрочем, и этот молодой милиционер и как я.
— Замёрзли? — На лавку рядом со мной опустился пожилой милиционер в звании лейтенанта и протянул ватник. — Накиньте, а то простудитесь.
— Спасибо.
Лейтенант помолчал.
— Нам повезло, что ваш муж оказался доктором. Авось и вытащит Лычкова с того света. Никак нам эту банду не изловить. Эх, — он с размаху стукнул себя кулаком по колену, — мы их в другом месте ждали! Данила на всякий случай на разведку пошёл. Дурья моя голова. Нет чтобы самому пойти! Мальчишку под пули сунул! Никогда себе не прощу, если он не выживет!
— Муж сказал, что жить будет, он хороший врач, фронтовой.
— Дай Бог, ежели так. Я хоть и неверующий, а пойду в церковь свечку поставлю. Бог — Он ведь как: когда дела в порядке, так вроде бы и не нужен, а случись что, к Нему несёмся: и верующие, и неверующие, и коммунисты, и комсомольцы, помоги, мол, нам, дуракам, защити, спаси и помилуй. — Он искоса взглянул на меня. — Не понимаю, почему бандюки вас не убили. В первый раз свидетели в живых остались.
Я ещё не отошла от переживаний, и его слова снова всколыхнули в памяти бездонный глаз пистолетного дула, направленный прямо на меня. Я поёжилась под ватником:
— Сама не понимаю. Вы, конечно, налётчиков спугнули, но чтобы выстрелить, нужна секунда.
На скрип двери в амбулатории мы оба выпрямились. Фельдшерица, которую вызвали из дома, выглянула в щель: