Десятые

– А что? – Начинала бить дрожь, но не от страха, а от близости драки, от забытого уже азарта.
– Да нет, ничего, – ответил сосед, – просто. Чтоб знать. – И пошел к своей квартире.
А Сергееву стало муторно и неуютно.
«Ну вот, ну вот, – повторял, закуривая новую сигарету, – и здесь наживаю проблемы. На ровном месте».
Так же почти случилось после армии – вернулся домой через два года и стал то и дело натыкаться на знакомых пацанов-бугров, которые за два года из хулиганов превратились в бандитов. Мелких, но тем не менее. Приятели Сергеева поразъехались, учились кто в Красноярске, кто в Новосибе, а эти пытались рулить их районом. Это был девяносто второй год – бандитами или похожими на них стало быть модно.
Не то чтобы на Сергеева наезжали, но от предложений посидеть на лавочке, расспросов, где служил, «не в вэвэ случаем?», «что делать думаешь?» нарастала тяжесть на душе. В армии, как ни странно, он стал как-то мягче, что ли, лиричнее и, несмотря на грубость казарменного житья, домашнее.
Выходить на улицу, встречать этих чуваков в кожаных куртках, с желтыми цепями на шеях, остроносыми туфлями под трениками желания возникало все меньше. И, может, поэтому Сергеев сначала задумался о том, чтоб свалить из родного города. И свалил.
Позже узнал, что почти всех их в один прекрасный день накрыли и посадили на приличные сроки за кучу мелких вообще-то преступлений: магнитофоны из машин воровали, колеса скручивали, у прохожих отжимали кошельки, снимали шапки, ларьки чистили… Кажется, никто из них домой не вернулся.
А этот соседушка вернулся, и мало ли что у него на уме… Как говорится, живи теперь и оглядывайся.
После заморозка с инеем и морозного дня тепло стало постепенно возвращаться. Иногда солнце даже припекало, но так уже, не по-летнему, а как в нормальной России бывает в начале ноября. Как бы и зима почти, и солнце, старое, немощное, высоко не поднимается, а вот соберется с силами и на несколько минут сделает предзимье жарким, ласковым… Здесь солнце было моложе, его хватало на два-три часа. Но стоило появиться в небе даже не облаку, а легкой дымке, лучи ломались, воздух холодел, появлялся запах соленого снега.
Однажды Сергеева чуть не хватанул удар. От внезапности, как он себя потом уверял… В прямом смысле удар – сердце оборвалось и ухнуло, глаза ослепли. Остолбенел на стуле, слушал, как что-то колотит в крышу.
«Зачем… – с физически ощутимым скрипом двинулась мысль в парализованном мозгу. – Зачем камнями кидают?.. Нет, какие камни, это град…»
На ослабевших ногах подошел к окну. В нем было черно. Чернота двигалась, мельтешила. «Да что ж это?» Теперь стало действительно страшно. Тяжелая дробь по крыше, и за стеклом вот так…
Но чернота постепенно светлела, и Сергеев различил птиц. Сотни, а может, тысячи птиц лентой пролетали над домом, и, наверное, каждая стукалась о крышу. Зачем-то стукалась, может повторяя ошибку предыдущей птицы.
И вот стая иссякла. Теперь все эти сотни, а может, тысячи сидели на деревьях по ту сторону дороги. Ветки под ними нагнулись, некоторые ломались; птицы всплескивали, перелетали на другие ветки, толкались, и деревья казались живыми – шевелились, помахивали ветками, словно прося помощи.
Сергеев присмотрелся, пытаясь определить, что это за птицы. Точно не воробьи и не скворцы. Эти были крупнее воробьев, сероватые… Черт их знает…
Взял сигареты, пошел покурить. Надо успокоиться.
– Видали свиристелей? – заметила его Оляна; как раз проходила по двору с пакетом в руке. – Это к холодам.
– Свиристели?
– Ну да, прилетели вот на зимовку.
Название из детства. Какой-то стишок про них учили: «За окном метут метели – прилетели свиристели…» И свистулька у Сергеева была, она так называлась – свиристель. Действительно, в виде птицы. Серой с красным хохолком… Сейчас со стороны дороги как раз доносился булькающий свист. Негромкий, но многоголосый.
– Напугали они меня, – признался продолжавшей стоять внизу Оляне. – Как начали по крыше колотить. Как град.
 
– Пьяные, наверно. Они ж любят забродившие ягоды. Наклевались где-то и вот колобродят.
И словно в подтверждение ее слов сначала с одного дерева ссыпались в воздух птицы, а потом с соседнего. И еще, еще. И стая – нет, рой помчался куда-то дальше. Петляя, извиваясь, падая почти до земли и взмывая вверх. Может, один вожак наелся забродившего и теперь вот заставлял остальных выделывать кренделя…
Только пришел в себя, стал пересматривать фильм «Прошу слова», чтоб погрузиться в производственную, общественную тему – надеялся, это поможет продолжить сценарий, – в дверь постучали.
Слабо так, осторожно, непугающе. Вряд ли сосед из той квартиры так бы постучал или полиция… прости господи.
Сергеев остановил фильм, кряхтя поднялся с кровати, пошел, подтягивая на ходу домашние штаны.
На пороге стояла Оляна. С тем же пакетом, что час назад, но уже без куртки, в красном платье с вырезом, подкрасившаяся.
– Можно к вам?
Сергеев жестом пригласил и отметил, что не удивлен.
– Чем занимаетесь?
– Да так… фильм один стал смотреть. По работе.
– А как называется?
Сергеев сказал. И добавил:
– С Чуриковой, Шукшиным… У них там очень интересные диалоги.
Оляна наморщила лоб, потом распрямила.
– Нет, не смотрела. – Было понятно, что и фамилии Чуриковой с Шукшиным ей ни о чем не говорят. – Я вот что… – Сделала паузу и решилась: – Я посидеть пришла. Можно? Посидим?
Сергеев хотел ответить, но вместо ответа кашлянулось. Коротко и как-то ненатурально.
– Тогда держите, только осторожно – там бутылочка. – И стала снимать туфли.
– Не надо. Не разувайтесь.
– Да как?.. В доме нельзя в обуви.
– А у меня тапок нет…
– Ничего. У вас тепло.
Сергеев заметил, что она без колготок; ступни неизмятые жизнью, ногти розовые. Большие пальцы как-то задорно, что ли, торчали вверх. А может, любопытно.
– Что ж, прошу.
Оляна прошла на кухню.
– Порядок какой у вас… А он здесь, оказалось! – увидела Штормика. – Я думала, его собаки задавили.
Штормик повел себя странно – выгнул спину, зашипел и спрятался в спальне. «Наверно, доставалось от нее».
– Я тут фруктов принесла, вина. Вы не против маленечко выпить?
– Вы же говорили, что не любите. Тогда…
– Ну, с ним не люблю… С ними. А если так, культурно, то почему бы и нет… Я виноград с зизифусом помою, можно?
– С чем?
– А? – уже от раковины оглянулась Оляна.
– С чем виноград?
– Зизифус. Ягода такая местная. Не пробовали?
– Не знаю… нет…
– Сейчас попробуете. На финики похоже… У вас сито есть?
Сергеев отозвался – «к сожалению», наблюдал за ней. Понимал, она на что-то решилась. Да ясно, не мальчик-колокольчик…
– Вино откроете?
– Да… А ребенок с кем? Рада?..
– Я с Диной оставила. Пусть поиграют.
– А что сказали?
Оляна пристально взглянула на него. Именно взглянула, но пристально.
– Ничего. Сказала, что хочу одна побыть. Мы так иногда делаем. То я, то она. А без этого свихнуться можно.
– Ясно…
– Штопора тоже нет?
– Нет. Вилкой протолкну.
– Тогда всё выпить придется. – Она улыбнулась.
Сидели друг напротив друга в торцах кухонного стола. Между ними бутылка сладкого вина, две кружки вместо бокалов, тарелка с гроздью сизоватого винограда, каштаново-зеленой горкой этих местных ягод. Сергеев смотрел на них и вспоминал, как называется овал в объеме…
– Попробуйте, – кивнула Оляна, – и желание загадайте.
– Зачем? – Сергеев понимал, что выглядит смешно в своем напряжении, это «зачем?» прозвучало тупо, но расслабиться не мог.
– Ну, говорят же, что когда что-то в первый раз ешь, надо желание загадывать.
– А, да, слышал… – Взял ягоду; она был твердой, неаппетитной на ощупь.
– Только осторожней, там косточка внутри. Зуб не сломайте.
– Спасибо… Оля, извините, но это, – положил ягоду обратно, – это неожиданно… А Виктор?