Территория сердца (СИ)

— Иди, мышонок, на разбор полетов. Глядишь, поймем, чем ты не угодила царю батюшке. Он, похоже, хочет поговорить.
Елена скосила на нас глаза, не понимая, над чем мы обе хохочем. Этот странный способ общения связал только нас троих. Ни она, ни Влад даже не догадывались, что вытворяет владелец компании.
— Перекрестите на дорожку, Алла Викторовна, — в тон ей отозвалась я, собирая документы в папку — делать отметки на бумаге все равно удобнее.
— Бог в помощь, девочка, — хохотнула она под сердитым взглядом Лены.
Подходя к кабинету Александра Юрьевича, я уже привычно постучала и тихо вошла. Он сидел за столом, углубившись в чтение очередного отчета, но, увидев меня, поднял взгляд. Его лицо оставалось таким же непроницаемым, как всегда, но в глубине глаз я уловила что-то вроде усталости и лёгкой иронии. Казалось, что этот смайлик был скорее попыткой разрядить ситуацию, чем настоящим недовольством.
— Садись, Лучик, — вздохнул он.
Я молча села, готовая внимательно слушать — Болотов всегда давал мне подробную информацию.
— Лучик, ты этот пресс-релиз про меня сама читала?
Понятно, опять меня отчехвостят за работу пресс-службы.
— Лучик, — Болотов вздохнул, — я не самая медийная личность, да мне этого и не надо — пусть Влад отдувается. Он моложе, красивее, ярче. Таких как он любят СМИ, а я не против, поэтому и отдал ему должность.
Я тихо улыбнулась, услышав это неожиданное признание. От Александра Юрьевича сложно было ожидать такого рода самокритики. Обычно он был уверен в себе во всех аспектах, но, кажется, когда речь заходила о медийности, он предпочитал оставаться в тени.
— Но черт возьми, мышонок, раза два в году, когда нужно упомянуть и отца-основателя, можно это будет сделано…. Ну хотя бы не так сухо?
— Я…. его немного поправила. Но по уму — нужно переделывать полностью. Не хочу переходить дорогу Виктору Матвеевичу.
— Давай договоримся, мышонок, раз уж ты стала моим вторым помощником, ты отвечаешь за все, что касается лично меня. Я не прошу тебя взвалить всю работу пресс-службы на себя, только в той части, когда речь идет обо мне непосредственно. Ты в этом — профессионал, поэтому не бойся править Витю. Он тебе только спасибо скажет — они и так перегружены по полной.
Второй помощник? Вот это новость. А зарплату мне, интересно, увеличат?
— Так, мышка, сколько времени тебе нужно, чтобы закончить с пресс-релизом?
— Двадцать минут, — буркнула я.
— Хорошо. Занеси в таблицу поручений. Через двадцать минут жду. Через тридцать, — он глянул на часы, — занесешь с кофе.
— Нет, — вырвалось у меня прежде чем я успела подумать. Снова.
— Что, нет? — Александр поднял глаза на меня.
— Не кофе, — ну вот зачем опять лезу на рожон? — занесу с чаем. У вас щеки покраснели — я сегодня вам занесла уже пять чашек. Перебор.
Изумление и шок на лице Болотова сменились ехидной улыбкой.
— Наглеешь, мышонок?
— Если вас хватит удар на рабочем месте — я лишусь перспективной работы, — ровно ответила я, сама не зная, что делаю. И главное — зачем?
— Ладно, мышка, — он не стал спорить, — чай, так чай. Осталось 25 минут.
Ну и как ему все равно удается оставить последнее слово за собой?
Алла пристально наблюдала за мной, и все чаще в ее глазах я видела удовольствие и одобрение. Не знаю, чем это было больше вызвано: моими успехами в работе или тем, что я, наконец, перестала шарахаться от начальника как черт от ладана, но итог был одним: она была довольна.
Как и Влад, который, по всей видимости, решил, что моя квартира — его законная нора. В которую он может сбежать, если совсем невмоготу. Я уже даже перестала разбирать его кошачью лежанку, как мы стали ее называть.
Странные у нас были отношения: мы вообще не воспринимали друг друга как мужчина и женщина, скорее как брат и сестра. Я завидовала Владу, но не в плане финансового положения, а в плане того, что он рассказывал об отце. И понимала, что хотела бы…. Что? Оказаться на его месте?
Мне было стыдно и горько. Несколько раз Влад пытался заговорить со мной о родителях, но я всегда уходила от разговора. Я не хотела, чтобы Влад знал, что внутри меня поселилась эта зависть. Я считала её недостойной, но не могла избавиться от неё. С каждым днём я всё сильнее понимала, что хочу почувствовать себя частью чего-то настоящего, значимого.
  
С каждым разом, когда я отправляла деньги домой, я чувствовала, как внутри что-то сжимается. Это было не просто материальное обязательство — это была нить, связывающая меня с прошлым, которое казалось уже давно потерянным. Мой отец, когда-то сильный и любящий, теперь был заперт в собственном сознании, а сиделка, которая заботилась о нём, стала единственной связью между нами.
Я прекрасно понимала, что никогда не получу от него того, чего мне так не хватало — ни тепла, ни утешения, ни осознания, что я для него значима. Моя единственная семья была так далеко от меня, и при этом рядом с ней был только холод пустоты.
Я часто сравнивала отца с Александром. Оба потеряли ту, кто была смыслом их жизни. Но между ними была разительная разница. Александр, несмотря на всю свою боль, нашёл в себе силы жить дальше, брать на себя ответственность и продолжать бороться за своё место в мире. Мой же отец… он сдался. Ушёл в тень, оставив меня одну, заставив меня выживать в мире, который мне казался чужим и неприветливым.
Каждый раз, когда я смотрела на Александра, я видела человека, который сделал выбор — жить, несмотря на всю тяжесть утрат. И каждый раз это вызывало у меня странную смесь восхищения и горечи. Восхищения, потому что он был воплощением того, к чему я стремилась — силы и решимости. Горечи, потому что это напоминало мне о том, чего у меня никогда не было и, скорее всего, уже не будет.
С приближением новогодних праздников чувство одиночества становилось почти невыносимым. Глядя на сверкающую Москву, я ловила себя на мысли, что это ощущение яркого, почти сказочного торжества было для меня чужим. Город утопал в праздничных огнях, витрины магазинов манили красочными гирляндами и игрушками, на улицах витал запах корицы, глинтвейна и выпечки. Но чем больше вокруг царила атмосфера радости и ожидания чуда, тем сильнее я чувствовала себя в стороне от этого всего.
Коллеги обсуждали планы на праздники — кто уезжал за границу, кто собирался встретить Новый год в загородных домах, а кто просто ждал теплого вечера в кругу семьи. Алла, как всегда, сохраняла свою непроницаемую уверенность, но даже она, казалось, была окутана легким чувством праздника. Влад, естественно, был вовлечён в городские традиции, хотя сам он не показывал особого энтузиазма по поводу праздников, предпочитая шутить, что проведёт Новый год в своей, точнее моей, «кошачьей норе».
А я? Моя «семья» — это холодные звонки сиделке, быстрые переводы денег и редкие фотографии отца, погруженного в свой параллельный мир. Мои друзья давно разъехались по разным городам, а с соседями я не завела близких отношений. И всё напоминало мне, что я в этом городе — чужая. Работа спасала, отвлекала, заставляла двигаться дальше, но чем ближе был праздник, тем больше ощущалось, что вокруг всех объединяет что-то важное, что-то, чего мне не хватало последние годы.
На обед я вышла в свое любимое кафе, стараясь насладиться хотя бы небольшим перерывом от бесконечной череды дел и обязанностей. Взяв привычный кофе с корицей и пирожное, я устроилась за столиком у окна и, как обычно, открыла на телефоне книгу. Но, несмотря на теплую атмосферу кафе, запах мандаринов и приглушенные звуки рождественской музыки, мне никак не удавалось по-настоящему погрузиться в чтение.
Каждая строка книги казалась вымученной, потому что в голове постоянно роились мысли о работе. Я размышляла о том, как лучше организовать дела на следующей неделе, чтобы перед праздниками всё было готово. В голове уже мелькали списки дел — предновогодние отчёты, совещания, которые ещё нужно провести, согласования, и, конечно, поручения Александра Юрьевича, которые, как всегда, требовали точности и внимания. К тому же сегодня предстояло еще раз прослушать утренние переговоры, записанные на диктофон, и тезисно набросать поручения.