Ночь беззакония (ЛП)

Она была там. Моя лучшая подруга была с мужчиной, которому я отдала свою душу в ночь перед тем, как позволила ему забрать ее, в ночь перед ее смертью. Теперь он говорил, что ничего об этом не знал.
Ну, я сказала, что это чушь.
— Почему? — Мой вопрос был едва слышен.
— Это не имеет значения.
— Не имеет значения?
— Нет, Татум. Это, блядь, не имеет значения. Ее не было рядом со мной. Это не касается нас. И это все, что тебе нужно знать.
Значит, он знал, почему она была там. Он просто решил не говорить мне.
Я зажмурила глаза, надеясь, что когда открою их снова, то проснусь в своей кровати, и все это будет плодом моего воображения, результатом слишком напряженной работы, я глубоко вздохнула и снова открыла глаза.
Все было реально. Я была в театре, и Каспиан все еще был здесь, все еще отказываясь доверить мне правду и была сыта по горло этой ложью.
— Тебе лучше уйти. — Я не знала, что и думать. Все это было слишком. Я не знала, как все это воспринимать.
Он покачал головой. — Я не уйду. — Его глаза были темными, но нежными, когда они встретились с моими. — Это не наша битва. Клянусь, если ты просто доверишься мне, дашь мне немного времени, я найду ответы, которые мы оба ищем.
 Зачем ему нужны ответы?  
Время? Он хотел больше времени? Прошло четыре года, а ее смерть все еще преследовала нас всех.
Я сглотнула комок в горле. — Как найти ответы, когда единственный, кто может их дать, мертв?
Перевод группы:  https://t.me/ecstasybooks
 ГЛАВА 21  
 Татум 
Кто-то известный однажды сказал: «Самое страшное в душевной боли то, что она никогда не приходит от твоих врагов».
Самое страшное в моей ситуации было то, что ее никогда нельзя было исправить. Не будет ни разговоров за мороженым, ни смс с извинениями, когда кто-то из нас не мог уснуть. Боль всегда будет там. Я собиралась прожить остаток жизни с этой постоянной трещиной, этим шрамом, потому что человек, который ранил мое сердце, был мертв.
Мы с Лирик делили все, по крайней мере, я так считала.
Что еще она скрывала от меня?
Почему она была в доме Каспиана, если не для того, чтобы увидеть его? И как Линкольн узнал об этом? Какое отношение все это имеет к нему? Так вот почему он был у Каспиана тем утром? Поэтому они поссорились?
Я не могла просто стоять здесь и ходить туда-сюда с Каспианом в театре. Я также не могла притворяться, что все в порядке. Все, что он говорил, было в лучшем случае загадочным, и в конце концов все сводилось к одному: еще больше секретов во имя защиты.
Мне нужно было место, чтобы отдышаться, и Каспиан дал мне его. Он обещал дать мне время подумать, сказав, что у него есть свои дела, которые нужно решить. Я не стала спрашивать, что это было. Они не имели значения, не сейчас, не для меня.
Я отказалась от экспедиции Шерлока Холмса много лет назад, смирилась со смертью Лирики, похоронила свои вопросы рядом со своим горем. Я двигалась дальше.
А теперь все они были здесь — призраки, роившиеся вокруг и преследовавшие меня снова и снова.
К счастью, на этой неделе была техническая неделя, и помимо репетиций я занималась тем, что приводила в порядок все последние детали для балета. Когда двигалась, я не думала, поэтому старалась не останавливаться.
Каспиан появился ближе к концу недели. В его красивых чертах было что-то более темное, что-то более глубокое, как будто он боролся со своими собственными демонами. Наши взгляды встретились, и все мое тело затрепетало от желания. Несмотря на то, что была расстроена из-за него, я скучала по нему. Он сказал, что визит Лирики не имеет к нему никакого отношения, и я поверила ему. Я не могла объяснить, почему, просто поверила. Может быть, потому что каждый раз, когда я заставляла его давать мне ответы, он их давал. Почему в этот раз все должно быть по-другому?
Каспиан прислонился к дверной раме, так и не решившись войти внутрь. И он ушел до окончания репетиции, оставив меня с пустым чувством в животе.
 
Когда не была в театре или в студии, я была дома, гуляла вдоль кромки океана, умоляя его принести мне покой. Пляж был девственно чист. Вода была прозрачной. Единственными деревьями были те, что скрывали мой дом от соседнего. Здесь не было ни темного леса, ни мутной воды. Здесь не было тайн.
К концу недели, после очередного долгого дня репетиций, мое тело превратилось в сосуд для боли. Мои конечности болели, кости болели. Мой разум был измучен бессонными ночами, которые сменялись напряженными днями. Но мое сердце — мое сердце все еще билось. Это должно было что-то значить, верно?
Впервые за неделю мне захотелось просто побыть в тишине. Я хотела заглушить шум в голове и стать единым целым с биением сердца. Больше никаких вопросов. Никакого беспокойства по поводу выступления. Никакого горя. Только тишина.
Я пошла домой и села на песок, позволяя волнам перекатываться через мои ноги. Гребни волн сближались, так как океан готовился к тому, что должно было произойти. В воздухе витал запах дождя, шепот приближающейся бури.
Взяла свои сандалии и направилась в дом. После долгой ванны я забралась в кровать и зарылась в уют подушки и одеяла. Затем я заснула под стук капель дождя по моим раздвижным стеклянным дверям.
***
Следующая неделя пролетела как один миг, и сегодня вечером состоялась премьера. Театр пульсировал энергией. Занавесы были закрыты, чтобы скрыть слои декораций. Я включила несколько обогревателей за кулисами для танцоров, потому что на удивление не нужно много времени, чтобы холод пробрался в кости. Танцоры доделывали последние штрихи к своему гриму и костюмам.
Несмотря на то, что это было не профессиональное представление, его ждали и уважали в высшем обществе благодаря фамилии моей семьи. По ту сторону занавеса мужчины в смокингах провожали женщин в коктейльных платьях на свои места. Я была почти уверена, что в какой-то момент даже увидела Брэди с красивой блондинкой под руку и улыбкой на лице. Это сделало меня счастливой. Персонал раздавал бесплатное шампанское в фойе. Разговоры витали в воздухе вместе с негромким гулом классической музыки, играющей через звуковую систему.
Мне не нужно было думать, есть ли там Каспиан. Я знала, что он там. Его присутствие излучалось через расстояние между нами и обволакивало меня, как это было всегда, согревая изнутри. Я не видела его, но чувствовала его — до самых костей. А на сцене, перед началом хаоса вечера, стоял красочный букет ярко-розовых и белых плюмерий — таких, какие можно встретить на шее туриста на Гавайях, вместе с запиской: Ничто не пахнет так сладко, как ты, но эти — почти второе место, и сорвала один из цветков и спрятала его за ухо.
Я молнией носилась туда-сюда между крыльями, проверяя, чтобы все и вся были на месте и готовы к работе, и уже подходила к пульту управления, когда Линкольн остановил меня.
— Это тебе, — сказал он, доставая из-за спины букет красных роз и протягивая их мне. Он заглянул мне в ухо и ухмыльнулся. — Хотел быть первым, но, похоже, кто-то меня опередил.
Я поборола улыбку. — Ты не слушаешь ничего из того, что я говорю?
Это был глупый вопрос. Линкольн никогда не слушал ничего из того, что кто-то говорил.
— Знаю. Не до конца выступления, бла-бла-бла. Но раз у папы вечеринка и все эти волнения, я не хотел забыть.
Наш отец решил, что сегодняшний вечер станет отличной ночью, чтобы объявить близким друзьям и семье, что он решил баллотироваться в президенты. Мы все знали, что это произойдет. Он говорил об этом годами. Сегодняшний вечер должен был стать официальным. Мама организовала вечеринку после балета, чтобы отпраздновать премьеру и дать папе возможность сделать заявление. Я не возражала против того, чтобы разделить с ним центр внимания. Если бы это зависело от меня, он мог бы получить все. Мне нравилось быть здесь, за кулисами.