Театр тающих теней. Словами гения

Так тихонечко, затаив дыхание, выглянуть из-за угла…
И понять, что в темноте ничего не видно. Освещение в бейсменте включается от датчиков движения, но я стараюсь не шевелиться, поэтому в этом повороте коридора света нет.
Осторожно выглянуть.
И заметить только, как четыре белых пятна мелькают почти в полной темноте.
И вонзаются прямо в меня…
Завопить… чуть не упасть от неожиданности… зажмуриться от освещения, включившегося от движения…
Успеть сообразить, что резкий звук упавшего предмета — или это все же был звук выстрела? — раздался до того, как я попыталась выглянуть за угол в той части подвальных переходов, в которой теперь включился свет. В других частях по-прежнему темно.
Осторожно продвинуться вперед. Медленно. Так медленно, что включившийся свет снова гаснет. Снова остаться в абсолютной темноте. Одной.
Прислушаться — раздастся ли другой звук, кроме гулких ударов моего сердца. Но все тихо. Только стук моего сердца пульсирует в ушах.
Было бы чего пугаться. Свет погас — так я сама же стояла без движения, поэтому и погас. Сейчас сделаю шаг, и загорится вновь.
Сейчас сделаю шаг, и загорится…
Сейчас сделаю шаг, и …
Свет вспыхивает! Что-то большое и темное мелькает в той части коридора, где он резко сворачивает влево.
Но что мелькает, я разглядеть не успеваю, потом снова раздается звук то ли хлопнувшей двери, то ли удара, то ли выстрела. И свет снова гаснет.
Но не общий свет от ламп под потолком.
Гаснет мой собственный свет в моих глазах. Гаснет одновременно с тем громким звуком, переходящим в тупое гудение в моей голове. И я медленно оседаю на пол, успевая понять — что-то упало на меня сзади. Или меня чем-то ударили по голове…
  
Герой для интервью / интервью для героя
 
Таня
Москва. 1983 год
В кабинете на двенадцатом этаже телецентра «Останкино», где сидит редакция новой программы, тесно и шумно, не поговорить.
Начальник зовет Таню.
— Пошли на тринадцатый, перекурим.
— Разве есть тринадцатый этаж? В больших лифтах всего двенадцать кнопок.
— Есть! Тайная голубятня.
Вместе с Начальником, который предложил перейти на «ты», а она, воспитанная девочка, никак не может перестать выкать, Таня поднимается на этаж выше. Начальник протягивает сигарету.
— Не курю.
— Редкий случай. Рассказывай. На съемки выезжала?
Кивает.
— Тренировку сняла?
Кивает.
— Увлечение герою придумала?
Пожимает плечами.
— Интервью с героем записала?
Пожимает плечами.
— Где сюжет?!
Пожимает плечами.
— Он с командой в Ленинграде. С местным СКА играют.
— В чем проблема?! Мы Центральное телевидение, а не шарашкина контора. Когда играют? Завтра? Бери съемочную группу и в Ленинград! И чтоб интервью было! Классное интервью! С мясом и кровью! Иначе вместо ЦТ всю жизнь просидишь в многотиражке «Красного пролетария»!
Мама провожает Таню в первую командировку. В обстановке квартиры чувствуется уклад этой маленькой семьи, где нет мужчин. Фотография молодого мужчины в военной форме в какой-то странной обстановке неизвестной жаркой страны висит на стене рядом с фотографией маленькой девочки на коньках, в голубом берете и курточке.
Таня со съемочной группой ждет хоккейную команду около Дворца спорта «Юбилейный» в Ленинграде. Хоккеисты замечают их еще из автобуса.
— О! «Море-море»!
— Лавр, ты журналисточку уже того?
Характерные движения двумя руками.
Олег отводит взгляд в сторону.
— Здравствуй. — В горле сухо. Слова царапают.
— Здравствуй.
— Интервью нужно записать.
— Сейчас игра, потом уезжаем. Тренер не отпустит.
— С тренером поговорю.
— Не выйдет. Тихонов — камень. Правила не нарушает.
Ей уже все равно. Не то что к тренеру, к Андропову бы подошла.
— Виктор Васильевич…
Голос предательски дрожит. Как объяснить грозному тренеру, которого боятся эти стальные парни, что от этого интервью зависит вся ее будущая работа на телевидении. И ее жизнь…
 
— А я тебя помню.
Суровый Тихонов вдруг улыбается.
— Когда только из рижского «Динамо» в ЦСКА перешел, ты на катке перед нами тренировалась. Упорная.
— Я и сейчас упорная. Очень нужно для новой программы молодежной редакции ЦТ записать интервью Лавра… Лаврентьева…
Аж глаза закрыла. Сейчас улыбка сойдет с лица, и жесткий Тихонов скажет «нельзя»…
— Две шайбы сегодня забьет, тогда посмотрим.
Конечно же Олег забивает.
И не потому, что любовь-морковь и прочие романтические сопли. От сверхзаадач всегда только хуже. Когда хочешь как можно лучше сыграть, интервью сделать, программу откатать, получается только хуже.
Но Олег забивает. Просто потому, что забивает. Просто потому, что пик формы и в этом сезоне он лучший. Просто потому, что сборная страны, которую в то время еще не называют «Красной машиной», за этот олимпийский цикл с весны восьмидесятого не проиграла ни одного матча. Вообще ни одного матча не проиграла.
— Виктор Васильевич! Обещали!
После финального свистка Таня ждет грозного тренера возле раздевалки.
— К следующей игре центрального нападающего вернете?
Головой машет не только она, но и снимающий перебивки оператор, и «светик» — осветитель, и звуковик.
Получилось! Целый вечер, ночь и завтрашнее утро у них в запасе. Как-нибудь интервью да сложится. Главное, чтобы кассет для записи хватило.
Интервью в раздевалке после игры.
— Почему вы играете лучше других?
— Потому что другие едут туда, где шайба сейчас, а я туда, где шайба будет, когда я доеду.
Интервью в поезде.
— Чем-то увлекаетесь, кроме хоккея?
— Музыкой. Современной.
— Какие группы вам нравятся.
— Раньше «Динамик» нравился, теперь… «Аквариум». «Скипси драг…»
— Скипси чего?! — не понимает звуковик.
И ритм тех строк, под которые она качалась на его плечах, совпадающий с ритмом ночного поезда.
Интервью на вокзале, пока идут вдоль поезда. Она с микрофоном и он с огромным баулом с хоккейной формой.
— А девушка у вас есть?
— Есть. Только она еще об этом не знает.
— Танька, тормози. В эфир про девушек не пустят, только про законных жен. Семья — ячейка советского общества. Пленку зря тратим. — Опытный оператор разумно практичен.
С Ленинградского вокзала команда сразу уезжает на спортивную базу в Архангельское. Туда даже улыбнувшийся ей Тихонов не пустит. Следующая игра в Челябинске и только потом в Москве.
Договариваются встретиться в Лужниках рядом с газетным стендом недалеко от служебного входа во Дворец спорта.
Сюжет с интервью Лавра в эфире. В телецентре на экран монитора смотрит довольный Начальник, отвечая по телефону руководителю молодежной редакции Сагалаеву.
— Да, Эдуард Михайлович, девочка талантливая. И упорная. Самого Тихонова уговорила. Нужно девочку брать в штат.
Хоккейная команда смотрит этот сюжет по телевизору в аэропорту — нелетная погода.
— Пятнашки есть?!
Олег около междугороднего телефона-автомата собирает монеты со всех друзей. Набирает домашний номер Тани. Но телефон звонит в пустой квартире Тани. Таня мерзнет у газетного стенда в Лужниках.
Олег снова звонит. По часам на табло в аэропорту и по спящим прямо в креслах хоккеистам понятно, что он звонит уже не один час. Пятнашек, которые автомат исправно глотает, не осталось уже ни у кого. Последняя монетка.
На часах 00:13. Резкий звонок в квартире Тани. Она быстро схватывает трубку и прячет телефон под одеялом — чтобы маму не будить. Мать в другой комнате прислушивается к происходящему, нашептывая:
— Дай-то Бог!
И крестит фотографию девочки на коньках и в голубом беретике. И фотографию рядом на стене мужчины в военной форме, по виду немногим старше Олега…
Монета у Олега всего одна. Быстро договариваются встретиться в Лужниках перед следующим матчем.