Последний из Двадцати (СИ)
Ска осматривала хозяина издалека, заметила пару неопасных царапин и синяков. Читль, с потерянным видом, норовила спрятаться за спиной Последнего из Двадцати — и когда только так ловко подобраться сумела. И эта то робкая девица была командиром виранцев?
Рун вдруг понял, что не обращал на это внимание раньше — но у его рабыни в самом деле были татуировки лишь рабыни. Вряд ли бы кто-то из высшерождённых позволил бы сотворить с собой что-то подобное.
Либо Мик отчаянно и бесповоротно врал, либо…
— Ар-ро, чтоб вас всех. Кучья бычь! — разбойник встряхивал повреждённые руки, словно от охватившей их боли можно было избавиться столь странным способом. Повинуясь странностям Мика, они вновь обросли мясом, хрустели восстанавливаемые кости. Новая кожа расползалась по телу разбойника не хуже, чем пресловутый кожимит.
— Ар-ро, парень… сопляк. У тебя есть яйца, ар-ро… Чтоб вас всех… — Рун чуял, что смог впечатлить даже головореза. Разбойник подошёл к несуразным останкам безумки, отвесил им пинка, смачно плюнул на грязную, бледнеющую плоть. Язык Мика складывал чудные по своей составляющей ругательства — разбойник явно не знал меры в словах.
Рун выдохнул, вытер влажные ладони рук о штаны. Его донимал пот — крупными каплями он катился по лицу, попадал на губы и глаза. Мерзко липла вымокшая насквозь рубаха.
С победой его поздравлял мастер Рубера — сдержанно и в своём духе. Даже исполнивший едва ли не чудо Рун, по его мнению, всё равно допустил две, если не три сотни ошибок. Мы, ухмылялся призрак в его голове, обязательно и тщательно разберём каждую из них, стоит лишь твоей голове коснуться подушки, дождись только вечера…
Парень в умениях учителя читать нотации — даже после смерти, даже будучи лишь именованным бессознательным голосом! — нисколько не сомневался, но позволил себя усталый вздох.
Надо было идти дальше. Здравый смысл противился — для чего? Почему? Ты вызнал у Мика, куда идти дальше, так в чём же проблема? Отдай ему Читль, разойдись миром — хотя бы с ним, хотя бы сейчас! Зачем тебе вмешиваться в дела счастливицы?
Затем и потому что. Рун не нашёл внутри себя каких-то иных причин. Ждал, что его поддержат учителя — тщетно. Счастливица выпустила их из своих объятий, позволила уйти — чего же тебе ещё надо, парень?
Безумка вдруг вздрогнула — Мик, что неустанно покрывал её одним ударом за другим запоздало всполошился.
Рун же успел подумать, что он сам — идиот.
Остальные не успели даже этого…
***
Рун вспорол покрывало тьмы вокруг себя светляком на ладони. Светляк получился так себе — нервный, дёрганный и своевольный. Его качало из стороны в сторону, а сам он норовил выскочить из рук чародея и убраться восвояси.
Последний из Двадцати не желал в это верить, но, кажется, хорошо его понимал. Он и сам был бы рад сейчас оказаться где угодно — лишь бы не здесь. Звуки тонули в небытии. Парень кашлянул, но ничего не услышал. Нечаянно брошенное им ругательство растворилось во мраке, так и не коснувшись ушей. В ноздри бил отчаянный запах слежавшейся пыли и сладковатая вонь подгнивших фруктов. Рун ощутил, что его мутит, сделал осторожный шаг, за ним следующий…
Безумки не спроста носят своё имя, занудствовал и умничал мастер Рубера. Вопреки желанию тишины, парень и не думал велеть ему заткнуться. Пусть ругает — сейчас заслужил.
Когда-то давно эти твари носили совершенно иное имя и служили совершенно иным целям. Для чего и зачем их породили Древние не знали даже помешанные на изучении технологий предтеч Виранцы. Знали разве только то, что эти твари есть, что мана для них как яворный мятник для кошек. Манит, привлекает, сводит с ума.
За стеной с чародеями туго. И чтобы там не рассказывал Чавьер о могуществе той, что сумела подарить ему жизнь, Рун знал наверняка — это исключение из правил. Виранцы получили в дар от своих богов натуру, позволяющую держать во власти и контролировать собственный народ под единым началом, но когда Архи отсыпали чародейство — их обошли стороной. Матриарх рассказывала об этом с упоением — магическое бессилие соседей действовало на неё словно бальзам. Поначалу Рун думал, что ей нравилось чувствовать своё могущество, когда расфуфыренные и важные, они едва ли не на коленях приползали к ней за помощью и были готовы расплатиться едва ли ни чем угодно.
Например Ска.
Рун качнул головой, прогоняя наваждение — думать сейчас об этом не было никакого желания. А вот стенания мастера фехтования были как раз под стать…
Не удивительно, что Мик за свою жизнь не встретил ни одной подобной бестии. И под защитой стены-то они являлись чем-то из ряда вон выходящим. Шли в те места, где есть хоть какой-то намёк на чародейство. Убивать их сложно, хотя, если явиться с абсолютным запасом маны, обвешаться охранками и не зевать — справиться можно. Главное, улыбался Рубера, это не убить чудовище.
Главное за ним подчистить…
Безумка выплеснула наружу, после смерти, будто яд, содержимое своего желудка.
Во что может превратиться переваренная мана?
Воображение терялось в догадках. Рубера рассказывал, что он учился чародейству задолго до того, как стал одним из Двадцати. Первая убитая им безумка превратила чащу в проклятое болото. Он говорил об этом лишь однажды и больше никогда не упоминал — не любил рассказывать о ошибках юности. Теперь же точно такую же ошибку совершил Рун.
Надо было собрать остатки сил и экранировать зону, сжать возможный чародейский выплеск, замедлить выброс маны, обратив его из единовременного в многочисленный, если не переодический. У местных крестьян бы рождались двухголовые коровы, а кабанисы, возможно, научились бы ходить на двух ногах — но это точно было бы меньшим из зол.
А теперь было то, что было.
Мастер Рубера дивился тому, что Рун совершенно не обучаем. Что он вложил в своего ученика едва ли не больше сил, чем в собственный меч, а что выросло по итогу? Нечто, гораздое скакать на граблях его собственной юности? Доходя до крайности, Рубера готов был обозначить Руна как свою самую главную ошибку в жизни.
Выбраться, говорил самому себе парень, главное выбраться из этого марева абсолютного ничего. Знал бы он, что охота за Миком — жертвой, что сама бежала ему в руки, обернётся чем-то подобным — и он обошёл бы Храпуны третьей дорогой. Сказал бы самому себе, что есть кучи дерьма, в которые не стоит прыгать — можно не раздавить его, расплескав по округе, а оказаться в нём по самый пояс, если не глубже.
Сравнение смердило нужником. Парень вновь отрицательно покачал головой. Маны в запасе осталось чуть меньше, чем хотелось бы — и кто теперь знает, что здесь будет твориться?
Он насторожился сразу же, едва его ушей коснулся хруст. Звук! Рун обрадовался, словно мальчишка — это был первый звук с того самого момента, как он тут оказался!
Светляк выхватил под ногами очертания — трава обратилась в безобразное, ломкое стекло. Оно хрустело под ногами, источая из себя синюю, липкую будто кровь жижу. Жижа тотчас же норовила стечься в единую лужу, словно тянулась друг к дружке. Рун облизнул высохшие губы — впервые за долгие годы он ощущал себя неотёсанным крестьянином посреди загадок Шпиля. Ему вспомнилось, как явившиеся просить помощи немытые вестовые радовались ковриге хлеба и глотку молока, как во все глаза следили за фокусами, что сходят с рук чародеев. Их пугало всё и сразу — потехи ради Кианор тратил ману на пустяки, обращая вшу с бороды крестьянина в огромных размеров чудовище и тут же возвращая ей прежние размеры. Вестовые не щадя глаз смотрели на проекции карт, что возникали перед чародеями едва ли не по щелчку пальца — словно в тщетной надежде наглядеться впрок.
Теперь Рун примерил их шкуру на себе. С булыжников свисали многоступенчатые черви. Ребристые, они извивались тысячью хвостов, беззвучно шамкали беззубые пасти. Небо обратилось в кроваво-красный комок, который заволокло чёрными тучами.
Из-под земли росли телеги. Или то, что было на них очень похоже. Тянулись к мгле, разрывая белую, что снег землю, торчали колёса на безобразно изогнутой оси. Кое где проступали обгрызенные борта — над ними кружила мелкая, зловонная мошкара с светящимися бусинками глаз. Окажись здесь и сейчас простой крестьянин — наверняка бы свихнулся.