Последний из Двадцати (СИ)

Сейчас он спал. Поодаль от остальных, охраняемый Ска. Механическая кукла не желала спускать глаз с головореза и упрекнуть её в недоверии было невозможно.
Парень обнял колени. Поначалу Мик молчал, но за ужином — за ужином вылил ему на голову всё, что он хотел знать. И щедро добавил от себя того, чего не хотел знать вовсе…
Перед сном к парню подошла Читль. Молчавшая до сего момента, она пугала юного чародею вдруг несвойственной ей отстранённостью. Из разговорчивой болтушки, она превратилась в ходячего истукана.
Не мудрено, оправдывал её здравый смысл. После того, что случилось, после того, что ты сотворил сам… как бы вёл себя на месте рабыни?
Рун предпочитал не задумываться — это спасало, как и прежде. Иногда, говорил ему Мяхар, нужно просто делать. Плохо-хорошо — разве ты играешь с кем-то в эту игру? Чародей идёт напролом, чародей идёт к своим целям, чародей — превыше.
Ты не согласен?
Рун вновь не нашёлся, что ответить. Его вдруг начала колотить дрожь.
Но вместо вопросов Читль вновь предложила ему себя. Взятка? Своеобразное прошение, попытка умилостивить хозяина, чтобы не отдавал её в лапы этого чудовища? Парень не знал, а она ему не ответила.
Странная, сейчас она спокойно лежала рядом — у парня не хватило смелости прогнать её прочь. Несмотря на всю пышность своих форм, она, почему-то, казалась ему маленькой птичкой. Ему вспомнилось, как аккуратно она ела за ужином, хотя наверняка голод грыз её изнутри не меньше самого чародея.
Уснула она быстро — выбившаяся из сил, свернулась в комок, словно мокрая кошка. Он не удержался от того, чтобы провести рукой по волосам, коснуться нежной кожи…
Как же страшно хотелось, чтобы Мик лгал насчёт неё. Рун отчаянно вглядывался в Ска, надеясь, что та взглядом даст ему понять, что разбойник лжёт.
Не лгал. Правда будто бы всё это время жгла язык великану, а сейчас, наконец, он получил возможность выговориться. Парень отчаянно и напрасно пытался уловить в его словах хоть каплю сожаления, сострадания — тщетно. Мик наслаждался едва ли не каждым словом.
Рун вновь посмотрел на свернувшуюся у его ног рабыню, пытаясь осознать — изменили ли для него хоть что-нибудь слова головореза? Мысли спешили нырнуть в сон забытья. Они брали на вооружение усталость, дергали за нити воображения. Читль в одночасье обернулась Виской — Рун потянулся к ней, чтобы через мгновение осознать свою ошибку. Перед глазами мелькнуло нечто — на ум, будто на стол тут же легла догадка, что это ещё одно письмо — из шпиля! Но едва приглядевшись он видел, что это лишь спинка стеклянного жука. Будто нарочно дразня ночных хищников, он вынырнул на опасную прогулку.
Гитра бы сейчас сказала, что это странно — им не свойственно. Мастер Рубера потеребил бы свои усы в поисках очередной житейской мудрости — и обязательно бы нашёл. Промолчал бы в этот раз разве что Мяхар.
Совесть ела чародея поедом. Старухой с гнилыми зубами она неумолимо шептала ему на ухо вкрадчивые гадости. Он гнал её прочь — безуспешно. Будто не ведая иной радости в жизни она плюхнула перед ним суму. Что черви из неё ползли грязные, серые упрёки. Маленькие бусинки маслянистых глаз сверлили чародея насквозь.
— Прочь. Пошла прочь, погань.
Голос заставил чародея вздрогнуть. На мгновение охолонившись от опустившейся на него пелены дурного морока, Рун озирался по сторонам. Всё так же, всё тоже — костёр, Читль, всё ещё не обращённые обратно в людей мальчишки стоят неприкаянными чурбачками.
— Ска? — у парня оказался на редкость сухой, хриплый голос. В голову вползла непрошенная мысль о глотке воды. — Ска, это ты?
Нет ответа. Волнение на пару с тревогой норовили осесть в чародее нервной дрожью. Не без ужаса в темноту вглядывалась старуха совести. Щурила на пару с юным чародеем свои подслеповатые глаза.
Не Ска, подсказал здравый смысл. Механическая кукла стережёт мирно храпящего головореза чуть поодаль и бросила бы свой пост только при крайней необходимости.
А ещё она вряд ли настолько жива, чтобы в той же лихорадке, что и чародей гонять воплощение совести.
 
Тучи рассеялись, на фигуру чуть поодаль лёг лунный свет. Он шёл не спеша и налегке.
Как всегда.
У Руна застонала голова. Он зажмурился в тайной надежде, что проснётся — иногда это помогало.
Поздний гость не исчез. Зыркнул на старуху, замахнулся кулаком — убоявшись гнева несчастная растворилась в воздухе. Рун чуял, как во рту на буквы рассыпаются слова. Теперь уже хотелось глотнуть не воды, а чего покрепче.
Он почти не изменился. Или был таким, каким Рун успел его запомнить. Только бледнее и прятал взгляд остекленевших, совсем не живых глаз.
Старик кряхтел едва ли не при каждом шаге, но ему всё ещё ни к чему были трости и посохи путника. Крепко стоял на ногах. С мешочка на поясе засыпал едкий, вонючий порошок в берестяную кожу. Воздух тут же заполнился смрадом сырого курева.
Прикурил от костра, зыркнул в сторону — неплотный туман, коим обратилась старуха, тотчас же рассеялся насовсем.
Рун смотрел не веря собственным глазам. Впалые щёки, борода, по щеке и до самой шеи бежал шрам — подарок от "друга", шутил старый чародей, не желая прятать его магией.
Старый, как сам разбой.
Хитрый как сама хитрость.
Мяхар.
Он не просил слов и оправданий, просто курил, даже не глядя на своего ученика.
— Что, пострел, досталось тебе?
Рун слабо кивнул головой. Мертвец посмотрел в ту сторону, где была Ска — будто чуял там собрата по ремеслу. Того, кто лишил его жизни. Не видящим взором положил глаз на Читль, одобрительно цокнул языком.
— Ну ничего, малец, такая уж жизнь. Счастье, помнишь? Оно там у каждого своё. У неё для каждого — тоже своё.
Помолчали. Тишина висела в воздухе столь всезаглушающей плотной завесой, что казалось, будто её можно было резать ножом.
Сотни раз парень представлял, что спросит, что скажет перед лицом явившихся к нему мертвецов. Будет оправдывать выживших из Шпиля? Или самого себя?
А мертвецам не требовалось ни того, ни другого.
— Это правда, — вдруг сказал Мяхар. — И про Шпиль, и про нас. Про неё — тоже.
Рун снова кивнул в ответ. Ему казалось, что его собственный голос будет звучать сейчас жалко как никогда. Парень закрыл глаза лишь на мгновение, лишь на секунду, как вновь увидел перед собой тушу горлопанки. Вспомнил, как оно всё было…
Судя по виду несчастной птицы, Ска поймала её прямо на лету. Стальная дева не шибко жаждала оставлять хозяина один на один с Миком хоть на мгновение, но не подчиниться прямому приказу была не в силах. Где-то внутри её бронированной головы зрел бунт против его опрометчивых решений, но протоколы подчинения не позволили ему родиться в нечто большее.
Это хорошо, подумалось парню, только бунтующего автоматона ему здесь сейчас и не хватает. Сейчас же она не сводила глаз с разбойника и тут же схватилась за малурит, едва он потянул свои лапища к добыче.
— Ар-ро… сырой не жрут. Она у тебя совсем железная? Или иногда понимает?
Рун пропустил укол мимо ушей, но знаком дал понять, чтобы автоматон успокоилась.
Юный чародей закусил губу — оставалось только дивится тому, насколько быстро всё менялось. Ещё пару часов назад они удирали из осаждённого одурманенными дома, а Мик на части разорвал волколака. Час назад парень лежал с Читль — и им было хорошо вместе, как никогда. Разбойник был связан и не в себе. А вот теперь они все здесь, как ни в чём ни бывало. Сверкнул нож — и откуда Мик только доставал эти железки? Если каждый уважающий себя головорез и таскал засапожный нож, то у Кровавого Крюка точно были и поясной, и заштанный, и подштанный…
Разделывать птицу разбойник умел. Рун представил, что ему пришлось бы это делать самому и его чуть не вывернуло. Раньше и всегда он полагался либо на чародейство, либо на Ска — оба варианта не давали осечек.
— Он обещал мне её, — вдруг начал Мик, кивнув на Ска.
— Что?