Последний из Двадцати (СИ)

И как задорно журчит холодный ручей. Всего в сотни ри, чуть дальше, если на юг.
Рун проскользнул у паршивца между ног. Бахвалящийся своим достоинством головорез глухо ухнул, схватился за промежность. Юный чародей уязвил не только его слабое место, но и задел гордость. Мик взревел едва оправившись от боли — ему хватило пары мгновений. Словно машина Древних, он устремился в погоню за едва ушедшим чародеем. Рун не оборачивплся — ему не нужно было видеть, чтобы понять: время пустых разговоров кончилось. Разбойник в ярости из-за его последней выходки. Здравый смысл ухмыльнулся и покачал головой — что поделать, теперь пан или пропал. По крайней мере, убьёт за один удар, и уже плевать на все предыдущие угрозы головореза.
Рун таил надежду, что у него получится. Подземные течения, словно боязливый червь, перетекали из одного русла в другое, то глубоко ухая под землю, то едва не пробиваясь ключом среди россыпи кустов. Он тащил чародея к себе, словно на привязи. Рун, даже без магии, чувствовал себя легче чем прежде. Он не бежал — почти парил, ловко перепрыгивая с камня на камень. Он отдался целиком и полностью на откуп интуиции, вильнул в самый последний момент к многовековому дубу. Вовремя — лапища Мика поймала лишь воздух. Грация резко остановившегося мальчишки была неведома великану. Инерция толкала и гнала его в спину, судьба сунула под ноги некстати оказавшийся булыжник.
Мик споткнулся, могуче ударившись оземь. Рун почти чуял ту волну боли, что ураганом пронеслась по телу его противника.
Разбойник словно оставил её на потом. Не давая себе и мгновения на передышку, он вновь оказался на ногах — только лишь для того, чтобы пятка юного чародея использовала его спину, как опора.
— Я сожру твои уши, еганый мажонок. Ар-ррррро! Как у той суки, ты слышал?
Рун не слышал. Сознание последнего из Двадцати ловило совсем иные сигналы. Парню казалось, что он слышит как растут иголки на елях. Ну губах чувствовался вкус свободы. Мир как будто разом поменял свои краски и перевернулся с ног на голову.
Ручей оказался сразу за холмом. Бил прямиком из под каменистой насыпи. Вода призывно журчала, предлагая прямо сейчас припасть к её холодным, освежающим источникам. Разгорячённый Рун прыгнул прямо в середину. Ноги ушли под воду по колено, в рассыпную бросились стайки до бестолкового любопытных рыб. Здесь, сказал самому себе чародей. Здесь, кивнул ему мастер Рубера. Может, сказал призрак в голове чародея, ученик из тебя был и не самый лучший, но место для смерти ты выбрал хорошее.
Красивое.
Парень сглотнул.
Великан показался почти сразу же, не давая последнему из Двадцати перевести дух. Даже сквозь ночную мглу было видно всклоченную бороду головореза и раскрасневшуюся донельзя морду.
Разбойник ухмыльнулся — прохладная водичка была точно тем, что ему нужно. Он бросился в неё едва ли не с головой.
— Решил выбрать смерть котят? — вырвалось из его хриплой глотки. Не сбавляя шага даже в воде, он схватил оказавшееся под рукой бревно переправы. В его лапищах она едва ли не казалась крохотной палочкой.
Великан наступал. Бешено вихрилась вода под его шагами, брызги россыпью летели в стороны. Рун смотрел на разбойника, зажав кровоточущую рану на плече и видел то же самое, что и мастер Рубера.
На него идёт смерть.
У парня дрожали коленки, словно у мальчишки онемели ноги и язык.
На него идёт смерть.
Здравый смысл не боролся с образами ужасного будущего, будто заведомо сдавался. Рун вдруг ощутил, что совершенно ничего не помнит от волнения.
На него идёт смерть.
Импровизация непослушной девой была везде. Она теребила жалкие остатки маны, высекая простые, до безобразного заклинания. Она спешила ударить в мозг, ловя самые неподходящие идеи, что попадались ей на пути. Словно ей больше нечем было заняться, разгоняла кровь в застоявшихся членах.
Поток воды брызнул разбойнику в лицо, ударил струёй. От неожиданности, Мик попятился. Вокруг его ног обвивались верёвки водорослей — великан тотчас же забился, словно пойманная в силки дичь. Рёв головореза уже в который раз пронзил насквозь ночную тишь. И потонул, когда несчастный, в своих тщетных попытках споткнулся и всем своим весом завалился в ручей.
 
Вода фонтаном взметнулась к облакам. Мик в своём желании жить был подобен вихрю. Вдруг осознав, что случилось, он спешил вырваться из треклятых пут, кои всё больше и больше опутывали его, увлекая пусть и в неглубокую, но пучину.
Рун выдохнул — смерть, что только шагала на него, теперь была загнана в ловушку. Импровизация принесла в охапке детский, почти щенячий восторг. Браво, похлопал в ладоши Старый Мяхар. Неказисто, незатейливо, я бы сделал иначе, но — браво.
Добивай, хрипло буркнул Рубера. В старике не звучал глас мести, просто учитель фехтования привык устранять угрозу раз и навсегда.
В конце концов, подначивал он юного ученика, превратить в камень эту образину у тебя не получится. Иногда даже магия бессильна.
Из-под воды вынырнула голова Мика — разинутый рот жадно хватал прохладный ночной воздух. Голову и лицо застилали промокшие насквозь волосы, борода слиплась и была ни на что не похожа. Чародей хотел, чтобы из этой мерзкой пасти неслись жалкие мольбы о пощаде, но разбойник, кажется, умел уходить с достоинством.
Парня это злило — Мик оказался не просто "не таким", он был далеко не ровня даже тем, кто осмеливался сопротивляться.
Рун набросился на великана, не давая ему поднять голову из воды. Время предательски застыло, отказываясь идти вперёд, краткий миг растянулся до вечности.
Могучая рука схватила его за шиворот — головорез не понимал, что творит и в попытках спастись его руки искали опору. Рун не сразу, но вырвался из захвата: лишённый воздуха Мик оказался отчаян, но уже не так силён, как прежде.
Юного чародея, с ног до головы, будто яд заливала абсолютная, сладкая власть. Тот, кто убил его учителей, надругался над той, кого он считал матерью теперь целиком и полностью оказался в его руках. Рун и сам не заметил, как на его лицо легла улыбка, а руки стиснулись на бычьей, необъятной шее великана.
Утоплю, словно котёнка. Потому что могу, потому что…
Его вдруг взяли за руку. Он ударил непрошенного гостя наотмашь, но тот не унимался.
Наглецом, что решил помешать свершению благородной мести, оказалась Читль. Злость, бурлившая где-то внутри парня жутким варевом, неистовствовала заставила его посмотреть на виранку, как на противницу. Что эта рабыня себе позволяет? Разве не он тут власть разве…
Читль, отпрянувшая в сторону от своего господина, вдруг набралась наглости — и сбила его с ног…
  
Глава десятая, часть третья
 
На берегу было холодно.
Впрочем, Рун не знал, где ему сейчас было бы не холодно.
Всё тело трясло от спазмов. Он чувствовал стыд — вымокшая насквозь одёжка сушилась на берегу. Читль бросала на того, кого считала господином, заинтересованные взгляды — кажется, виранка точно знала, как и чем можно согреть хозяина.
Её нисколько не смущала его нагота. Всё было наоборот — нагота рабыни заставляла чародея чувствовать себя неловко. Словно растеряв всякий стыд, она скинула с себя те тряпки, что нашла для неё Ска и была очень довольна собой.
Мик хрипел и сопел. Разбойник наглотался воды, но и только. Память отказывалась вспоминать и вообще запоминать несусветную глупость того, как он вместе с Читль тащил эту тушу обратно, на берег. Здравый смысл не переставал задавать глупые вопросы: как? Зачем? Для чего?
Парню нечего было ему ответить.
Верёвок было много. Рун вязал их вокруг разбойника сам, чувствуя, как на плечи мягким покрывалом ложится усталость. Мутная и тягучая. Сейчас, глядя на связанного великана, он терзал самого себя тысячей сомнений. Ему казалось, что ещё не свили той верёвки и не выдумали того узла, что могли бы хоть сколько-то удержать головореза на месте. В душу вползал скользкий червь опасения, что как только мерзавец сызнова откроет глаза, он вновь и силой подарит себе свободу.