Последний из Двадцати (СИ)

— Не хе-хе-хер-ра, а э-э-э… Эр-ра! — сотоварищ по рассказу боролся то ли с возможностью Руна понимать сказанное, то ли с собственным языком. Чародей сдерживал нарастающее раздражение — и на их слова, и на манеру речи. Последнему из Двадцати на миг представилось, что будет рассказывать ему Читль, едва он вернёт ей возможность говорить — и ему стало грустно.
— А опосле энтой, херы, или как там её, — Бек будто не слышал Лия, продолжил: — всяко разно понеслася! Чудь! Поначалу корова издохла, после Ирв, ну тот, что у бондаря выпорот был, так с дерева бухнулся, и ноги-то того — отказали! Йока старая — мы её ведьмой величали, так издохла на следующий день. Не зря, видать, ведьмой-то кликали, а? А с неба в речку якая-то чудина упала, когда мы с Лием купаться ходили. Почитай, как токомучо мисяц сгинул. И тута вот эта вота! И ага!
— А-а, а, а по-т-том вы-вы-выдран-нок был! Л-лю-лю-л-людей ун-носил! — добавил напоследок Лий, сжавшись так, будто оный самый зверь прятался прямо у него за спиной и горазд был уволочь мальчишку уже сейчас.
Парень выдохнул, утёр пот со лба. Зубы скрипели от злости — и ради этих паршивцев он рисковал? Здравый смысл искал утешения в том, что перед ним всего лишь дети. Если бы его с самого детства пугали, что однажды по его душу явится грязная чернь, чтобы вырезать почти всю его семью и посеять раскол среди оставшихся — он бы показал всю праведность жестокости и бессердечия к каждому встречному селюку. И несказанно бы радовался каждый раз, что в мире стало хоть на одну, но угрозу меньше.
Рун рявкнул здравому смыслу держать язык за зубами. Его с детства подобным не пугали, а зря — может, он бы сейчас и не оказался в подобной ситуации.
Ладно, проговорил он себе, но всё это ещё ничего толком не проясняло. В деревню ввалились геройствующие головорезы, "стальной болван" — Руну понравилось, как обозвали Ата-мана мальчишки, решил взять на заметку, — провозгласили новую эру. И сразу же после начались проблемы — одна за другой. Мелкие, на взгляд чародея и уж точно никак не связанные. Вопрос в том — эти-то почему не попали под влияние счастливицы? Или они решили что-то упустить в своём рассказе? Или он упустил сам?
— Последнее. Повтори последнее, — вдруг спросил он.
— Когда эта вота, что ага? — Бек развёл руками, будто указывая на всё вокруг. В незатуманенном мыслью взгляде юный чародей видел разве что беспросветную бестолковость.
Лий решил не вмешиваться, а вместо того испуганно сжался.
В иные дни он спустил бы с них шкуры. Или превратил бы в говорящие сапоги — пара из них вышла бы что надо! Но парень держался…
— Данный индивидум заявил, что совершал омовение во время аномалии, — Ска вдруг заговорила не менее витиеватыми оборотами. Что ж, подумалось чародею, с неё-то хоть спрос маленький.
— А ещё! — Беку не терпелось продолжить, но юный чародей остановил его жестом, прибавив к нему успокоительного заклятия. Плетение врезалось мальчишкин прямо в лоб и тот вдруг обмяк на мгновение, потерял к разговору всякий интерес.
— Что упало в реку, когда вы купались?
От елея в собственном голосе стало тошно даже самому Руну. Бек, только что получивший приказ умолкнуть, вдруг снова оживился. Но вопреки ожиданию юного чародея, вдруг заговорил Лий.
— Чу-чу-чудь! Яр-ркая, как зве-зве-везда.
Чудь и яркая. Прямо как звезда. Сны как будто торопились лечь на реальность, таща за собой ворох подсказок.
Гитра внутри парня звонко хлопнула в ладоши, потёрла руки и отстранила прочь стариков — здесь и сейчас настало её время!
Но-че-жар — сладостно шепнул её призрак. Небесная рыба. То, что люди принимают за падающую звезду. Бестиарий, тридцать седьмой подпункт, бестии низшего порядка. Разбиваясь оземь, выплёскивает содержимое своего брюха.
Могла ли эта тварь не просто плюхнутся в воду, а разбиться? И что бывает с переваренными в её чреве снами, если они попадают вводу. Гитра звонко захлопнула книгу собственных знаний, намекнув, что чародей должен быть умён и догадлив. Если эти качества ему не присущи — незачем ругаться на то, что в книгах не записано всего…
 
Рун сглотнул, собрался с силами.
— Место, где… куда чудь упала, реку — помните где?
Мальчишки закивали с утроенной силой. На этот раз первым затараторил именно Бек.
— Тама ча! Где кустейники напротив Бабьих Юбок, ну, это если к сенокосу идти! — тут же выпалил он. Рун немного поморщился — у мальчишки явно была хоть и не сильная, но сопротивляемость к манатическому воздействию. Ладно, уверил себя парень, с этим разберёмся как-нибудь потом.
Внутри юного чародея росло желание вспороть их бестолковость магией и вытащить наружу ворох воспоминаний.
Мастер Рубера неодобрительно покачал головой. Немного подумав, Рун с ним согласился — по что тратить ману, когда есть иной подход?
— Отвести сможете?
Вопрос был риторичен. Впрочем, если Бек был готов хоть сейчас в калоши и напротив этих самых Бабьих Юбок, то Лий явно трусил. Тоже хорошо, взвесив все за и против сказал себе Рун: ему не нужны оба, только один. Только бы всё это не было лишь красивым совпадением…
Парень выдохнул, переводя дух. С одной проблемой он почти разобрался, две другие сидели на очереди.
Он щёлкнул пальцем, и прорезь рта с полными губами вернулась на лицо рабыни. Та пискнула от неожиданности, словно напуганный щенок.
Виранка. Рун поморщился. Застенные жители разве что не в очередь выстроились, чтобы повстречаться ему на пути. Изредка к ним отправляли узников — но те не имели ни собственного мнения, ни голоса. Как будто не люди, а жалкие существа.
Вигк был другим, Читль должна была быть такой же. Главное здесь, что только должна была — вместо этого девчонка была готова брать пример с болтливых сопляков. Рун понял, что не знает, о чём я спрашивать, едва к ней вернулась возможность говорить.
— Откуда ты здесь? — Рун заговорил сразу же, перенимая инициативу в свои руки. Читль, казалось, ударилась в раздумья, прежде чем ответить.
— Меня бросил здесь калеуталькч, — она игриво потёрла плечо, бросила на Руна взгляд из приопущенных век. Чародей одарил Ска озадаченным взглядом, та поняла всё без слов.
— Единый глас. Бывший. Невозможно перевести на понятный вам язык, господин. У вас отсутствует само понятие. Желаете…
— Не желаю, — резковато отозвался чародей. Рун знал, что такое невозможно, но ему показалось, будто у него вспотели глаза. Воображение нарисовало ему пошлые образы рабыни и служки, только и ждущих его желаний.
Старому Мяхару такие мысли были по нраву. Рун гнал их от себя прочь из последних сил.
— Этот твой… — Рун знал, что повторить то щебечущее, почти птичье слово ему будет не по силам, — Где он? Что делал здесь? Как давно это было? Отвечай!
Последним выкриком он хотел её напугать. Получилось так себе: голос предательски дал петуха. Чародей отвернулся и прочистил горло.
— Он умер. На священном ипукальтлак-али… — певуче проговорила рабыня, набирая побольше воздуха в грудь для дальнейшего объяснения.
— Обряд. Сражение. Дуэль между равными, — Ска не заставила себя долго ждать с пояснениями. И опять нет внятного понятия, осознал Рун. Насколько же, выходит, они разные?
— Постой, погоди минутку, — вдруг выпалил чародей, зацепившись за последние слова. — Что значит, между равными?
Читль невинно хлопала глазами — вопрос явно был не к ней. Ска лишь пожала плечами. Равным виранцу мог быть разве только что другой виранец. Одного с ним статуса, иначе невозможно. Насколько для застенного народа все остальные были людьми — приходилось только догадываться.
Если так, заговорил мастер Рубера, плохо дело. Это значит, что виранцы за последние полгода разве что не табунами бегают по землям Двадцати. Цела ли, хитро прищурившись спросил он в голове своего ученика, стена? Тот поборол тут же зародившийся порыв ринуться к окну и посмотреть на небо. Некстати вспомнились слова Вигка.
Парень вытер вспотевшие ладони о штаны. Обратить бы назад мерзкого старикашку, осыпать ворохом вопросов — так ведь не ответит…