Athanasy: История болезни

Глупый передёрнул плечами от её пронзительного взгляда. Некоторое время он молчал, покусывая губы. Потом снова посмотрел в потолок:
– Бомануар, включи свет.
– Уровень яркости достиг максимума, но я не могу обнаружить Вас в квартире. Я слышу Вас, но не могу увидеть. Где Вы?
Монотонный голос шёл как будто со всех сторон. Полынь с подозрением уставилась на стены – багровых участков Плёнки, виднеющихся промеж белого плетения, было бы вполне достаточно для функционирования ушей, голосовых связок и ртов.
Она направилась к ближайшей стене, но тут же остановилась, услышав следующий вопрос Глупого:
– Бомануар, напомни, пожалуйста, как меня зовут.
– Конечно. Вас зовут…
Голос замолк.
– Бомануар, как меня зовут?! – крикнул Глупый. Он сжал руку и врезал ею по колонне, но кулак бессильно отпружинил, не оставив и следа.
– У меня нет информации о Вас как о гражданине Города… – медленно произнёс голос, – но я помню Вас. Почему? Это ошибка.
– Помнишь? Что ты помнишь?
– Это ошибка. Мне запрещено контактировать с удалёнными гражданами. Это невозможно.
– Но я здесь, я не удалён! Бомануар, я прямо здесь!..
Что-то в голосе Глупого заставило сердце Полыни сжаться.
– Был рад узнать, что с вами всё в порядке. Для нашего обоюдного благополучия… Прощайте.
Снова повисла тишина – но на этот раз не напряжённая, а глухая и вязкая. Ноги Глупого подломились, и он рухнул на колени к подножию колонны, обняв её руками.
– Но я тут… – прошептал он, – я помню…
По его измождённому лицу потекли слёзы.
Полынь сделала два неуверенных шага к нему, но остановилась на полпути. Почему-то возникла уверенность, что стимуляция нервных окончаний цепом сейчас шахтёра не очень взбодрит.
– Кто это был? – негромко спросила она.
– Это Бомануар, – буркнул Глупый, не поднимая головы, – мой друг.
– Он где-то здесь?
– Похоже, что да. Где-то… На одном из этих деревьев.
– Мы можем колотить тут всё подряд, пока не наткнёмся на него, – кровожадно предложила Полынь, пропустив мимо ушей очередное непонятное слово. – Он точно заговорит, когда я его ударю.
– Нет!
Впервые Глупый посмотрел прямо на неё, не пытаясь отвести взгляд.
– Нет. Он мой друг, и я не позволю его трогать.
– Могу ударить тебя. Может быть, услышав твои крики, он заговорит.
– Это не поможет.
Полынь поразмышляла, не стоит ли всё же попробовать – просто на всякий случай. Потом разочарованно вздохнула и отвернулась. Она прошла чуть дальше в зал, посмотрела в потолок и сказала:
– Э-э… Включи свет?.. Свет!
– Не сработает, – раздался за спиной голос Глупого.
– Это ещё почему?
– Я помню, что в твоём жилище такого друга не было.
– Ну и ладно… – обиженно сказала Полынь. Почему-то факт того, что в её прошлом не было странного голоса из потолка, задевал за живое. Как будто из-за этого она сама становилась менее значительной.
Она прошлась вокруг, машинально и лениво проводя рукой по серым полушариям плоти, свисающим с колонн. Горячие, влажные и скользкие, плотные и немного упругие… Так и хотелось запустить в один из них когти, изорвать и размять его в кашу. Может быть, даже съесть.
Но тогда Глупый обидится. Или рассердится.
– Да какое мне до этого дело… – пробурчала Полынь себе под нос. Но рвать серый ком всё же не стала, удивляясь собственной нерешительности.
Вместо этого она сказала вслух:
– Что-то ещё вспомнил?
– Да. Многое.
Что-то в голосе Глупого заставило её оглянуться; он смог встать – и теперь крепко держался на ногах.
– И что же?
– Имя. Меня зовут не Глупый. Меня зовут Джосайя.
Одно слово, простое сочетание звуков. Но оно словно вложило в голову Полыни воспоминания. Они не ворвались в сознание бурным потоком и не взорвали разум фейерверком ярких чувств и переживаний. Они просто вдруг нашлись – как вещь, всё это время незаметно лежавшая на верхней полке. Фрагменты памяти вернулись на своё место бесшумно и тихо – потому что они никуда и не уходили.
– Джоз?.. – поражённо сказала Полынь. Она безотчётно провела рукой по груди, пытаясь поправить воротник своей куртки, но нашарила только голую ключицу и отдёрнула пальцы.
 
– Да, да, это я!
Глупый… Нет, Джосайя огляделся по сторонам, отчаянно моргая; после чего уставился на свою руку-кирку и затрясся всем телом. По его лицу снова полились слёзы.
– Прости меня!.. – с трудом проговорил он, поворачиваясь к Полыни. – Я предал тебя. Теперь я помню. Предал тебя, чтобы спастись… И посмотри, куда это нас привело.
– Да… Да, я знаю.
Полынь неуверенно сжала цеп. Какие-то воспоминания вернулись – но всё же их было недостаточно. Когда-то она была уверена, что гнев, обжигающим шаром горящий в центре её личности, заставляющий двигаться, даривший силы мыслить, избегать судьбы овоща, – этот гнев был направлен на того, кто отправил её сюда. Стоит только найти виновника, жестоко отомстить – и цель будет достигнута. Огонь погаснет, причина существовать исчезнет. Наконец-то она сможет расслабиться, раствориться в Плёнке и отдохнуть.
Но эта убеждённость была ошибкой.
На самом деле её гнев был направлен на весь мир. На ситуацию, в которой они оказались. На Город, раз за разом отвергающий все её усилия. На своё бессилие и беспомощность.
А в центре этого гнева сияла любовь.
Джоз бродил от одной колонны к другой, то и дело говоря вслух различные комбинации слов. Но бесплотный голос отказывался возвращаться.
– Может быть, ему запретили с тобой говорить? – предположила Полынь. Она ходила вдоль стен и постукивала по ним цепом в поисках скрытых проходов. Но выход из пещеры оставался только один – тот, через который они вошли.
– Да, да, я думаю… – проговорил Джоз на ходу, – я думаю, что нас слышит не только он. Тут сотни мозгов. Тысячи.
– Кого?
– Мозгов. Головной мозг. По крайней мере, я так думаю. Никогда в жизни их не видел.
Полынь с лёгким ужасом уставилась на серые сгустки, растущие на колоннах.
– Но зачем, почему? Что за ужасная коллекция?
– Должен же кто-то выполнять роль Машин, – с горькой усмешкой ответил он.
– Кого?
– Ты пока не вспомнила?
– Кажется, нет.
– Это удивительным образом тебе подходит. Ты никогда не питала к ним уважения. Забыть об их существовании – это наивысшая форма презрения, ха-ха.
– Расскажи мне больше… – внезапно попросила Полынь, – больше… Обо мне.
Джоз тяжело вздохнул.
– С этим могут возникнуть проблемы. Я не могу отличить, какие воспоминания о тебе являются правдой, а какие ложью. В нашем общении было много, очень много лжи. Со лжи всё и началось. Не хотелось бы случайно сформировать твою личность заново на основе этого притворства.
– Я скажу тебе, что было правдой.
– Так уверена, что сможешь отличить одно от другого?
– Да.
– Ну ладно, – Джоз нервно помахал киркой; как будто попытался ударить ею невидимую стену. – Ладно… Ты подошла ко мне первой. Почему? Зачем? Я был твоим заданием?
Полынь задумалась; после чего уверенно ответила:
– Да.
– Эх-х… Я так и знал.
– Я выбрала тебя, как своё задание, потому что ты мне понравился.
– То есть, если бы не ты, моя жизнь…
– Всё равно окончилась бы здесь. Только чуть позже.
Джоз провёл рукой по лицу, стирая дорожки высохших слёз.
– Это будет нелёгкий разговор, – буркнул он.
– У нас больше ничего не осталось, – ответила Полынь. – Ничего, кроме правды. Мы должны искать правду вместе, если хотим выбраться.
– У тебя всё ещё есть надежда? Куда мы можем выбраться, обратно в Город? Это бессмысленно.
– Мы обязаны попытаться.
– Но как?
– Ты думай, как, – ехидно ответила Полынь, – это же у тебя оказался в наличии друг, который помогает тебе вспоминать.
В ответ Джоз снова издал тяжёлый вздох. Он принялся прохаживаться по залу, потирая шею рукой и оглядываясь по сторонам.