На грани возможного (ЛП)
— Сегодня ночью я убила человека.
— Ты сделала то, что должна была сделать.
Она смотрела на огонь. Мерцающие языки пламени плясали и расплывались.
— Я не промахнулась, Лиам. Я испугалась до смерти, но не промахнулась.
Не так, как раньше. Ханна вспомнила ночь вьюги, когда оказалась запертой в доме с Пайком. Стычку в коридоре, когда могла застрелить его, но промахнулась, тогда ее руки тряслись от паники, а поврежденная рука не слушалась.
Как много изменилось.
Она изменилась. Она стала сильнее.
Ханна все еще боялась, но страх не означал недостаток мужества. Настоящее мужество — это действия перед лицом страха.
И она действовала.
— Ты стала сильной, Ханна.
Она смотрела на него горящими глазами.
— Он хочет твоей смерти. Он хочет моего ребенка.
— Он никогда этого не получит.
Она вздрогнула.
— Эта семья — яд. Как будто они вообще не умирают. Когда Пайк преследовал нас, именно так я себя и чувствовала, будто он сам дьявол.
— Но он не был им. Ты его убила. Он просто человек, как и генерал Синклер. Его можно убить.
Ханна потерла свои скрюченные пальцы.
— В их семье живет зло. Думаешь, оно началось с отца Розамонд? Что, если это генетическое проклятие, передающееся из поколения в поколение?
— У всех нас есть выбор, — напомнил ей Лиам. — Никто не рождается злым.
— Что, если оно есть у Шарлотты?
— У нее нет. И не будет. Ты воспитываешь ее в любви, доброте, в хорошем отношении.
Ее грудь сжалась. Теперь, когда опасность миновала, Ханна дрожала и слабела. Напряжение и страх обрушились на нее. Стресс, давление, истощение. Она не могла нормально дышать.
— Мы ее защитим, — заверил Лиам. — Я обещаю тебе.
Сверкнула молния. Раскаты грома сотрясали дом. Первые капли дождя стекали по оконным стеклам. Ханне вдруг стало так холодно.
В глазах Лиама мелькнуло беспокойство.
— Ты дрожишь.
— Я чуть не потеряла ее, Лиам. — Из ее горла вырвался всхлип. — Я почти…
— Эй, эй. — Он повернулся к ней на диване, находясь всего в футе от нее. — Посмотри на меня.
С большим усилием Ханна подняла глаза. Как и в детской, он положил руки ей на плечи, успокаивая. Когда-то она в страхе отпрянула бы от него, в ее сознании возник бы призрак Пайка. Теперь нет.
— Ты сделала это, — мягко сказал Лиам. — Ты уберегла Шарлотту. Ты ее мать. Ты ее защитила.
Ханна кивнула. Лиам сидел близко, так близко, что она могла вдыхать его запах, землистый и мужской.
Он поднял одну руку и откинул волосы с ее лица.
— Я буду защищать ее, обещаю тебе. Я отдам свою жизнь за нее. — Он колебался, его глаза казались темными и бездонными. — Я готов умереть за тебя, Ханна.
По ее телу пронесся электрический разряд.
Как же Лиам смотрел на нее. Напряженность в серо-голубых глазах. Вопрос, на который он ждал ответа.
Казалось, что границы их отношений резко сместились. Ханна почувствовала дезориентацию, головокружение.
Дождь пошел сильнее, колотя по крыше. Раздались раскаты грома.
Страх никуда не исчез. Но появилось и что-то еще, что-то более сильное.
Ханна положила свою левую ладонь на его руку. Ощутила мускулистую силу его мышц под тканью рубашки. Размах груди. Суровое, красивое лицо.
Он опустил взгляд на ее руку, поднял на нее глаза. В них пылала страсть. То же желание, пульсирующее в груди Ханны, отразилось в ее глазах.
Ее сердце подпрыгнуло. Покалывающее тепло зародилось в животе и распространилось по конечностям.
Что-то высвободилось внутри нее. Словно бабочка расправляет крылья, отпускает, открывается.
— Лиам…
Лиам наклонился вперед и поцеловал Ханну.
Глава 33
Лиам
День сто десятый
Лиам целовал женщину, которую любил.
Сначала нежно, потом глубоко, яростно. А потом он обхватил ее лицо, запутался пальцами в волосах, притягивая Ханну к себе.
Лиам был солдатом. Суровым, закаленным в боях воином. И все же бабочки порхали у него в животе, искры вспыхивали под кожей от ее прикосновения.
Вместе они прошли двести миль по враждебной зимней местности. Они спаслись от безумца. Они добрались до Фолл-Крика и построили дом среди жестокости и хаоса.
Он держал ее в своих объятиях. Она разделась догола и забралась к нему в постель, кожа к коже, жар ее тела давал его переохлажденным конечностям живительное тепло. Он стоял на коленях между ее ног и принес в мир ее кричащего ребенка.
Ни с кем прежде не возникало такого интимного, дикого, нежного, хрупкого чувства. Как будто если он сделает неверный шаг или вздохнет слишком рано, момент может разрушиться.
Они полюбили друг друга так, как любят травмированные люди. С осторожностью, бережно раскрывая, исследуя свои израненные души, проверяя, бьются ли еще их израненные сердца.
Он отступил на мгновение, не в силах перевести дыхание. Его сердце бешено колотилось, ладони стали влажными.
Ханна посмотрела на него, зеленые глаза блестели в свете камина, взгляд открытый и уверенный.
— Я должен кое-что сказать.
— Я слушаю.
Никогда еще Лиам так остро не осознавал, что завтрашний день никому не обещан.
Разрушенный мир надвигался на них. Смерть висела над их головами, приближалась угроза войны, которую они не могли выиграть.
Завтра он пойдет в бой с Генералом. Он может не вернуться.
И все же. В этот момент все это не имело значения. Ничего, кроме Ханны.
— Я не силен в таких вещах. Я люблю Шарлотту так, будто она моя родная плоть и кровь. С того момента, как я на нее взглянул, я принадлежу ей. И Майло, он мне тоже дорог. Он умный и храбрый. А ты… — Лиам прочистил горло. — Ханна…
Никогда в жизни он не испытывал такой нервозности и в то же время такой уверенности. Он вдруг почувствовал себя глупым, не в своей тарелке, но все же решился.
— Я хочу быть с тобой. Я хочу быть там, где ты.
Глаза Ханны заблестели.
— И я хочу быть с тобой.
Одним махом она освободила его и скрутила обратно. Она показала ему пример того, какой осмысленной может быть жизнь, какой может быть любовь.
Возвращение к жизни причиняло боль. Как будто его замерзшие конечности оттаивают, колют и жгут, когда онемение уходит, а резкое великолепное тепло прижимается к ним.
Эта боль того стоила.
Ханна стоила всего.
— Я серьезно. — На этот раз Лиам не колебался. Он обнажал свою душу. — Я целиком и полностью готов, Ханна. Что бы ни случилось дальше, я хочу, чтобы ты это знала. Ты, Майло, Шарлотта. — Его голос сорвался. Он боролся за то, чтобы продолжать, чтобы вымолвить это. Слова, которые важно сказать. Он должен их сказать. — Если ты примешь меня.
Ханна наклонилась, ее лоб коснулся его лба, ее зеленые глаза сияли.
— Я согласна, Лиам Коулман. Я принимаю тебя.
В этот момент он потерял дар речи. Его охватила глубокая, всепоглощающая радость. Сейчас он не смог бы ничего сказать, даже если бы захотел.
С большой нежностью он взял ее подбородок и наклонил лицо Ханны к своему.
Лиам не мог сдержаться. Он поцеловал ее снова.
Губы Ханны разошлись. Она поцеловала его в ответ.
Он обхватил ее руками и притянул к себе. Он целовал ее жадно, глубоко. Зарывался руками в ее волосы, вдыхая ее запах. Он чувствовал, как ее сердце сильно бьется о его собственные ребра.
Лиам не был ни поэтом, ни оратором, ни склонным к религиозным переживаниям, но он отдал бы все на свете, чтобы остаться в этом мгновении навсегда. Здесь, в этом доме, рядом с Ханной. С этой прекрасной женщиной, которую он не заслуживал, но все равно любил каждым ударом своего сердца.
Она стала реальностью. То, о чем он мечтал, чего жаждал все эти одинокие годы.
Лиам не знал, сколько времени они просидели так, обнявшись, очарованные друг другом. Он никогда не чувствовал себя таким счастливым. Таким желанным. Таким любимым.
Все это время он находился именно там, где и должен быть: в объятиях Ханны.