Мое непреклонное сердце

— Как это случилось? — требовательно спросил Паттерсон.
— Они набросились на меня, — начал объяснять Колин. — Я сидел здесь, за вашим столом, а они ворвались в комнату…
— Они были в кандалах? Колин кивнул.
— Один из них ударил меня вот этими наручниками. Наверное, я немного отвлекся, когда услышал, как вы с надзирателем вышли из соседней камеры и вошли к Мерседес. И они сразу поняли, что настал удобный момент.
Мерседес показалось, что Колин не чувствует особых угрызений совести. И подумала, что Паттерсон, возможно, тоже заметил это.
Шериф встал и начал рыться в столе. Главное, чего он не мог найти, — это ключи от кандалов. Он полез в боковой ящик и тихо чертыхнулся.
Колин с трудом сел, несмотря на попытки Мерседес удержать его.
— Что там? — спросил он Паттерсона.
— В этом ящике были все вещественные доказательства. — Шериф задвинул его с такой силой, что массивный дубовый стол задрожал. Вдобавок он еще пнул его ногой. — Он украл все.
Мерседес сразу поняла, что мистер Паттерсон говорит о воре-карманнике. Наверно, не было нужды напоминать шерифу, что этот человек — вор по профессии. Неужели он решил, что несколько недель, проведенных в камере, страх быть повешенным изменят привычки Голубого Глаза? И она мудро промолчала.
— Все? — спросил Колин.
Паттерсон стал нервно мерить шагами комнату.
— Черт бы его побрал, — сказал он, ни к кому особенно не обращаясь. Он начал перечислять потери по пальцам. — Кошельки, которые воришка выкрал из карманов на ярмарке, жемчужное ожерелье мисс Каллэхэм, бисер-ная сумочка миссис Линч и одна серьга, о которой никто так и не заявил. Боже мой, как же я объясню пропажу его жертвам? Миссис Линч просто слушать меня не станет. А мисс Каллэхэм вообще не хотела, чтобы я хранил эти вещи у себя. Я обещал ей, что они будут находиться у меня только до выездного суда.
Колин совершенно равнодушно отнесся к скучному перечислению потерь.
— Он украл все? — переспросил он.
— Да. — Мистер Паттерсон прекратил шагать по комнате. — Я разве только что не сказал об этом?
Поднявшись на ноги, Колин помог затем встать и Мерседес. Он оперся о стол, стараясь сохранить равновесие.
— Значит, и пистолет графа? — спросил он. — И его одежду?
— Все, — печально сказал шериф. Он не смотрел ни на Мерседес, ни на Колина, но не отводил мрачного взгляда от открытой двери. — Даже флягу, хотя я подозреваю, что ее еще можно будет найти, когда мы поймаем Дугласа. Он не может отказаться от спиртного.
Мерседес медленно села в большое деревянное кресло шерифа. Она нерешительно взглянула на Паттерсона.
— И что все это означает?
Он повернулся к ней, засунув руки в карманы, и снова вздохнул.
— Это просто еще раз подтверждает, что дело против вас закрыто. Ваш разговор с Северном дал существенный перевес в вашу пользу.
— Вы подслушивали? — спросила она.
— Это придумал капитан Торн, — сказал шериф. Он вскинул жесткие лохматые брови, одобряя Колина. — Хорошо придумал, как выяснилось. Мы со своим помощником решили зайти послушать этот разговор точно так же, как Северн подслушал вас с капитаном.
— Почему никто не сказал мне об этом?
— Я не хотел рисковать, — сказал Торн. — Если бы вы узнали, что мистер Паттерсон все слышит, то могли бы и перестараться. И Северн мог бы что-то заподозрить. — Он обратился к Паттерсону:
— Думаю, что вы услышали достаточно.
— Вполне.
— Вы поговорили с ним?
— Не было времени. Вы упустили арестантов, а я, по вашей милости, возможность задержать Северна. Колин молчаливо принял справедливый упрек. Паттерсон потер подбородок. Он снова тихонько выругался и сжал руку и кулак. Он не мог примириться с таким оборотом дел.
— Поскольку теперь мне нет никакого резона находиться с вами, то я пойду собирать поисковую группу и ловить арестантов. — Он задумчиво посмотрел на Колина. — Думаю, вы не захотите участвовать в поисках?
Слегка поморщившись, Колин покачал головой. Он потрогал рукой шишку на затылке.
— Нет, — ответил он. — Боюсь, что нет. Вы же понимаете.
 
Мистер Паттерсон понимал гораздо больше, чем предполагал Колин.
— Я на вас и не рассчитывал, — сказал он. Он посмотрел на Мерседес и снова на Колина. — На вашем месте я бы тоже не согласился. — Он пожал плечами. — Прошу простить меня. — Он взял свою шляпу с вешалки у двери и вежливо наклонил ее в сторону Мерседес. — Вы свободны, миледи.
Затем он откланялся и направился в ближайшую таверну в надежде набрать там добровольцев для поиска сбежавших.
Мерседес широко открыла глаза. Совершенно потрясенная, она смотрела вслед шерифу.
Колин ничего не сказал. Он ощупал свой пиджак, потом начал проверять карманы жилета.
Медленно повернувшись в кресле, Мерседес подняла лицо и посмотрела на Колина:
— Как ты думаешь, они поймают его? Так ничего и не найдя в кармане, Колин подошел к Мерседес.
— А если не поймают, где он может укрыться? — продолжала она.
У Колина вдруг появилась замечательная мысль.
— В Бостоне.
— А что ему там…
Она замолчала. Улыбка преобразила лицо Колина, придав его чертам мальчишеский задор, который редко появлялся у него даже в юности. Мерседес поняла.
— Билеты, которые ты купил…
Он еще шире улыбнулся.
— Меня ограбили.
Мерседес никак не могла поверить, что вернулась в Уэйборн-Парк. Ванна, которую для нее сразу же приготовили, должна была бы расслабить и умиротворить ее, но Мерседес, сидя в горячей воде, настороженно оглядывала комнату, боясь, что все это вдруг исчезнет, едва она закроет глаза.
Нет, не нужно ни о чем думать, просто наслаждаться купанием. Она медленно подняла руку и стала намыливать ее от плеча до запястья. Желание отскрести тюремную грязь было так велико, что она стала ожесточенно растирать тело мочалкой. Запах камеры оставался в волосах и, ей казалось, даже под кожей. Он преследовал ее и тогда, когда она была уже чистая с головы до пят.
Мерседес вылезла из бадьи, завернулась в полотенце и позвонила в колокольчик. Вторая лохань с горячей водой сделала то, чего не смогла сделать первая. Она прислонилась спиной к стенке бадьи и, расслабившись, откинула голову и закрыла глаза. Вода приятно согревала кожу, кончики ее темных волос завились от влаги. Аромат лавандовой соли вытеснил из ее сознания воспоминания о мрачной сырой камере.
Ее сморил сон. Она могла сколько угодно говорить, что не устала, но с фактами спорить бесполезно. Проснувшись, она обнаружила, что лежит в своей постели, одетая в ночную рубашку, накрытая прохладной простыней и бело-розовым стеганым одеялом, совершенно не представляя себе, как она здесь очутилась.
Мерседес медленно села в постели. За окном были сумерки. Окно было открыто, и легкий ветерок гулял по комнате, надувая занавески, как паруса.
— Ты хочешь обедать?
Вздрогнув от неожиданности, Мерседес уткнулась головой в спинку кровати. Скривившись, она потерла затылок.
— Теперь у нас на двоих по одинаковой шишке.
Колин встал со стула и подошел к кровати.
— Я не собирался пугать тебя. Был уверен, что ты знаешь, что я здесь.
Она жалобно улыбнулась:
— Я знаю только то, что я здесь.
Он отбросил с ее щеки влажную прядь волос.
— Понимаю. У тебя был тяжелый день.
— Едва ли можно описать его словами. — Она оглянулась. Они были одни. — Кто-нибудь знает, что ты здесь, у меня? — подозрительно спросила она.
Был ранний вечер. Если он все время сидел здесь, то едва ли это осталось тайной.
— Думаю, что все. Я сказал миссис Хеннпин, что буду сидеть с тобой, а она и бровью не повела.
— Ты уверен в этом?
— Даже миссис Хеннпин может делать уступки в соблюдении правил хорошего тона. Не забывай, что мы завтра поженимся. У меня ведь есть специальное разрешение.
Последние ее сомнения относительно его намерений жениться на ней рассеялись.
— Что касается свадьбы…
Колин замер от страха. Боясь пошевелиться, он осторожно посмотрел на Мерседес.