Не жизнь, а сказка

Немного вихляющей походкой (наверное, устал после сечи) Иван-дурак удалился из шатра и вскоре вернулся, держа в руке чучело мини-Горыныча.
— Во, глядите, с чем на нас Кощей воевать пришёл!
Воины внимательно (каждый в меру степени опьянения) рассматривали чучело, удивлённо цокали языками и передавали его дальше. Когда чучело добралось до Святогора, он покачал головой.
— Гляди, Черныш, маленький змей Горыныч. Помнишь, как мы таких же, только больших, лупили? А как они огнём плевались!
— Само собой! А ты помнишь, как один такой тебе зад поджарил? — ударился в воспоминания Черномор.
— Не, не помню, — как-то быстро ответил Святогор. — Ваня, поставь чучело куда-нибудь, потом отдадим Язычнику. На память. Других-то змеев уж и не осталось.
Иван не глядя сунул чучело куда-то за себя. Как позже выяснилось, в свой же черпак с вином.
— А вы тот самый Черномор? — полюбопытствовал Серега, обращаясь к длиннобородому воеводе.
— Ага, — кивнул он, — а какой "тот самый"?
— Ну, Пушкин ещё писал про вас и ваш отряд: "Все они, как на подбор, с ними дядька Черномор". Больше, извиняюсь, не помню.
— Пушкин, Пушкин, — пробормотал Черномор. — Кучерявый такой? Как же, был здесь! Он в какую-то ссылку ехал, да по пути сюда заглянул.
— Здесь? Пушкин? — удивился Серега. — Но я думал, что он поэт, а не воин!
— Ну и что? — в свою очередь удивился воевода. — Пушкин, да, не воин, но великой души человек!
— Согласен! Великий был человек!
— Умер?
— Погиб.
— Ну, вечная ему память. Вот Язычник расстроится-то…
— А он тоже Пушкина знал?
— Конечно! Он же полевого рифмам и научил. Ох, и у великих бывают ошибки. Великие. Теперь житья нет от стихов Язычника. По поводу и без повода…
— Да, заметно.
— А мне он нравится, — икнул Грыст. — Опять же, по-тарабарски разумеет!
— А ты сам где так непонятно научился разговаривать?
— Почему-то люди считают, что тролли только так и умеют говорить. И когда меня встречали, такую чушь начинали нести! Пиджин-лингво называется. Хочешь — не хочешь, научишься.
Тролль приложился к очередному кувшину. Он на окружающую еду не обращал внимания, зато пил, как лошадь. Серега незаметно ткнул его в бок.
— Слышь, Грыст, ты бы закусывал! Вот, осётр жареный!
— Я рыбу не люблю!
— Поросёнок…
— Не хочу! Он хрюкает!
— Что ты! Это твой сосед справа чавкает!
— Всё равно не хочу! — тролль капризно скривился. И без того не красавец, теперь он стал просто страшноватым.
— Огурцы маринованные, грибы… Самая лучшая закуска!
— Не люблю я траву! — поморщился Грыст. — Мне б чего-нибудь такого…
— Какого? — Серега стало любопытно, чего же возжелал тролль. — Слушай, Грыст, а, может, ты, и вправду, людоед?
— Конечно! Щас тобой закусывать начну! Интересно, чего это там Н Губу наворачивает?
Негритянский воин с аппетитом ел что-то из огромной плоской миски. Он несколько раз радушно предложил сидящим рядом угощение, но те отказывались, и в знак признательности прикладывали руки к горлу. Со стороны это походило на попытки сдержать рвотный позыв.
Тролль поднялся и заковылял к Н Губу. Тот, увидев приближающегося зелёного гиганта, схватился за кувшин.
— Выпьем?
— Что это у тебя такое интересное? — задал контрвопрос Грыст, ненавязчиво заглядывая в тарелку.
— Саранча в сахарном сиропе.
— Угу, — многозначительно сказал тролль, — говорят, хорошая закуска.
— Брат! — завопил Н Губу. — Ну, наконец-то, нашёлся настоящий ценитель!
Вскоре черный и зелёный братья наперегонки опустошали блюдо с национальным африканским угощением, запивая его изрядным количеством вина из греческих виноградников. Черный брат оказался менее выносливым — на третьем кувшине срубился под стол. Грыст пробормотал:
— Закусывать надо было!
И придвинул к себе поближе блюдо с саранчой.
По мере разгара вечеринки приглашённые зрительницы, они же официантки поневоле, исчезли от греха подальше. Серёга, воспользовавшись тем, что на него перестали обращать внимание, незаметно улизнул из застольного шатра. Заметив неподалеку от кузницы тонкую девичью фигурку, он зашагал к ней. И чем ближе подходил, тем больше робел. Никогда он за собой подобного не замечал, и оттого робел ещё сильнее. Приблизившись к Варе, он окончательно смутился и стоял столбом, не зная, как начать разговор. Девушка улыбалась и молча поглаживала косу.
 
— Я… вот… — чувствуя себя красноречивым, как великий немой, промямлил парень.
— Вижу! — весёлых бесенят в глазах Вари прибавилось. — Сбежал?
— Ага! Они там уже друг друга перестали узнавать, так что про меня забыли.
— Рановато. Ваня рассказывал, что такое состояние обычно ближе к полуночи наступает.
— В те разы Кощея не побивали. Варь, а здесь есть речка?
— Ваня говорил, есть. Зачем тебе? — удивилась девушка. — Никак купаться ночью собрался?
— Просто я всегда мечтал прогуляться при луне с красивой девушкой по берегу речки! — робость прошла, и Серега галантно подал Варе руку. — Покажешь?
— Пойдём.
Но едва они добрались до края Ратного поля, как послышался ехидный голосок:
— Пойдём к речке прогуляться, будем вдоволь целоваться!
Серега сорвал здоровую сосновую шишку и запустил ей в траву.
— Мимо! Богатырь, а попасть не можешь!
— Ну его! — Варя потянула Серегу, сорвавшего вторую шишку. — Ему скучно, вот и дразнится.
Пара удалилась в сторону речки. Среди травы возникла небольшая лохматая фигурка, почёсывающая голову.
— Робин Гуд выискался! — проворчал Язычник. — Надо же, с первой шишки в лоб попал!
А в шатре веселье продолжалось с особо-изощрённым размахом. Правда, только среди тех, у кого ещё функционировали хватательные рефлексы, чтобы держать чашу (кубок, черпак и прочее) и глотательные, чтобы суметь залить в себя ещё немного алкоголя. Что бы ни говорил Святогор, но выпивки богатыри привезли с собой куда больше, чем закуски. Уже исчезли со столов разносолы, от поросят остались дочиста обглоданные кости, прекратили своё существование цельно-жареные осетры. И кое-кто начинал поглядывать на весело-хрумкающего Грыста — может, в самом деле, не так уж плоха эта саранча? Одним из этих "кое-кто" был Людвиг Железный.
Он, сняв доспехи, оказался довольно тщедушным парнем с рыжими вихрами и веснушчатым лицом. В силу своей "негабаритности" рыцарь довольно быстро накачался до степени, когда земной поклон даётся без труда, а вот выпрямиться получается не всегда. Знающие люди в лице Конана сказали:
— Ноги на месте, а головы нет.
На что Людвиг пробормотал чуть ли не из-под стола:
— Рыссарю голова не нужна.
Наконец целиком приняв вертикальное положение, он узрел Грыста, с аппетитом поедающего что-то… что-то такое… похожее на жареные стручки фасоли.
— Зелёный брат, хочешь, я научу тебя владеть копьём? — спросил Людвиг, пристально глядя на большое блюдо.
Тролль подвинул к рыцарю тарелку.
— Угощайся, рыжий брат!
Наверное, саранча в сахарном сиропе обладает отрезвляющим действием, потому что после пятой пригоршни неизвестной пищи, отправленной в рот, Людвиг вдруг осознал, что стручки по своей природе не имеют длинных ножек. Да и вкусное хрустящее зерно, лежащее отдельной горкой, при ближайшем рассмотрении оказалось такими симпатичными беленькими жареными червячками. И даже с глазками…
— Что случилось?
Грыст только подивился. Надо же, только что рыцарь еле сидел на лавке — того и гляди упадёт, а, смотри-ка, сколько сил у него оказалось! Худосочный Людвиг на своем пути к выходу затоптал троих богатырских побратимов, в том числе и Конана. Тролль заглянул в тарелку — еда, как еда! И какая муха рыцаря укусила? А, кстати, вот муха дохлая! Должно быть, из-за неё Людвигу так поплохело…
— Ты чего там нашёл? — Иван-дурак наклонился, пытаясь разглядеть под столом, что там обнаружил Конан.
— Ты уверен, что Кощея отсюда изгнали? — синие глаза киммерийца сурово смотрели на Ивана из-под стола.